Красное сухое

Квентин облизывает губы, прислоняя бокал ко лбу. — Думаешь? Они сидят в гостиной втроём — он, Элиот и бутылка вина. — Такова жизнь, — отвечает Элиот. — Давай просто помолчим и не будем о ней думать. Он подносит руку к лицу, трёт кончиками пальцев под скулой. Квентин глаз не может отвести, немного подаваясь вперёд. Скрипящий диван кажется жёстким, но, может, это всё нервы. — Может, — подмигивает Элиот. Он обхватывает своими пальцами гладкое стекло бутылки, и Квентин внимательно за ними следит — не может не смотреть. Пальцы длинные, ловкие, да и весь Элиот какой-то длинный, высокий, Квентину всегда приходится голову поднимать, чтобы смотреть вверх. И каждый раз после этого ощущать взгляд Элиота — такой, от которого губы чешутся. Кажется, Элиот хихикает еле слышно, или хмыкает, Квентин не может понять. Голову уже начинает окутывать дурман, принося с собой невесомое чувство мнимой свободы. Хочется бегать по крыше, пить текилу и лежать с кем-нибудь в обнимку. Квентин откидывается на спинку дивана, запрокидывает голову. Воротник рубашки чуть жмёт. — Да, может. Элиот лёгким движением руки обновляет ему вино в бокале. Даже смешно — физкиды славятся своими коктейлями, а они сидят посреди гостиной и хлещут обычную бражку. Ну, может, не совсем обычную, а дорогую, пряную и с приятным послевкусием, Квентин не разбирается. Ему, честно говоря, всё равно, что это. Он думает не о выпивке, а о своей жизни... Ладно, он думает об идеальных пальцах Элиота, расстёгивающих жилет. Всё тем же плавным движением, которым Элиот берет бутылку, он опускает руку Квентину на пряжку ремня. Вино терпко оседает на языке, сушит губы. Квентин делает большой глоток, сжимая зубы на стенке бокала. Прикрывает глаза, всем телом ощущая присутствие Элиота, который внезапно оказывается близко, слишком близко, и прижимается грудью к его руке. Воротник начинает натурально душить, Квентин нетвёрдо поднимает руку, оттягивает его вниз, запоздало понимая, что именно делает. Элиот поглаживает его член сквозь брюки. Молчит. И Квентин шире открывает глаза, еще шире, пытаясь в мельчайших подробностях рассмотреть, как эти длиннющие пальцы мнут его ширинку. Потом он думает, что очень здорово было бы ощутить их на голой коже. От этой мысли у него почти полностью встаёт. Элиот закидывает колено ему на бедро, губами прижимается к горлу в оттянутом вороте. Такое «помолчим» начинает нравиться всё больше и больше. Квентину кажется, что у него уши закладывает, и потому звук расстегиваемой ширинки оглушает. Он пытается то ли оттолкнуть Элиота, то ли сесть поудобнее, ерзает по дивану. — Что такое? — шепчет Элиот, вряд ли рассчитывая на ответ. Квентин хрипит. Он ощущает, что горло пересохло, и судорожно пытается сглотнуть — слюну, алкогольный пар, запах Элиота. — Ты слишком много думаешь, — выдыхает Элиот куда-то ему в шею. Его голос сейчас наполнен чем-то таким, от чего дух перехватывает. Квентин вдруг осознаёт, что слушал бы его вечно, именно такой. — Возможно, — соглашается он, еле ворочая языком, сильнее подставляясь под ласки. Собственный голос кажется ужасным, и Квентин тут же замолкает, оставляя попытки что-либо сказать. В конце концов, нет ведь ничего плохого. Это ведь Элиот. Тот самый Элиот, который зажимает парней в общих коридорах, и на которого после одной такой встречи Квентин дрочил полвечера в туалете, как подросток, не в силах взять себя в руки и унять возбуждение. «Всё хорошо», — думает Квентин и выпускает бокал из руки, чувствуя, как Элиот обхватывает его член всей ладонью. Остатки вина растекаются неряшливым пятном на обивке, по комнате плывёт запах алкоголя. Элиот делает несколько резких движений, растирая выступившую смазку между пальцев, и Квентин тихо стонет, закусив губу. Он и не ожидал, что у него уже так сильно стоит. Элиот прижимается рядом, к бедру, к плечу, наклоняет голову и кусает его за шею, слабо-слабо, ведёт языком по подбородку, целует в щёку. Квентин кожей чувствует его улыбку. Чего-то не хватает. Квентин не может сказать точно, но он уверен — нужно что-то еще. Он приобнимает Элиота одной рукой, цепко хватаясь пальцами за его плечо, несильно вскидывает бёдра. Скользкие пальцы на члене подстраиваются под ритм. Приспущенные брюки мешают, Квентин пытается шире развести ноги, левым коленом проходясь Элиоту прямо между бедёр, от чего тот всхлипывает ему в ухо и прижимается сильнее. Даже сквозь алкогольный туман Квентин осознаёт, что стояк не у него одного. Открытие будоражит. Он тут же опускает свои руки и тянет их Элиоту в трусы. — Подожди, — пытается отстраниться Элиот, но теперь Квентин крепко притискивает его к себе. Ему хочется ответить, но слова застревают вместе с воздухом еще где-то на подходе к горлу. Тогда Квентин просто плюёт на разговоры, упирается рукой Элиоту в затылок, заставляя посмотреть на себя, и целует. Элиот на вкус как бутылка вина. Гребаная длинная бутылка вина, которую не хочется выпускать из рук. Квентин и не выпускает. Он широко вылизывает Элиоту рот, забываясь. Под кожей вьётся возбуждение, топя в себе гигантскими волнами. Элиот перетекает ему на колени одним движением, как кот. Опирается одной рукой о спинку дивана позади него, прижимается щекой к щеке, дышит коротко и рвано. Аккуратно сдавливает влажными пальцами оба члена. Кажется, он двигается — немного резко, но Квентин чувствует, что этого ему хватит с лихвой. У него перед глазами алое марево подступающего оргазма. Он трётся об Элиота сильнее, подаваясь вверх, и уже ни о чём не думает. Элиот что-то шепчет ему, потом спрашивает, а затем просто целует жёстко и глубоко, и Квентин кончает от этого поцелуя, тут же обмякая. Сердце бешено стучит в висках, сейчас бы он не откликнулся ни на какую реплику. Элиот прислоняется лбом к его плечу, наваливается на него сверху всем телом, и тоже кончает. У Квентина — запачканные спермой пальцы, засосы на шее и почти полное удовлетворение. Элиот вытягивается рядом, разгибая свои длинные-длинные ноги. — Знаешь, я надеюсь, ты не решил, что это конец, — легко произносит Элиот, вытягивая из кармана так и не снятых брюк упаковку презервативов. Квентин хрипит. Ни слова. И тогда он смеётся, расслабляясь. — Конечно, нет. — Отлично, — поднимается Элиот. — Пойдём. Во входную дверь стучат. Причем, судя по звукам, уже давно. — И здесь так всё и оставим? — спрашивает Квентин. Вставать не хочется. Хочется смотреть на то, как Элиот теребит своими длинными пальцами пуговицы на жилете. — Да. Такова жизнь, — хмыкает Элиот и подхватывает бутылку. — Пойдём. Квентин облизывает губы, всё еще ощущая на них вкус Элиота, и кивает.