Delusion/Наваждение

      В небольшой комнате темно, обшарпанные стены с ободранными обоями внезапно давят, а воздух будто становится гуще. Холодный ранее воздух постепенно накаляется, обжигает легкие, встает посреди горла, превращая влажность рта в пустыню Сахара. Эфемерные мысли перетекают одна в другую, совершенно бессвязные, не оформившиеся, они делают головную боль чуть острее, а сердце пропускает удар. От центра груди в разные стороны растекается нечто болезненное, что жгучей волной бежит по венам, отравляя все тело, превращая его в желе.       Одежда, как и воздух, душит, становится совершенно лишней сейчас.       Иваизуми непослушными пальцами цепляется за край кофты, тянет ее вверх, обнажая тело, и откидывает ненужную вещь прочь. С жадностью во взгляде следит за темным силуэтом напротив, который почти копирует его действие, так же обнажаясь. Кожа к коже – рваный, судорожный вздох. Они падают назад, на матрац, пальцы скользят по разгоряченной поверхности тела, и эта близость лишает рассудка. Сердце набирает обороты, его стук бьет набатом в ушах, и Иваизуми кажется, что он действительно сходит с ума. Он скользит губами и языком по вытянутой шее, собирает солоноватый вкус кожи Ойкавы, накрывает губами местечко, где бьется точно такой же лихорадочный пульс.       Биение двух сердец дезориентирует, оглушает.       Он словно в бреду целует, кусает, лижет и чувствует, как Ойкава буквально плавится от нехитрых ласк и уверенных прикосновений. Рука вплетается в каштановые волосы, Иваизуми пропускает сквозь пальцы мягкие пряди, а после сжимает их, притягивает Ойкаву к себе, впивается поцелуем в губы. Тихий, несдержанный стон – словно благословение; лучшая музыка из всей, слышанной Иваизуми ранее. Он проталкивает свой язык в горячий, влажный рот Ойкавы, кружит языком вокруг его языка, а под закрытыми веками сияют яркие вспышки. Иваизуми жарко, так чертовски жарко, что ему кажется, будто он сгорит прямо сейчас и сожжет Ойкаву вместе с собой.       Каждое касание – остановка сердца. Каждый ответный стон – маленькая смерть.       Вжик молнии джинсов кажется слишком громким, как и звук ударяющихся друг о друга пряжек ремня. Влажная одежда летит в сторону, и между двумя жаждущими телами больше нет никаких границ. Душа к душе, тело к телу – ничего лишнего, полное совпадение. Они вдвоем – будто две детали паззла, так идеально подходящие друг другу, и от осознания этого становится сладко и, самую малость, больно. – Что ты делаешь со мной?..       В голосе Иваизуми – желание и плохо скрытое отчаяние.       Вместо ответа – ощутимый укус в изгиб шеи. Иваизуми чувствует, как горячий язык Ойкавы скользит по чувствительному месту, как он втягивает нежную кожу в рот, от чего из груди вырывается беспомощный всхлип. Вместо ответа вслух – ответ немой. Ойкава клеймит его кричаще-красными отметками везде, куда только может дотянуться: шея, плечи и грудь. Сменяет череду засосов чередой укусов, смотрит шальными глазами, окончательно вырывая почву из-под ног. Иваизуми, не в силах больше сдерживаться, подминает Ойкаву под себя, разводит длинные ноги в стороны, толкается внутрь и горячо выдыхает, слыша его громкий, откровенный стон.       Их мир покрывается сеткой трещин, грозя вот-вот развалиться.       Ойкава податливый и текучий, словно ртуть. Извивается под умелыми ласками Иваизуми, разводит шире ноги, подается навстречу рваным, резким толчкам. Беспорядочно водит руками по широкой спине, врезается в нее короткими ногтями, громко стонет, и этот стон находит отклик внутри Иваизуми, обжигая внутренности.       Он двигается в каком-то своем, непонятном, быстром и грубом темпе, закрывает глаза не в силах смотреть на лицо Ойкавы, но понимает, что это бесполезно. Его образ давно отпечатался на сетчатке глаз, и Иваизуми даже так видит, как трепещут густые ресницы, какие яркие сейчас у Ойкавы глаза от собравшейся в уголках глаз влаги. Он дышит часто и рвано, с его губ слетают стоны все более пошлые и более громкие. Иваизуми закидывает ногу Ойкавы себе на плечо, наваливается всем телом, тянется вперед к его губам и сцеловывает каждый вздох, каждый стон, желая впитать Ойкаву в себя целиком.       В ушах звенит, а глаза застилает пелена, и Иваизуми больше не может держать контроль.       Ритмичность сбивается; Ойкавы чертовски мало, хотя кажется, что он везде. Жар его тела обволакивает, его глаза пленят, не давая отвести взгляд. Его грудь тяжело вздымается, когда он трясущимися пальцами проводит по губам Иваизуми, а после накрывает их поцелуем. Под закрытыми веками вспыхивает сверхновая, а Ойкава так сильно сжимает его внутри, что воздух застревает где-то в легких. Иваизуми длинно выдыхает, стоит ему прийти в себя, а последний вскрик Ойкавы эхом отражается о свод черепа, почти оглушая. Их тела влажные от пота и спермы, но брезгливость отходит в сторону, когда Иваизуми скатывается на матрац и притягивает Ойкаву к себе. Им все еще слишком мало друг друга, все еще хочется больше, но больше уже просто некуда.       Их мир распадается на осколки, превращается в пыль, которой они дышат. Она царапает легкие и слизистую носа, причиняет боль.       Их чувства друг к другу – наваждение.       Они накрывают волной, заставляют захлебываться и давиться, царапать ногтями грудную клетку в бездумном желании разорвать ее, чтобы стало хоть чуточку легче. От них не спрятаться, от них не скрыться. Они всепоглощающие, разрушающие их душу, саму их сущность.       Их чувства цвета дегтя.       Словно все темное, что было в их душе, сконцентрировалось где-то слева в груди, и превратилось в простую манию, зовущуюся любовью. Она тянет за собой на дно, под толщи ледяной воды, где нет спасения.       Но спасения им и не требуется.