Прошагаем с тобою вдвоем

Гуль болезненно зашипел и закрылся рукой от солнца, что решило выйти из-за туч и бесцеремонно вторглось в остатки беспокойного дневного сна. Ослепленный, ослабевший, с головной болью и ломкой во всем теле, он с трудом вспоминал причины своего состояния. Вскоре пришло тяжелое осознание, что виной была не вечеринка с наркотиками, алкоголем и выматывающей групповухой, а кое-что сложнее и тоскливей. Вещи в этой небольшой дырявой хижине были разбросаны и сломаны. Пахло несвежими тряпками, спиртом и почему-то металлом. Напротив сидел Выживший, прижав к груди правую руку. - Я переодел тебя, пока ты валялся в отключке, - невозмутимо сказал Ганс, наблюдая за тем, как гуль безнадежно трогает голову. – Твои исторические шмотки могли пострадать, так что… - А почему в смокинг? Я пропустил важную дату или что-то вроде? – попытался шутить Хэнкок, но не скрывая ошеломления. Ганс с тревогой отметил, что у него мелко дрожат руки и уголок рта слегка дергается при разговоре. - Да другой одежды нет с собой. Такой, чтобы не сильно жалко. Выживший тяжело подошел, присел рядом и поправил съехавшую бабочку здоровой рукой. - Это выглядит не очень празднично сейчас, с дырками на коленях и кровавой слюной на воротничке, но было отлично. Правда. - Не сомневаюсь. Такому красавцу, как я, все к лицу. - Ты помнишь, что случилось? - Отрывками. Черт, только откуда этот гадкий вкус во рту? Я жрал мусор? - О, а вот это, знаешь ли, грубо! Сначала говорил, что балдеешь от моего вкуса. – С болезненной улыбкой Ганс продемонстрировал руку в заляпанных кровью бинтах. – Откусил мне два пальца, теперь молюсь, чтобы отросли от стимуляторов. Хэнкок хрипло вздохнул и осторожно положил его забинтованную кисть в свои руки, словно лаская котенка. - Да не важно, не волнуйся. Лучше возьми это, раз так невкусно было. – Ганс отдернул руку и вложил вместо нее бутылку вишневой ядер-колы. Гуль послушно откупорил ее и уставился в стенку. - Да, прости, ты поистине отвратителен. Видно, не распробовал. Можно повторить на оставшихся пальцах? – уныло огрызнулся он, пытаясь заглушить колой странный вкус. – Ладно, шутки шутками, а в этот раз все совсем плохо. Помнишь, я предлагал застрелить меня, чтобы хоть спасти остатки достоинства? Самое время, как по мне. - Ммм, нет, это мы всегда успеем. У меня другое предложение. Прямо сейчас мы выдвигаемся в Сэнкчуари-Хиллз, ты остаешься там, а я пойду баламутить Институт. Я долго размышлял, но сейчас могу доверить тебя только Престону. Может, мы с ним не самые лучшие друзья на свете, зато он точно самый надежный парень в Содружестве. - Ну дела, просить помощи в Институте, серьезно? – горько усмехнулся гуль. – Кому в их стерильном утопическом мирке интересно знать о копошении червей в гнилой яме? - Нашел время агитировать. Они помогут, но не конкретно тебе, а мне. Шон не захочет портить отношения. Да и без него в Институте есть люди, которые видят меня как будущего лидера и могут помочь. Пусть даже я себя таковым не вижу и тщетно пытаюсь их отговорить. Хэнкок снова завалился на матрас и закурил. На язык просилось много нелестных слов об Институте, но вместо них он выдыхал дым и наблюдал за Выжившим краем глаза. Худое открытое лицо свободно отображало внутренние конфликты и перемены настроения, и гуль всегда мог без проблем прочесть направление мыслей Ганса. Ему совсем не нравилось то, что он видел сейчас, но он просто молча выдыхал дым. Сказать было нечего, кроме бессмысленного, никому не нужного извинения. Он точно знал, что не заслуживает всей этой невысказанной любви ни раньше, ни тем более сейчас. Через час они выбрались из хижины и направились к Сэнкчуари. Нервный от переживаний Ганс болтал без умолку, Хэнкок же наоборот внезапно преисполнился спокойствием. Будь что будет. - Идем не торопясь, пока не стемнеет, ладно? Не хочу разводить панику. - У большинства это лишь повод для сплетен, не угроза. Они отбили столько атак диких, а с тобой им вообще не о чем волноваться. А вот гули – да, перепугаются. Будут ожидать своей участи. Выживший