Немного сливового вина

После произошедшего, Сейджи остался среди конкурентов. Тех, что еще не разбежались сразу после нападения "упыриной маски". Поддерживал светскую беседу. Разве зря он устроил настолько пафосную сцену, когда можно было разобраться тихо, надежно и гораздо безопаснее. Конечно, произвести впечатление на конкурентов гораздо важнее. Но кое-что не давало покоя. Ни движения, ни слова не выдали легкой усталости, надежно прикрытые привычной маской. К новому слуге Матоба явно приставали подчиненные духи его конкурентов. Зря он настойчиво советовал Такаши остаться и расслабиться, зря так решительно совал в руки бокал со сливовым вином. Судя по выражению его лица и поведению, парень явно был не против общения с аякаши. Уже около часа Сейджи следил за поведением своего подопечного, всеми силами стараясь скрыть волнение. Он никогда не видел смеющегося или настолько искренне улыбающегося Такаши, и многое отдал, чтобы этот непостижимый парень улыбался так именно ему. Не каким-то чужим жалким рабам-аякаши, а лично ему. Движения его были так легки и грациозны, внимательный взгляд устремлен прямо на аякаши, полуоткрытые губы манили, будто парень намерено завлекал своего собеседника. Сейджи отметил, что поднятый вихрь адреналина еще не осел в крови у него самого, и он не прочь под конец вечера поразвлечься с кем-то. И каждая мелкая догадка, что Такаши сейчас в том же состоянии, приводила его в бешенство и казалась личным врагом. Поэтому он продолжал следить за каждым движением парня, за малейшими эмоциями, промелькнувшими на полускрытым бумагой лице, за каждой восхитительно откровенной улыбкой, плавными движениями тела, каждым выпитым глотком вина. Гости разошлись к половине второго ночи. Последние часа два Такаши покорно следовал за ним, что несомненно прибавляло спокойствия. Меньше приходилось контролировать свою нервозность и волнение перед посторонними. Сейджи рассеяно следил за прислугой, сноровисто разбирающей последствия вечеринки. Такаши стоял чуть позади него все с таким же невозмутимым и спокойным лицом. Матоба отметил про себя, что парня никто не учил подобной невозмутимости. Талант явно на лицо. – Пойдем,– он взял Такаши за руку и повел за собой вглубь особняка.– Нам достался выматывающий денек. Пора бы отдохнуть. Нацуме послушно следовал за ним, что с парнем редко случалось. Тонкие мягкие пальцы сжимали его ладонь. Такая покорность завораживала и опьяняла гораздо сильнее выпитого алкоголя. Пока они шли, Сейджи лезли в голову странные и абсурдные мысли. Они вытесняли привычные рассудительные размышления, о том, что перед ним беззащитный парень, мало смыслящий в истинных человеческих отношениях. Выросший и общавшийся с аякаши всю сознательную жизнь. Среди созданий, привыкших жить обманом, привыкших полагаться на свое сверхъестественное чутье и способности. Что если это он, Сейджи, ничего не смыслит в их с Такаши отношениях? Считает, что контролирует посредством шантажа… Что если, этот парень позволяет ему так считать? Но в действительности знает о всех его чувствах и страхах… Матоба попытался заглушить внезапный приступ паники, настигший его так не вовремя в этом безлюдном коридоре. Он остановился напротив распахнутого окна, глубоко вдыхая ночной воздух внутреннего сада и медленно выдыхая. За спиной послушно и беззвучно остановился Такаши, продолжая крепко сжимать его руку. Волнение не желало проходить. Напротив, его будто что-то подхлестывало, создавая в душе у Матоба настоящую бурю эмоций. Хотелось громко выругаться, чтоб хоть немного заглушить панику. Так он делал, когда был совсем зеленым юнцом. Когда учился плести покоряющие чары и сражаться. Казалось, так давно это было. Теперь чувства снова вышли из-под контроля, не желая подчиняться железной воле своего хозяина. Ему не хотелось выглядеть растерянным и взволнованным перед кем либо, особенно перед Такаши. Он оглянулся, пытаясь оценить реакцию парня и невольно замер. Нацуме внимательно смотрел на него, из-под полуприкрытых русыми ресницами глаз. Так смотрит дикий оголодавший зверь на свою жертву. Лицо неподвижно застыло в своей вечной маске спокойствия. По спине прошел ледяной озноб, и мужчина поспешно отвел глаза. Сейджи судорожно вздохнул, подавляя дрожь во всем теле. Он не мог ошибиться и затылком продолжал чувствовать все тот же внимательный взгляд. За ним будто следили, считывали каждую мысль, каждую эмоцию. Словно он, Сейджи, – лишь открытая книга и его сейчас читают. Вдумчиво, открыто, совершено не стесняясь своих действий. Последний раз с ним вытворяла подобное прабабка, унаследовавшая свою эмпатию от предков-аякаши. Теперь его считывал Такаши, крепко держа его за руку своими тонкими, хрупкими пальцами. Сейджи ошибся. Запутался в собственной лжи, в собственных интригах. Ошибся в их отношениях и в том, кто кому подчиняется. Он мог в данный момент состояние поставить на то, что Такаши уже просчитал его следующие ходы даже дальше него самого. И что бы он сейчас не сделал, этот хрупкий с виду юноша уже знает, что Матоба сделает. Подобные