Саундтрек: в каком-то смысле Merry – Heijitsu no Onna (ver. A)
- Ю-сан, прошу вас! Сроки нереальны! Да послушайте наконец!! – мысленно матерясь, я догнал Тодаку на лестнице, но тот, упорно игнорируя мои отчаянные мольбы, покинул здание не оглядываясь. Вскинув руку, нервно снял машину с сигнализации и, крепко прижав локтем папку с впопыхах впихнутыми в нее бумагами, рванул на себя дверцу. В каждом резком жесте плескалось бешенство, и я знал, что Ю, студенческий мой приятель, принципиальный, но в общем-то добрый малый, вот-вот взорвется от ярости. - Вы не понимаете, что творите, – сквозь зубы прорычал он, швырнув ни в чем не повинные документы в кресло и набросив на плечо ремень безопасности. – Маразм какой-то. - Подождите. Давайте успокоимся. Наши юристы уже согласовали условия, – я схватился за зыбкую призрачную соломинку. - Юристы-аферисты... – пробурчал Тодака, сходу ломая ее резонным: – Какая разница, если денег нет? Куда это барахло засунуть прикажете? – обозленно кивнул на бесполезную кипу незаверенных проектов. – Ваша чертова фирма опять срывает поставки, так и доложу своему начальству: это ваша и только ваша вина. - Да при чем тут мы? Мы делаем все возможное! – от безысходности я почти рыдал. Двести миллионов иен. Двести миллионов, хреновы бюрократы!! С ума посходили из-за проволочки в дерьмовый день такие проекты хоронить. – Запрос направлен еще вчера, кто ж знал, что перечисление так застрянет? Платежки придут не раньше завтрашнего утра, – расстроенный, убежденный в собственной правоте, я едко укорил бывшего сокурсника за несдержанность: – Хорош психовать, Тодака. - Поздно, Коджима, – вспыхнув, он прервал меня. – Считай, что ты просрал эту сделку. Дверь грозно хлопнула. Зря я его по больному... Но слово не воробей. Пока серебристая «хонда» нервно выезжала с забитой стоянки, я забрался в свою притихшую тачку, замученно положил руки на руль. Больше всего на свете в тот момент мне хотелось сдохнуть: все, что так радужно начиналось и красиво строилось кирпичик к кирпичику, кубарем покатилось к черту. Что теперь будет, я даже не представлял: завтра из командировки вернется директор, на все сто уверенный, будто мы благополучно обтяпали выгодное дельце. И что я ему скажу? Что накрылся медным тазом наш трехмесячный труд?.. Вот засада. С работы я ехал в прострации, двигаясь в привычно плотном потоке, управлял машиной на автомате, отпустив мысли строить многоходовки для грядущего совещания, правда, ничего достойного придумать не мог. Господи, как же я ненавижу оправдываться, особенно когда невиновен! Засранец Тодака, та еще зараза, благодаря принципиальности этого формалиста я теперь незаслуженно головы лишусь. Или работы, что еще хуже. Чтоб его... Тошнящие в моем ряду медленно, но верно меня подбешивали. И вот, когда до дома оставалось всего ничего (через перекресток свернуть направо и мирно занять свое парковочное местечко во дворе), возле пешеходного перехода мне в задницу въехал дед... Верней, справедливости ради, это я, притормозив на светофоре да чуть-чуть – самую малость! – сдав назад, освобождая разметку, слегка зазевался, чтобы тут же по-идиотски напороться на бампер «субару» лохматого года выпуска. Раздался неприятный характерный хлопок, и меня подбросило. - Твою мать, – выругался я. Только ДТП под занавес не хватало! Правильно, полный комплект, со всеми вытекающими. От обиды я готов был выть в голос и кусать локти: глупые ошибки за рулем окончательно добили уязвленное самолюбие. Ненавижу пердунов на дорогах, ненавижу их тормознутость, их старые полудохлые корыта! Лишить бы прав всех ездунов старше шестидесяти: без них повернуться негде!.. Ярость миновала точку кипения, бранясь на чем свет стоит, я выставил «аварийку» и толкнул плечом дверь. Жажда мести за сыплющиеся как из рога изобилия неудачи, искренняя досада и слепой гнев заслонили рассудок. Не помню, что именно я орал, широко размахивая руками и тыча в примятый зад своей несчастной «тойоты», но, судя по быстро собравшейся толпе, со стороны скандал смотрелся минимум зрелищно. - Совсем того?! Угробить меня решили на старость лет? Второй раз за месяц, черти. Ошарашенный водитель, тоже покинув салон, испуганно хлопал глазами. - Но ведь это вы в меня врезались, – тихо возразил он. Я ринулся к нему, вне себя от стыда и злости. Ей-богу, будь он хотя бы лет на десять моложе, я вцепился бы ему в горло. - Держите дистанцию! – рявкнул я, накинувшись на в момент побелевшего субаровца. – Смотреть надо, куда претесь, да я посажу вас и... Но, как назло, мою возмущенную тираду оборвали на