Признание

      Ханбин очень четкий человек со всеми своими прелестями. Чтобы понять, что он все-таки состоит в отношениях (а он состоит!), хоть и не в таких идеальных, какие в обществе принято считать благоразумными, ему нужны всего лишь конкретные три слова. Я. Люблю. Тебя. Вдобавок можно еще предложить встречаться (Бобби до такого не додумался. Ханбин ведь не девочка!). Позвать на свидание (Какое нахер свидание? Сходили они один раз на Мёндон. Только ради покупок. Но потрахались и вернулись! Чушь собачья!), а потом дать согласие. Как в кино, которое он смотрел. Как в книгах, к которым равнодушен. В стихах, о которых он упорно продолжает говорить на всяких интервью. А на те моменты, в которых говорится, что целоваться надо на тридцатом свидании, а «заниматься любовью» только после свадьбы, он благополучно закрывает глаза. Читать стихи – его хобби, в котором Бобби сомневается. Чживон думает, что это он – его главное увлечение, которым Ханбину хочется заняться при первой же возможности. Ну, знаете, разве это не увлекательно – любить Бобби?       Ханбин ничего не знает об отношениях, и, когда он говорит об этом, где-то становится грустно-грустно. Бобби недоумевает: «А как же я?» и хочет застрелиться, а еще лучше выебать эту «невинную овечку» до потери сознания. Откуда ему, имеющему весьма сомнительный опыт с еще более сомнительным количеством девушек в тёмном прошлом, знать о внутренних сбоях лидера, который даже не имел ни малейшего шанса на дружеское посещение кафе-мороженого с одноклассницей.       Сказать перед фанатами: «Ты мой идеальный тип», а потом расхохотаться, как идиота кусок, не значит признаться в любви. Переводить сомнительные стрелки в своих текстах в сторону лидера тоже не есть признание. Жамкать. Тереться. Припечатывать. Целовать. Кусать. Господи, лизать. Сосать. Дрочить. Ну и напоследок трахнуть – не значит, что у них любовь-морковь! «У них просто совместный недотрах», – думает Ханбин в одиночестве.       Три составляющих того, что Ханбин считает: у него нет никого. Его никто не любит. И он нихрена не знает, что такое отношения, потому что он не состоит в них. Ему не признавались, и он сам не сделал этого, потому что он тоже идиота кусок, как Ким Чживон.       – Ханбина, иди ко мне, – Бобби, расстеливший кровать лидера в его недолгое отсутствие в ванной, лежит весь такой уютный по-семейному в безразмерной хлопковой футболке.       Ханбин несколько недоумевает. Заметив его заторможенность и глубокое путешествие в мир тысячи вопросов, Бобби приводит весьма твердый аргумент в пользу своего неоднозначного предложения:       – Ты замерз!       Правильно, Ханбин замерз. Он несколько часов гонялся за этой неугомонной козой в тонкой футболке с рукавами и в домашних тапочках и строил ей домик. Он жутко замерз и подхватил простуду. Только все это было недели две назад, хотя эпизод вышел сегодня. Откуда было знать Чживону, что этот ребенок весь день бегал, потел и мерз.       – Каким нужно быть дураком, чтобы выйти на улицу без верхней одежды и в домашних тапках? – спрашивает старший осуждающим, но спокойным голосом, тем самым низким тембром, какого нет ни у кого, так что внутри сворачиваются в комок ожидание и волнение.       – Таким, как ты. Ты же не знаешь, что такое «зимняя одежда». Ходишь в одних спортивках, – отвечает Ханбин. Его тоже волнует эта странная привычка хёна, но он же молчит и не зовет его в свои объятия. А надо бы!       - Сейчас не о том речь. Иди ко мне! – уже приказывает Бобби.       И Ханбин идет. Без каких-либо пререканий.       У Чживоновской груди тепло. Можно свернуться калачиком в его объятиях и заснуть. Можно уткнуться холодным кончиком носа в шею и вдыхать запах геля для душа с ароматом вишни. В этом доме все, что может пахнуть, насыщено запахом этого фрукта (просто не стоит отправлять за покупками Юнхёна). Можно согреть пальцы меж его лопаток, там, где тату. Можно просто крепко прижаться к нему и медленно обволакиваться его теплом, а потом сгореть в жаре его тела и в конечном счете вспотеть так, словно пробежал двадцать кругов ада.       – Я люблю тебя! – шепчет он ему в ухо, обдувая теплым дыханием, и потом целует туда же.       Ханбин слегка мнет хлопчатую ткань его футболки, а потом расслабляется. Он притворяется спящим. Конечно, выходит это у него неправдоподобно. Бобби улыбается и повторяет:       – Я люблю тебя! – и добавляет обреченно:       – Люблю до потери контроля над собой.