трюки легко проделывала его прабабка. Хотелось по привычке выкинуть нечто странное, чего от него никак не ожидали. Но и тут прошлый опыт подсказывал, что подобные действия с его стороны окажутся наиболее предсказуемыми, что правильнее будет смириться, вести себя открыто. Скрываться перед эмпатом бессмысленно. Как бы не хотелось это делать именно перед Нацуме. Перед его Нацуме, которого он уже считал своим, послушным и подчиненным. На него все так же внимательно смотрели. Ощущения передавали этот взгляд, словно все его конечности подвесили на невидимых звенящих нитях. Стало ясно, что волнение, преследовавшее Сейджи последние несколько минут, ему не принадлежало. Оно было таким же чужеродным, таким же подчиняющим, как и этот внимательный взгляд. По старой привычке хотелось подавить, разрушить эту власть. Но чувства, приобретенные с возрастом, с его личным опытом, кричали ему подчиниться. Так хотелось их послушаться, стать собой, подчиниться своим порывам и желаниям, стать свободным… Оставшиеся до гостевой комнаты несколько шагов, Сейджи буквально тащил за собой Такаши. Также порывисто и резко он закрыл двери. Также властно сминал чувственные тонкие губы, прижимал к себе хрупкое тело. Также ненасытно покрывал поцелуями щеки, ямки над ключицами, кусал мягкую шею, ажурные маленькие ушки. Срывал шелк и маски, покрывающие их обоих. К неописуемому восторгу, его не оттолкнули. Его приняли, обняли. Такаши реагировал на прикосновения: вздрагивал, тянулся губами, всем телом, позволил опуститься на пол, так крепко обнимал и так тихо, мягко вздыхал, что хотелось прижать его к себе крепко-крепко и не отпускать, пока хватит сил. Что Сейджи и проделал, со вздохом уткнувшись носом где-то за ухом, вдыхая запах волос. Все его чувства звенели, реагируя на малейшие движения. Член уткнулся куда-то в бедро парню, что дико смущало. Его, Матоба Сейджи, смущало! До этого момента он и не догадывался, что что-то сможет его смутить. Мужчина тихо и слегка безумно рассмеялся, обнажая клыки и облизывая пересохшие губы. Хотелось сорвать остатки одежд с его «нового слуги», заставить кричать, задыхаться. Ни одну женщину он так не хотел. Хотелось быть неописуемо нежным, аккуратным и ласковым. Хотелось чувствовать каждую реакцию на свои прикосновения, каждый вздох. Хотелось слышать свое имя в надрывных стонах, в шепоте, читать по губам. И он слышал, читал по выражению глаз, по тому, как выгибается ему на встречу Такаши. Стройные ноги уже не скрывал шелк. Бедра были так близко, так покорно раздвигались, стоило нажать ладонями, так тесно прижимались к его собственным ногам. Он бессознательно водил руками по гладкой мягкой коже от колен до самых ягодиц, не желая подниматься выше, словно растягивая наслаждение. Раскрасневшиеся губы еле заметно касались его шеи, скул, щек, избегая его собственных губ. Сейджи рвано выдохнул и захватил эти губы в свою власть, терзая, прикусывая, грязно насилуя языком. Пальцы заскользили по еле заметным ямкам, поднимаясь и сжимаясь на ягодицах помимо воли. Такаши заметно вздрогнул и прерывисто выдохнул, еле слышно застонав. Это было так сладко, так невыносимо, что Сейджи сжал его еще крепче, прижимая к себе. Тонкие пальцы соскользнули с плеч и провели вдоль позвоночника, вызывая мелкую дрожь. Сейджи не сдержался и застонал, на время разрывая поцелуй. Он слегка подтянулся и обхватил рукой оба их члена, прижимая друг к другу и внимательно следя за выражением лица Такаши. Парень всхлипнул и зажмурился, соблазнительно раскрывая чувственные губы. Сейджи не сдержался и прильнул к ним, тут же углубляя поцелуй. Он старался двигать рукой и языком в одном ритме, но беспокойно ерзающий под ним и стонущий Такаши сбивал намеченный план, заставляя двигаться так, как того жаждет тело. Рвано, жадно, грубо. Парень под ним кончил раньше, крепко обхватив бедрами его ягодицы. Горячие ладони оттолкнули его грудь, и мужчина смог оценить выражение лица Такаши. Он был неописуемо соблазнителен: дрожащие бледные ресницы, полуоткрытые влажные губы и острый носик сморщенный, будто от невыразимой боли. Сейджи покрывал поцелуями эти ресницы, губы и лоб, его тонкую шею и грудь, все до чего мог дотянуться. Обхватывал губами маленькие соски и снова возвращался к губам, мочкам ушей, ключицам, пока сам не дошел до конца. Последние движение вышли излишне грубыми и резкими, Сейджи тихо рычал, старался сморгнуть белесую пелену и хмурился. Такаши обхватил его рукой за талию, другой зарывшись в длинные волосы, и что-то ободряюще шептал ему на ухо. Сейджи уже было все равно, он старался отдышаться и прийти в себя, что никак не получалось сделать. Мужчина подхватил под талию Такаши и обнял настолько крепко, насколько возможно, прижимаясь всем телом. Говорить не хотелось. Обсуждать с эмпатом произошедшее было верхом глупости, и он это прекрасно понимал. Такой же глупостью, как объяснять все свои поступки или чувства. Особенной глупостью, если он ошибся. Да, в таком случае он будет выглядеть вдвойне глупо, пытаясь выразить чувства, отраженные в письме.