взлете: внезапно вздрогнув, пожилой человек пугающе пошатнулся, чтобы тяжко осесть, падая, как подкошенный, у машины. - Эй! Что с вами?!. – страх пробрал меня до костей. Мужчина не шевелился и, кажется, не дышал. Боясь, что сдуру натворю еще больше глупостей, я не мог тронуть его, в шоке мямля «подождите, сейчас», дрожащими пальцами практически наощупь набрал «скорую помощь». Потом были мигалки и суета. Пострадавшего отвезли в больницу, я же покорно сдался слугам закона, сознавшись в содеянном. Свидетели из соседних машин, вооруженные зоркими глазами и записями с беспристрастных видеорегистраторов, подтвердили: виновник трагедии перед ними. После случившегося не явиться в клинику было бы с моей стороны форменным свинством, потому, задавив эгоизм с вечным малодушием, я приехал. Долго бродил под окнами, не решаясь зайти и мучительно сочиняя, что скажу девушке за стойкой, чтобы не показаться совсем уж злодеем или дураком. Когда из низких туч хлопьями повалил снег, я не выдержал, резко повернувшись к крыльцу. Спешно поднимаясь по лестнице, шагая через ступеньку, растерял по пути все заготовленные в памяти фразы, но не расстроился: какая разница, что обо мне подумают и как на меня посмотрят – совесть важнее. Однако день явно не задался, и раскаяться мне, увы, шанса не дали. В коридоре, озаренном ярким неживым светом, уставший доктор (не хирург и не кардиолог, кто-то сторонний) сообщил: пожилой человек скончался, не приходя в сознание. Как выяснилось, пятнадцать лет назад он перенес инфаркт. - Остановка сердца. Разволновался, видать, – добавил врач, дежурно вздохнув. – Для людей с хронической недостаточностью такое не редкость, – подарив мне вежливо-прохладный поклон, медик ушел, а я, хорошо знающий, что значит нездоровое сердце, поскольку сам с завидной регулярностью страдал приступами, остался один на один с немногочисленными родственниками несчастного. Жена и дочь, две непохожие друг на друга женщины: супруга миниатюрная, в скромном национальном наряде – настоящая японка, словно сошедшая со старинной гравюры, дочь же ростом почти с меня, с крашеными каштановыми волосами и размазанной подводкой, в длинном европейском пальто. Лишь глаза одинаковые: черные, точно смоль, ясные и пронзительные. Мне было одинаково тяжело заглядывать в них. Я приблизился, поклонился, согласно этикету, сжал пальцы, как для молитвы, в замок, чтобы не выдать дрожи, и опустил голову. Проронил хрипло: - Мне очень жаль. Я... - Вы убийца, – закончила за меня женщина, потерявшая мужа. В ее спокойном голосе и обвинительно-сухом тоне слышалось столько боли, жесткости и уверенности, что я пристыженно стушевался, сжимая голову в плечи, будто то был приговор высшего суда. - Мама, – вступилась за меня дочь погибшего, обнимая мать, негромко обратилась ко мне: – Вам лучше уйти. - Конечно, – еще раз поклонившись, я поспешил исчезнуть, едва не зацепив ногой низкую скамейку у кабинета... Мне было больно, но ничуть не обидно: я получил свое. Не собираясь скрываться, я без колебаний оплатил причитающиеся штрафы, но покуда шло разбирательство, не мог избавиться от навязчивых воспоминаний, невольно возвращаясь в тот страшный вечер: узкий больничный коридор, взгляд женщины, заслуженное обвинение... Я должен был связаться с ними еще раз, предложить помощь, но не находил сил звонить. Что мне следовало сказать? Вот ответьте, умники, такие правильные на форумах, такие мудрые в жизни: что я должен был сделать, чтоб замолить свой грех? повеситься? броситься с крыши или под поезд? навязаться в рабы потерпевшим? Вам за кофе у мониторов видней. Угрюмо уставившись в умирающий экран телефона, я снова и снова прокручивал в мыслях будущий разговор: «Здравствуйте. Я водитель белой «тойоты», той, что...». Сущий вздор. Сокрушаясь, я сбрасывал, не дождавшись соединения. А потом она сама мне позвонила: мой номер ей любезно сообщили в полиции. Попросила встретиться в центре города после работы, пройтись. Я, конечно, не отказался. *** - Меня зовут Куросаки Риоко, – представилась она, поздоровавшись. Хрупкие снежинки усыпали мохнатый воротник ее зимнего пальто, путались в волосах, промокая. Без каблуков она оказалась ниже меня дюйма на два, без яркого макияжа – моложе лет на пять. Почти ровесница. Я ответил принятым в обществе поклоном, искренне сожалея, что не имею права просить ее ладонь для галантного поцелуя. - Коджима Масахито. Она кивнула, круглые костяные серьги в форме забавных черепушек качнулись в такт. Мы пошли вдоль улицы, привычно обгоняя прохожих. Я не представлял, как начать беседу, что вообще