«Мистер Гарри Стайлс,
Алиша Бэтт Мёрфи и Луи Уильям Томлинсон приглашают Вас на церемонию своего бракосочетания, которая пройдет 20 июня в полдень в загородном доме Мёрфи-Томлинсон (адрес на обороте).
Будем рады видеть Вас на нашей свадьбе.
С уважением,
Луи и Алиша Томлинсон.»
Что-то внутри Гарри переворачивается, когда он вновь и вновь читает: «Мёрфи-Томлинсон». Они с Лу расстались почти год назад, и ни один из них об этом не жалеет (возможно, — только возможно — это ложь), потому что, очевидно, это было тяжелое расставание с чередой бесконечных ссор, слез и криков. И он пытается думать, что его бывшие отношения — одно сплошное плохое воспоминание, но это, опять же, ложь, поэтому что, на самом деле, его бывшие отношения — это четыре года счастья и три месяца ссор, так что… Да, Стайлс имеет право расстроиться, когда его бывший
жених парень женится.
Особенно, когда он видит внизу подпись карандашом (Гарри знает этот почерк):
приходи, я буду рад увидеть тебя.
Стайлс вспоминает бесконечные, бесчисленные дни после расставания, проведенные на
когда-то их кровати, в
когда-то их спальне, в
когда-то их доме. На десятый день он собирает все вещи (оставляя рамки с фотографиями, на которые больно смотреть, стоять в каждой комнате), сообщает о выставлении дома на продажу и съезжает. Его мать встречает сына в своем доме с распростертыми объятиями, выделяет для него комнату с мягкой кроватью, которая не пахнет Луи (Хазз помнит этот запах: выпечка, корица и любовь), на которой Гарри, безусловно, не плачет ночью, когда, просыпаясь от неприятного сна и собираясь прижаться к любимому телу, никого не находит рядом.
Гарри вспоминает, как Луи четыре года не решался сделать ему предложение, но меньше, чем за год, решился на этот шаг с Алишей. И так даже лучше. Гарри желает ему счастья, он хочет, чтобы Лу был счастливым.
И, да, так случилось, что сейчас он стоит перед белым каменным особняком, над входом в который висит табличка «Добро пожаловать», и все украшено алыми цветами — розами — и воздушными шарами красного и розового цветов, так что Гарри знает,
какая это ошибка.
Он помнит, как должен был быть украшен
их дом для
их свадьбы, и это, мягко говоря, не то.
Они
мечтали о нежных лилиях цвета шампанского и орхидеях глубокого синего, — как море — о небесно-голубых атласных лентах на белой мебели, о тяжелых сапфировых занавесках на больших окнах.
Так что это не то.
Гарри знает, как Луи ненавидит красный и розовый.
Еще лучше Гарри знает, что Луи все это,
безусловно, не нравится.
От этого Стайлс получает какое-то садистское удовольствие. «Посмотри, как он живет без тебя, кем он стал. Это не та жизнь, о которой он мечтал, он не счастлив здесь, с ней, как был счастлив с тобой.» Он также чувствует ноющую боль в груди, потому что тот же голос в его голове добавляет: «Но это то, что ты потерял; то, чего у тебя никогда не будет.»
Возможно, Гарри немного биполярен.
Он чувствует, как в нос ударяет такой родной запах выпечки и корицы, когда дверь в коттедж открывается перед ним, но
чего-то не хватает. Некогда знакомый запах дополняет резкий аромат вишни и дорогого парфюма, и Луи никогда не любил духи.
Гарри видит перед собой множество незнакомых лиц в строгих костюмах или праздничных платьях и угрюмых, но вежливых официантов с шампанским на блестящих красных подносах, а также крупные стеклянные двери напротив входа, ведущие на задний двор. Он разглядывает розовую беседку, украшенную пышными лентами и аркой из различных цветов, белые ряды скамеек и между ними — алую выстеленную дорожку, ведущую к беседке. Чуть левее он замечает множество небольших белоснежных столов, накрытых на шестерых каждый, и сцену для музыкантов с блестящим и, очевидно, дорогим пианино и двумя микрофонными стойками.
Парень вздрагивает, когда чувствует ладонь, обвивающую его запястье, и уже готовится высыпать на незнакомца череду извинений и отойти с прохода, который он загородил, но потом видит перед собой знакомые голубые глаза, смотрящие на него с жалостью, и замирает. Джей, не медля, обхватывает его руками, прижимая к себе, и Гарри вспоминает, что не видел женщину ни разу после расставания с Лу. Ее объятия — нечто родное.
Хазз также вспоминает, что Джей, безусловно, помнит о тех трех ужасных месяцах, ведущих к расставанию, помнит, с кем ее сын был в отношениях четыре года, и знает то, чего не знает Гарри. И Стайлс хочет спросить ее о многих вещах: как Луи пережил расставание; как они с Алишей встретились; любит ли она его так, как любил Хазз; любит ли он ее, — но парень лишь обвивает длинными руками тело, чувствуя родное тепло, и пытается сдержать всхлип, рвущийся из груди.
— Мне так жаль, что это не ты, — шепчет Джей ему на ухо, и он понимает, о чем она.
Ему тоже жаль, что это не он сегодня будет идти к Луи, стоящему у алтаря.
— Ты так вырос, милый, — женщина отстраняется, но оставляет руки лежать на плечах парня. Она нежно проводит пальцами по отросшим волосам и часто моргает, пытаясь смахнуть с глаз слезы. — Стал еще выше, еще красивее.
— Спасибо, Джей, — Хазз не в силах произнести что-то громче шепота, когда добавляет: — Я безумно скучал по тебе и девочкам. Подумать только, я даже не видел Дор и Эрни.
