тринадцать.

Тринадцатого декабря в тринадцать часов пополудни выпадает первый моросящий снег, выгоняя удивлённых людей на улицы. За окном всё те же минус тринадцать, и так холодно, что впору доставать одежду посерьезнее тяжелых драповых пальто. Сжав озябшими пальцами стаканчик орехового фраппучино, Тэхён размеренно выходит из супермаркета, и за ним с тихим шорохом сходятся автоматические двери. Среда. Середина рабочей недели. Город не молчит, он говорит Тэхёну смотреть. Открыть глаза пошире и увидеть: Укутанные, как пингвинчики, дети и взъерошенные шубки животных делят поровну игровую площадку. Облака пара, вырывающиеся изо рта, рассеивают неоновый свет витрин. Слышна музыка из открытых окон машин и домов, у кофейни девушка раздаёт листовки. В короткой юбке в такой холод, бедная. В тёмных зимних вечерах фонари как будто ярче светят, и люди, спрятавшись в шапки и шарфы, кажутся знакомыми, но у каждого столько дел, ни один не стоит на месте и не смотрит в небо. Сквозь их суету прорывается тэхёново беспричинное счастье. Он поднимает взгляд – его обжигает беззвёздной синевой. Хочется широко раскинуть руки и смеяться в голос, дышать полной грудью, дать знать, что ты здесь и живой. Подставлять лицо под застывшую в воздухе воду. Укрываться городской изморозью. Тэхён любит снег и то, как он, оседая на коже, плачет. Живёт на перчатках крупинками и путается в складках вязанного крупными петлями шарфа. Тэхён знает, как умеет отражаться в глазах Чонгука снег с деревьев и дорог, с замёрзшей реки в соседнем парке, городской снег и деревенский, талый, не выпавший, свежий. Тёмные глаза поглощают весь цвет, и он остаётся сверкать на радужке блёстками. С приходом зимы Чонгук насквозь пропитывается снегом: кончики отросших ногтей и лунулы, краешки зубов в улыбке, перламутр замёрзшей кожи. Кола со льдом, которую он пьёт, музыка, которую он слушает, кремовая конфетка в его рту. Дыхание свежее от зубной пасты – мятной, белой; помпон на шапке – пушистый, белый; мысли, когда он смотрит на Тэхёна, чистые, белые. Мех в вороте его куртки, пух возле носа и ресниц, запачканные мыски ботинок – снег. Он пропадает с Тэхёном за чертой города, теряется в темноте ночи, на мгновение исчезает из виду, чтобы незаметно закинуть другу пригоршню снега за шиворот. Холодно, мокро, неприятно липнет свитер к спине, а Чонгук звонко смеётся, и смех его – такой же кристальный, искрящийся снежинками. Потом руки, горячие, сухие, ловкие, выгребают из-под одежды колючий мороз... На дне карманов бряцают ключи от квартиры и мелочь, Тэхён спонтанно спускает все до единой монетки на леденцы и суёт один, ярко-красный, в рот. Язык щиплет сладостью, а кончик носа – от холода. Тэхён широко улыбается, рассыпаясь от нежности. В глубине неспящих улиц, через пару кварталов от перекрёстка, у себя в квартирке сидит Чонгук. Подарок для него – без повода – Тэхён прячет в рюкзак поглубже и представляет: Он не пустит Тэхёна в дом, оба встанут в дверном проёме. В глубине квартиры будет болтать телевизор и послышится гомон друзей. Кто-то позовёт Чонгука обратно, а он не ответит. Только посмотрит на Тэхёна с едва заметным любопытством и шагнёт к нему за порог, а тот по-глупому всучит Чонгуку коробочку. Пусть Чонгук тормознет и непонимающе спросит: «Сегодня какой-то праздник?» Пусть, например, поднимет на Тэхёна взгляд и выразительным домиком сложит брови. Пусть на нём будет любимый растянутый свитер и заношенные штаны, а волосы на голове – гнездом, и лицо, как всегда, хмуро-капризное. Пусть он будет настолько весел, что его захочется ревновать, и пусть от него пахнет горьким пивом и чипсами, Тэхён все равно его поцелует, просто так. Потом, как будто бы случайно, уронит: «Спасибо, что ты есть», и у него предательски застрянет ком в горле. Через неполных два лестничных пролёта палец вжимается в дверной звонок. Икнувшая трель из-за надкушенного провода, пауза, шум и возня в коробке квартиры, короткая ругань и тэхёнов смешок – этот парень постоянно промазывает мимо задвижки. Растрёпанный Чонгук открывает дверь, как будто вываливается из набитого транспорта. Из глубины его уютного пристанища тянет теплом, горячей едой, свежей бумагой и красками: – Хён? – забавно морщится его нос с красным акварельным пятном на кончике. Эти пятна на нём повсюду: на щеке, на ушах, на шее, в сгибе локтя и на пальцах босых ног; на застиранной хлопковой футболке – рыжие кляксы, как цветы и солнышки – такой островок лета в едва успевшую начаться зиму. – Ты занят? – робко спрашивает Тэхён, отчаянно цепляясь замерзшими пальцами за лямку рюкзака. Пальцами, которые в чонгуковом тепле согреть хочется, но мешать, отвлекать – стало стыдно невпопад. – Рисую, – кивает Чонгук и дует на непослушную челку. – Не стой на пороге, у меня в шкафу чёрный чай и шоколадные палочки, если ты до сих пор их любишь. Он улыбается, и Тэхён улыбается тоже. Запрятанный подарок тяжелеет, напоминая о себе, и выскальзывает Чонгуку в руки. И пока он не понял, что к чему, Тэхён сглатывает тринадцать пропавших ударов сердца и делает шаг вперёд: – Люблю.