сорвал цветок центроцвета и ласково пригладил лепестки, прежде чем положить в багаж. - Кстати о гулях. Надо будет спросить кого-нибудь достаточно древнего, давно ли все потеряло краски или это у меня проблема с памятью? Я отлично помню, что даже в дождливые дни Сэнкчуари-Хиллз сверкал глянцевостью, как воплощенная американская мечта. А теперь даже природа будто выцвела после войны. Или это не подлинное воспоминание реальности, а смешение сна и памяти? - Звучит примерно как мое впечатление от мира, когда наркотики перестают вставлять. - Мне несколько раз снился один и тот же сон с мелкими изменениями, - увлеченно продолжал Ганс. – Я иду по цветастому довоенному Сэнкчуари-Хиллз в полной нынешней экипировке, со всеми этими шрамами и опытом, но без тебя. На улице наши соседи, они выглядят напуганными, хотя ничего не происходит. Они могут видеть меня, но не отвечают и никуда не идут, просто стоят там с ужасом и болью в лице. У моего дома представитель Волт-тек – он еще человек и выглядит так, будто собирается постучать в дверь. Как он мне испортил настроение тогда, в реальности, со своей заискивающей улыбкой и манерами торгового агента – черт знает почему. Словно предчувствие. Я даже все хотел извиниться, что встретил его грубовато, но… здесь он всегда на позитиве и мне даже жалко снова нагружать его воспоминаниями. - Все с ним в порядке. Живет больше двух столетий – и до сих пор жалуется на судьбу, на организацию, на себя. Это просто характер, а не травмирующие воспоминания. - Во сне он только улыбается. Как бы я повел себя, что сказал, если бы снова проснулся тем утром? Смог бы спасти Нору? Воспитать сына другим? Я просто не могу вообразить другой сценарий, а во сне ничего не происходит, тупик. С другой стороны, я вроде как уже привык и редко вспоминаю о прошлом. Шон оказался не тем, кого я ожидал видеть. Новый мир из кошмарного стал привычным. Я привязался ко многим людям и не-людям, причем многие мои симпатии сильнее, чем были до войны. А отстраивать новое будущее - на удивление жизнерадостное занятие. - Выброси все сожаления, пойми свои желания, наслаждайся моментом – и юность всегда будет в твоей душе, - рассмеялся Хэнкок, но слегка напряженно. – Я вот был уверен, что нашел свое место и искренне верил, что надолго. Видишь, как все изменилось. - Эй, как насчет веры в меня и лекарство? Я не собираюсь оставлять тебя вот так. Город встретил их сонным молчанием – уставшие от работы поселенцы разбрелись по кроватям, чтобы утром продолжить свое привычное существование. Беззаботные брамины лениво фыркали у своих кормушек. На посту дежурил Престон, который без признаков сонливости или скуки вглядывался в ночную тишь и насвистывал непонятную мелодию. Ганс ободряюще стиснул плечо напарника и подошел к Престону. - Привет. У меня к тебе важное поручение. – Он вкратце объяснил проблему, наблюдая за лицом Престона, в котором решительно ничего не менялось. Выживший с унынием подумал о ментатах в кармане, пока красноречиво описывал меры безопасности и отчаянно пытался найти долю участливости в чужих глазах. Как нехорошо, что в последнее время не находилось времени забегать к минитменам за заданиями… Выслушав все, тот нахмурился и тяжеловесно повернулся к гулю всем телом, сжимая в руках огнемет. - Конечно, я с радостью помогу, - легко согласился Престон, все еще не выдавая голосом эмоций. – Надеюсь, с тобой все будет в порядке, дружище. Они дошли до заброшенного домика в дальней части поселения – никто так и не занялся его восстановлением, мест хватало с избытком. Поставив Кодсворта с Псиной снаружи на охрану, они зашли в холодный дом с запахом пыли, пепла и старой травы. Престон зажег несколько свечей, отчего в комнате стало немного приятней. Ганс расстелил матрас на грязном полу и гуль послушно сел на него, скрестив руки за спиной. - В таком положении руки быстро затекут, спать будет неудобно, - виновато сказал Выживший. – Давай я просто аккуратно свяжу тебя и прикреплю веревку к той стене. Связывать оказалось занятием неловким. Постоянно хотелось что-то