— Ох, малыш, — она, вновь оборачивает свои руки вокруг талии парня. Гарри отвечает сразу же. — Он хотел видеть тебя, — шепчет женщина на ухо Стайлсу.
— Я… Не знаю, могу ли я.
— Конечно, ты можешь, Гарри. Ты всегда будешь родным для этой семьи, малыш, — говорит Джоанна, пока берет парня за руку и заводит за лестницу. Гарри ступает по бордовому ковру коридора, проходя мимо нескольких дверей, пока Джей не замирает у одной. Стайлс может слышать голоса и смех за ней, от чего его сердце, кажется, останавливается на секунду, и ему так больно, так чертовски больно.
Он знает эти голоса, он знает. Джоанна напряженно смотрит на него, когда парень осторожно отпускает ее руку и посылает неуверенную улыбку. Он слышит, как каблуки женщины стучат, когда она уходит. Гарри не знает, что делать.
Он робко стучит, и голоса за дверью стихают, прежде чем Стайлс слышит зейновское: «Да?» Парень, стараясь не задумываться, заходит внутрь, прикрывая дверь за собой, но не поднимает глаза на парней, присутствующих в комнате. Трое молчат.
Первым реагирует Зейн тихим «О, Иисусе», после чего бросается к Гарри и радостно восклицает:
— Черт возьми, Стайлс, мы не виделись с прошлого лета!
— Привет, Зейн, — застенчиво бубнит Гарри, аккуратно поднимая глаза на Малика. Первое, что он видит, — белоснежная улыбка. После — добрые глаза. И это всё кажется таким знакомым, что Хазз тут же оттаивает и бросается в объятия пакистанца. Татуированные руки крепко сжимают его спину, когда младший парень старается не поднимать глаз на третьего присутствующего в комнате, испуганно застывшего на месте.
— Я так рад тебя видеть, Хазз. Скотина, ты мог бы хоть раз ответить за этот год! — Зейн все такой же чувственный и любвеобильный, и это дает Гарри надежду, что, возможно, Луи тоже не изменился?
— Я был… весь в делах, ты понимаешь? — Стайлс усмехается, неловко переступая с ноги на ногу. Зейн медленно переводит взгляд с него на Томлинсона, после чего глубоко вздыхает и смиренно произносит:
— Я оставлю вас. Удачи.
Дверь за брюнетом закрывается со звонким хлопком, и оба парня, оставшихся в комнате, вздрагивают. Стайлс чувствует пристальный взгляд на себе, но, игнорируя его, осматривает светлое помещение: большое зеркало у стены, пару шкафов, несколько чужих сумок на полу и не надетый угольно-черный пиджак от смокинга на вешалке у окна.
— Вау, — произносит первым Луи. — Я не ожидал, что ты придешь.
— Ты сказал, что хотел меня видеть, — резко отвечает Гарри, впервые за много месяцев в живую видя это лицо, и в горле пересыхает.
— Я хотел, но не думал, что это произойдет, — аккуратно поправляет его голубоглазый. Стайлс судорожно втягивает накалившийся от напряжения воздух в легкие. — Так ты… Я рад тебя видеть, Гарри, — кое-как произносит Томлинсон, и младший парень чувствует жжение в глазах, тщательно его игнорируя.
— Да. Я тоже. Это… удивительно. Видеть всё это, и тебя тут, спустя такое долгое время, и Зейна, и твоя мама привела меня сюда, и я уверен, Лиам и Найл тоже где-то тут, — Гарри тараторит, прежде чем ловит на себе нахмуренный взгляд голубых глаз, и замолкает на половине фразы. — Извини.
— Ты знаешь, Найл шафер, — вдруг говорит Луи, и он почти всхлипывает, не отводя от Стайлса взгляда, когда произносит это. «Как мы и хотели», — повисает в воздухе несказанным.
— Всё не так, как я полагал, — Гарри мямлит.
— Да, это всё планировала Алиша и ее семья. Моя мама тоже немного покомандовала, и парни приняли участие, но… Я, знаешь, не хотел, чтобы это было похоже на… на наше… на то, что мы…
— Я понял, — Гарри перебивает его. — Это хорошо, если ты отпустил.
— Я не отпустил, Хазз.
— Не, — Стайлс неожиданно резко произносит, — не нужно.
— Нет, нужно, Гарри, — раздраженно выдыхает Томлинсон. Он заламывает свои пальцы и переводит взгляд на трещинку на потолке, лишь бы больше не терпеть напряженный взгляд глаз на себе. — Мне всегда было жаль. И я знаю, что я сам виноват, но не было и дня, чтобы я не жалел.
— Это не важно сейчас, Лу, — чуть слышно произносит Стайлс, чувствуя дрожь в руках. — Сейчас уже поздно жалеть, и я знаю, что ты отпустил.
— Я…
— Скажи мне одно, — Гарри не слушает парня. — Ты любишь ее?
— Она… Мне хорошо с ней. Я влюблен, — мямлит Томлинсон.
— Скажи мне, — он настойчиво повторяет, — ты любишь ее так, как любил меня?
— Я думаю так, Хазз, — осторожно произносит голубоглазый, поглядывая на младшего парня.
И вдруг становится неожиданно легко от всего.
Он рад, что всё было не зря. Парень посылает без пяти минут счастливому семьянину улыбку и медленно приближается к нему. Гарри расслабленно поправляет его белый накрахмаленный воротник, после чего отходит на шаг и равнодушно прощается:
— Хорошей свадьбы, Лу. Она счастливица.
Луи больше не видит его за этот день. Он не появляется ни на церемонии, ни на праздновании, ни в конце дня. Никто из гостей не знает, куда делся кудрявый мальчик в выглаженном костюме и блестящих ботинках.
