Unintended

Muse – Unintended

Тристан увидит Аврору через пятьдесят с лишним лет. Океан в тот день будет неспокоен, извергая его из своей сжатой пасти — он будет негодовать и бесноваться, ударяя мощными волнами по борту белоснежного корабля с кричащим именем-тезкой «Тристан». Когда де Мартель откроет глаза и глотнет воздуха охапкой — жадно и быстро — Аврора будет целовать его руки и плакать. Смеяться она начнет, но позже — он будет кружить ее на руках и прижимать к груди, громогласно обещая, что больше никогда не отпустит. Он спросит ее: «Как ты смогла?», а в ответ Аврора лишь нежно улыбнется и вцепится намертво в лацканы его мокрого пиджака, и Тристан поймет, что вопросы здесь неуместны. Не сейчас. Тристан не сразу почувствует — лишь к ночи, усыпанной огоньками-звездами — что с сестрой что-то не так. Не сразу отметит, что взгляд ее потускнел, а локоны будто выцвели на солнце — открытия произойдут медленно, но мучительно, и он тут же вспомнит, каково это — тонуть без надежды на спасение. Аврора же предпочтет молчание. Она уткнется носом в шею брата, сожмет его ладони до боли в своих и не скажет, что ради того, чтобы достать его, она прошла через ад. Сорок пять лет без жизни, остальные девять — давая себя на растерзание ведьмам всего мира, подчиняясь их приказам и умирая от душевной (уже давно как стало плевать на физическую) боли каждую секунду существования без Тристана. Яд оборотней в крови, жертвоприношения, новые и новые беды — Аврора стерпела все ради него, во имя него, и поэтому она предпочтет тишину вместо ответов, которых Тристан однажды добьется. Однажды, но не в тот день, когда воздух вернется в его легкие, а кровь с прежней силой застучит по венам дробью. Аврора будет внимательно вслушиваться в стук его сердца, и губы ее будут дрожать. Тристан обнимет за плечи, вдохнет аромат лавандовых волос, и даже океан за бортом перестанет казаться врагом — он будет тих той ночью, когда они встретятся спустя столько лет разлуки. Сердце ее будет биться безумно, когда Аврора с дрожью в голосе прошепчет: «Я люблю тебя», смотря в глаза так преданно и чисто, что у Тристана выступят слезы. Он кивнет, попытается улыбнуться, но мир перевернется навсегда — дыхание вновь станет прерывистым, но уже не морская соль будет тому виной, а Рори, приподнимающаяся на цыпочках выше. Между ними растворится расстояние — Тристану покажется, что звезды посыпались градом с неба, но нет, дело будет совсем в другом. Она поцелует его с осторожностью, едва ощутимо, и внутри, под ребрами, два мощных удара ответят Авроре больше, чем широко распахнутые лазурные глаза, не верящие в происходящее. Она повторит еще тише, но настойчивее: «Люблю», и до него, наконец, дойдет. Его поцелуй не заставит себя ждать — терпкий, как вино, он опьянит Аврору мгновенно и заставит забыть о боли, которая столько лет ютилась внутри нее, не отпуская ни на секунду. Волны будут шуметь за кормой, корабль будет плыть куда-то к черте невидимого во тьме горизонта, а Тристан, прижимая сестру к себе, будет целовать ее губы и, изредка отстраняясь, тонуть в искрящихся глазах. А потом они убегут с палубы — она будет смеяться, как ребенок, и звать его за собой, и Тристан будет бежать следом, хватая ее за руку и вновь обнимая. Он затеряется в складках белоснежного платья, она чертыхнется, расстегивая пуговицы на его рубашке. Они окажутся в какой-то каюте, небольшой, но уютной, и Аврора отойдет на три шага назад. Платье упадет к ее ногам с тихим шелестом, и ее нагота по инерции заставит его опустить взгляд вниз. Тишина убаюкает, но громогласный бой сердца будет оглушать их обоих, и Аврора рискнет всем, что у нее есть за душой, сказав: «Только не говори, что я поняла слишком поздно, Тристан. Не смей, я прошу!» Ее крик застынет в нем эхом, разобьет на части и откинет все сомнения к чертям — взгляд его вспыхнет, разгорится, станет безумным и он ответит с треском в голосе: «Рори, ты все, что…». Договорить не сможет, потому что сорвется с места и закует в своих руках, покрывая поцелуями шею, губы, волосы, руки. Он будет что-то шептать — рассеянно, невпопад — о своем сердце, о том, что десять веков бы прошло, двадцать, сто, но он бы ждал ее, оберегал и любил, и пусть хоть весь мир сгорит в синем пламени, он будет верен ей одной, где бы и с кем она ни была. Тело Авроры будет гореть от прикосновений, шея Тристана пылать от укусов-шипов. В ту ночь он впервые услышит ее стоны — ему одному, никому другому, впервые почувствует, какова на вкус ее кровь и впервые поймет, что сердца, бьющиеся в их груди, есть единое целое. Аврора покроет его тело поцелуями, движениями сведет с ума и достигнет оргазма, затуманенным взглядом наблюдая за тем, как он сам вздрагивает от спазмов, вбиваясь в нее до сладостной нежной боли. В ту ночь они будут долго молчать, а после — беспрерывно говорить. Ее локоны вновь станут алым пламенем, а взгляд наполнится привычной Тристану хитростью — такой прекрасной он увидит ее в первый раз. И любовь его, томившаяся столько столетий в ловушке кровных уз, разольется нежностью по венам, заразит Аврору и поглотит с головой обоих. Она будет что-то рассказывать, а потом вдруг затихнет, и Тристан поймет — уснула. Прямо на груди, у самого сердца, там, где и всегда была. Он едва ощутимо проведет ладонью по распластанным на подушке волосам и улыбнется, накрывая ее обнаженное тело одеялом. Он не уснет до самого рассвета — будет смотреть на спящую сестру, ловить каждый вздох и думать о том, что, черт побери, каждая смерть в океане, счет которым он успел потерять, стоила этого дня. Волны на рассвете разбушуются снова, но их Тристан уже не услышит. Станет неважно.