сказать, но любой разговор вышел бы глупым, навязчивым, а сам Хэнкок напряженно молчал. Это было непривычно, и даже самокритичная шутка разрядила бы ситуацию, но тот явно сосредоточился на чем-то своем. Гансу не нравилось, как веревки впиваются в потертую ткань и визуально делают тело хрупким и беспомощным. Еще больше ему не нравился потерянный взгляд, явно скрывающий беспокойство и страх, в которых Хэнкок не желал признаваться. Закончив, он кратко приобнял друга и отошел с Престоном к выходу, взяв его под руку. Они остановились совсем близко друг от друга – Выживший мог ощутить спокойное дыхание минитмена, а его шляпа почти касалась головы Ганса. Он осторожно заглянул Престону в глаза, что казались непроницаемо-черными в сумерках. - Он вряд ли порвет веревки, если за ним следить и это пресечь, но всегда могут возникнуть какие-то непредвиденные случаи… Пожалуйста, постарайся действовать без оружия, - прошептал он. – Хэнкока можно завалить врукопашную, я смог в прошлый раз. Но если он будет действительно опасен, и без этого не обойтись – меть в ноги. - Все понял, не подведу, - серьезно пообещал Престон. - И еще кое-что: я знаю, что ты не очень хорошо относишься к химии, но сейчас особый случай. Используй винт, либо, если будет совсем плохо, ультра-винт. В таком состоянии это его успокоит, в лучшем случае он даже заснет. Возьми. Престон растерянно взял их в руки, трогая пальцами гладкую поверхность препаратов. - Использовать как ингалятор. Знаешь? - Я разберусь, генерал. - Можешь еще ментаты дать… он станет менее агрессивным и более разговорчивым. Только не давай баффаут и психо! Не то, чтобы я проводил опыты, но… важно ведь знать, что смягчит его состояние, верно? - Препаратами не решить все проблемы. Вспомни покойную Матушку Мерфи. Я буду доверять своей интуиции. - Ладно, прости. Ты справишься, я знаю, - тепло сказал Ганс и положил ему руку на плечо. – Спасибо. Он телепортировался на этих словах, оставив минитмена напротив засыпающего гуля. - Если ничего не получится, я буду самым очаровательным диким в таком-то костюме, - слабо пробормотал Хэнкок и склонил голову на грудь. - Чертов дождь, - полуслышно выдохнул Престон, когда первые капли тревожно ударили по крыше. Вскоре ливень, как ошалевший от безнаказанности безумный рейдер, яростно обрушился на спящее поселение, превращая дороги в грязь, беспокоя браминов и подминая посевы. Престон бродил по дому, изредка поглядывал на притихшего гуля, пытаясь совместить в общую картинку верного друга генерала – помощника минитменов и это… существо. Хэнкок, конечно, сам по себе обладал сомнительными, по мнению Престона, моральными принципами. Отношение минитмена двоилось: он сам видел, что в целом Хэнкок из хороших парней и доверял генералу, но на всякий случай относился к его постоянному спутнику умеренно настороженно. Но этот гуль сейчас казался ему странной подменой настоящего Хэнкока – этот был уставший, болезненно худой и слабый. Впрочем, Престон с трудом отличал внешне гулей в поселении и то только по аксессуарам и шляпам. Незнакомая одежда для него равнялась смене лица. Его небогатое воображение уставало совмещать образы Хэнкока и больного гуля в костюме без треуголки. Вскоре он сдался и позволил мыслям течь в привычном рациональном направлении, подсчитывая, не убьет ли этот обильный дождь всходы урожая и поглядывая в заметки о поселениях. Его размышления прервали осторожные шаги; минитмен немедленно поднял плазменную винтовку, но тут же ее опустил. - Так. Ты прошел мимо Кодсворта? - Ну да. А не надо было? – забеспокоился Представитель Волт-тек. - И что он сказал? - Ну… кажется, он отвлекся на уборку дворика рядом с домом. А Псина – хороший мальчик, не хотел меня пускать, но я погладил его, поговорил и просто прошел мимо, так что… Ох, нет. Я зря сунулся не в свое дело. Что вы делаете с мэром Хэнкоком? У нас… у вас будут серьезные проблемы, если Выживший… - Все под контролем. Генерал ищет лекарство, пока Хэнкок совсем не одичал. Он медленно теряет рассудок. - Что?! Такое возможно? – испугался