говорить в таких случаях, но Риоко, к счастью, не стала томить меня. - Я хотела извиниться за то, что случилось тогда в больнице, – без вступления сказала она. – Моя мать оскорбила вас, но, уверяю, по недоразумению: отец был для нее всем. Поймите. - Не извиняйтесь, – перебил я в попытке восстановить справедливость, – на ее месте я бы поступил так же. Может... – запнувшись, все-таки посмел произнести то, чего, как ошибочно полагал, от меня ждали: – Может, я могу чем-то вам помочь? Я готов... - Нам ничего не нужно, – она равнодушно пожала плечами, заставив меня растеряться, лишь сейчас впервые осознав ничтожность своей фигуры в этом затянувшемся деле. – Не беспокойтесь, Коджима-сан, я позвонила вам не для того чтобы требовать, а чтобы принести извинения за неосторожные слова мамы. Она уже простила вас, простите и вы. Мы остановились у вывески, острые иероглифы на ней горели гнутыми неоновыми рубцами. В Токио сгущались сумерки, темные и холодные, в которых прогуливающаяся пара смотрелась персонажами дешевого графического романа. Прохожие думали, мы супруги. Наши глаза встретились, и я нервно поежился, уловив смысл произнесенных Риоко фраз: даже для подонка вроде меня соглашаться с ними было негоже. - Вам ли просить прощения, Куросаки-сан, – я одернул свой шарф, отвел взгляд, поскольку угольные зрачки, черней самой черной каллиграфической туши, буравили душу насквозь пугающей прямотой и отсутствием заслуженного укора. Она должна была меня ненавидеть, а вместо этого извинялась – маразм какой-то, как выразился бы Ю. Я закончил на выдохе: – Я убийца, из-за моей наглой лжи погиб ваш отец. Пару минут мы молчали, потом Риоко, вздохнув, улыбнулась чему-то, прищурившись из-за усилившегося снега. - Вы сами-то в это верите? – наконец, спросила она, посмотрев на меня так, как смотрят умудренные опытом на только-только начавших жить. – До тех пор, пока вы считаете себя преступником, вам не очистить совесть. Оставьте, вы уже наказаны. В ваших действиях не было злого умысла, – в ее голос прорвалась дрожь: знаю, Риоко чудовищно не хотелось защищать убийцу, отобравшего у нее близкого человека, но она отчего-то продолжала говорить эти страшные простые слова. Зачем? Я не понимал. Привычка, наверное. – Мой отец мог умереть в магазине или аптеке, в отделении банка или дома во сне: у него было слабое сердце, так звезды сошлись, что рядом оказались вы со своей «тойотой». Это несчастный случай, дело закрыто. Странное чувство, растолкав стыд, закралось в мою душу, когда Куросаки-сан озвучила свои последние мысли. Ее деликатная улыбка невольно передалась и мне. - Вы юрист? - Да, – взяв паузу, Риоко невесело посмеялась: манера говорить и держаться с головой выдала ее. Впереди за снежной ширмой призывно замаячили ворота подземки. – Мне пора, – вздохнув, девушка по-мужски протянула мне руку, и я машинально пожал хрупкую ладонь. - До свиданья, – пробормотал, но когда Риоко уже шла к метро, спохватился и окликнул ее: – Постойте, Куросаки-сан! Все же... Что я могу сделать для вас?.. Нелепым и глупым было бы отпустить ее, не закрыв повисший вопрос, к счастью, молодая женщина не думала над решением долго. - Постарайтесь, чтобы мы больше никогда не пересекались. Так будет правильней. Дождавшись моего кивка, она развернулась и спустя мгновение бесследно растворилась в монохромном людском потоке куда-то постоянно спешащих замученных горожан. Снежная полоса, разделявшая нас, сомкнулась, и стало тихо, словно кто-то выключил ветер. *** Я, конечно, порядочная сволочь и мерзавец, какого поискать, но обещания свои исполняю: прошло много лет, однако девушку с сережками-черепами я с тех пор ни разу не видел. И она меня, надеюсь, не видела. Хотя, пожалуй, это меньшее, что я мог совершить для нее. Со временем старые проблемы становятся суетой. Я научился водить аккуратней, не зевать за рулем, тот день позабыт, словно страшный сон. Никто давно не имеет ко мне никаких претензий, да и с засранцем Ю мы вскорости помирились (куда же без этого). Узнав о моих приключениях, директор не стал мучить меня, в наказание за срыв сделки всего-навсего премии лишил. И даже тот злосчастный контракт на двести миллионов мы в итоге все-таки подписали, подготовив на сей раз все бумаги заранее. Жизнь продолжается. Каждый год зимой хлопьями валит снег, неминуемо тая на городском асфальте, и я честно пытаюсь не вспоминать осуждающий взгляд, поставивший мне клеймо, по мудрому совету Риоко-сан оставить прошлое в прошлом. Вот только не получается.The end
Написано и отредактировано: 26.02. – 01.03.2016 г. Минск, Беларусь