Представитель. Ему явно поплохело. Он закрыл глаза, в ужасе прислонился к стене и сполз по ней на пол. Покачиваясь вперед-назад, он медленно закрыл шляпой лицо и запричитал: - А ведь и мое время, должно быть, скоро придет. Господи, я жил так долго и бесполезно в своем тоскливом покое… и даже не подозревал… - Не парься, Волт-тек, - прохрипел Хэнкок. Присутствующие синхронно вздрогнули: до этого момента тот не подавал голос, не шевелился и не открывал глаз. Создавалось ощущение, что он в глубоком болезненном сне. – Я полагаю, этот эффект из-за моего… нетрадиционного превращения в гуля. Тебе вряд ли грозит. - А я слышал, что в Даймонд-сити как-то одичал обычный разумный гуль. После этого всех их прогнали из города, - произнес Престон с небольшим отклонением к сочувствию в голосе. Хэнкок скрипуче рассмеялся, с трудом напрягая голосовые связки. - Ага, идиоты из Даймонд-сити и не то расскажут. Ведь все знают, какое непредвзятое и честное у них отношение. Чего пришел-то, Волт-тек? - Все о старом, о рейдерах, - вздохнул тот. – Караванщик передал весточку, что засели тут недалеко, ну я и искал кого-нибудь… Хэнкок осознал, что слышит только отдельные слова, при этом проваливаясь то ли в сон, то ли в мысли. Рейдеры… Содружество – страшное, гнилое место, населенное кучей дегенератов, которые обожают портить людям мирную жизнь. Многое нужно менять и многих надо убить – конечно, в общемировом балансе от убийства злых не станет меньше зла, но прямо здесь и сейчас это даст дорогу к положительным преобразованиям. Хэнкок с гордостью и тихим счастьем вспоминает места, где побывали он и Выживший, узнает благодарные лица людей, получивших помощь. В какой-то момент его мысли делают резкий разворот, что-то болезненно ломается, и он резко просыпается от шока. Сколько времени прошло? Дождь все льет - монотонно, шумно, бесконечно. Престон сурово и пристально смотрит ему в глаза, сжимая плазменную винтовку. Пахнет каким-то мясом и сыростью. Хэнкоку кажется, что он тяжело пьян: он с трудом держит отяжелевшую голову и пытается понять, зачем и как в его сознание лезут эти грязные, темные, извращающе-приятные мысли. Он ухмыляется Престону сквозь волнообразный туман и падает на матрас – а на самом деле летит в бесконечную пустоту, из которой вскоре всплывают порочные сны. Это реалистичней, чем реальность. Приятней, чем химия и секс. Он слушает свои внутренности, и нет ничего приятней этого ощущения себя… Краешком сознания он еще опасается, что скоро его утянет в беспощадный кошмар бэд-трипа и никто не сможет успокоить, помочь, но все идет хорошо. В Сэнкчуари-хиллз тишина, не считая монотонного жужжания мух: торговцы нелепо лежат на прилавках, огородники удобряют свои грядки, отощавшая Псина роется в помойках, но скоро решает полакомиться пропадающим мясом людей. Стоящий на коленях Кент Конноли получает пулю в лоб от своего героя – парня с плакатов. Плащ продолжает говорить с шокированными бандитами в образе героя и Хэнкок от души смеется над этой нелепостью. Брат умирает от его рук и оказывается живым человеком: он отрывает кожу от ненавистного лица и убеждается в этом. Отрывать кожу приятно, а последующий запах еще лучше. Отросшими ногтями он распарывает брата вдоль и приятно удивляется, до чего эстетичен человек внутри и как интимен этот момент оголения скрытой красоты. Он возбужден от этого зрелища и запаха, но Ганс не согласен и мешает наслаждению. Он появляется и с отвратительной грустью говорит что-то логичное, разумное и скучное – слова все портят, они нелепо оседают и теряются на фоне безудержного влечения. Это влечение – нечто между сильным голодом и похотью, но при этом более чистое и естественное, как сама суть природы без человеческого контекста. Это также желание вобрать другого без остатка, поглотить его мир, чтобы не было различий и страха, чтобы не смотреть в чужие глаза с непонятным чувством обособленного одиночества. Фантазии скоро уходят, оставляя лишь яростную, пульсирующую опухоль, которая вытесняет рациональность и окутывает жарким восторженным наслаждением.