Для некоторых шанс перевернуть новую страницу.
Для других — удивление неожиданному.
*** Третья по счету весна по-прежнему зябко скрипела зубами, не желая делиться своим теплом. На календаре темными числами были выведены строчки дней, которые, наверное, опять ничем не будут отличаться от вчера, позавчера. Месяцы летели стремительно, сменяли друг друга, буднично разгуливали по разбитым улицам, насвистывали под нос и игнорировали очередные потоки слез. По крайней мере, так думал Нацу. — Держи, — Грей безразлично протянул бутылку с мутной водой, остановившись возле дивана, на котором лежал Драгнил. — Не стой над душой, — раздражительно фыркнул, даже не повернувшись к тому. — Хоть бы поблагодарил, засранец, — пробурчал он и, кинув бутылку на живот Нацу, вернулся к столу, на котором лежали исписанные тетради. — Что чуть не сломал мне ребро? — хмыкнул, наигранно потирая место, куда та упала. — Что не заливаю в тебя воду насильно, — губы Грея скривились в усмешке, а сам он с деловитым видом продолжил изучение записей. Нацу молча закатил глаза, но все же сделал пару глотков воды. На язык будто песок насыпали, но это ощущение почти три года как стало повседневным — чистой воды уже было не найти. — Еще четыре, — внимательно читая, отрешенно промолвил Грей. — Что? — переспросил тот с удивлением. Грей устало выдохнул и повернулся к товарищу. — Тебе надо выпить еще четыре литра, — сощурился и спокойно разъяснил. Нацу недовольно выдохнул и, закинув бутылку под ноги, вновь улегся на диван. Спорить с Фулбастером было утомительно, хоть раньше это и забавляло. Сейчас же — время не то. Место — не то. Да и они уже — не те. Когда-то неуправляемые и вечно драчливые мальчишки выросли и не по своей воле отказались от самих себя. Нацу думал, это нормально, происходит с каждым. Только вот однажды взглянул на Грея и вдруг потерялся в его разбитом взгляде. Утонул в голосах его страхов, вылавливая руками в чернеющих день за днем зрачках пустые надежды. Нормальным это, к сожалению, совершенно не считалось. — С первым днем весны, Грей, — углубившись в воспоминания, Нацу прикрыл глаза и усмехнулся. Тот проигнорировал слова друга, но скорее всего, неслышно цокнул и даже исподтишка посмотрел на него, в мыслях проклиная себя, что забыл, какое сегодня число. Оно и неудивительно — первое марта совсем не напоминало весну. Об этом страстно выкрикивали одни лишь цифры на выцветшем календаре, который Нацу недавно притащил с очередной своей прогулки по пропахшему смертью городу. Подбирая всякую мелочь, каждой такой прогулкой он старался отвлечься от единственной мысли. Ему казалось, что скоро дойдет до края. — Думаешь, сколько мы еще продержимся так? — медленно приоткрыв глаза и сощурив их, серьезно спросил Нацу и задержал воздух в легких. Грей никогда не любил весну, отдавая свое предпочтение самому холодному времени года. А Нацу… Он любил тепло, даже жару. Такую, чтобы кровь внутри кипела от температуры, чтобы чувствовалось, будто под сердцем жжется ярко-красное пламя, которое ядовито облизывало ребра и грело когда-то заблудившегося в сознании мальчика с розовыми волосами. — Главное, сколько мы уже продержались, — хрипло отозвался друг. Голос будто пополам переломанный. Даже не взглянув на того, Нацу выдохнул, будучи уверенным, что Грей пытался убедить самого себя. Это значило лишь одно — край слишком близко. И прикоснуться к теплу им, по-видимому, уже не придется. *** Сгребая пыльные крошки, скользя по заброшенным дорогам, ветер наслаждался безграничной свободой. Он ехидно насмехался над людьми, прячущимися по разным углам своих — бывало, чужих, — домов. Над особо смелыми, бродившими снаружи, издевался, трепля исхудавшие тела и желая жухлым шепотом смерти. Все началось одним непримечательным февральским днем, который наступил три года назад, свалившись на головы жителей новостью, что сломила течение жизни даже в крупнейших мегаполисах мира. Так продолжалось и до сегодня, не обнадеживая вернуться в прежнее русло на второй день весны. — Что это за место? — не веря своим глазам, Люси ошеломленно обвела взглядом прогнившие улицы. — Нечего в такое время туризмом заниматься, — брезгливо прокряхтела пожилая женщина, сидевшая на бордюре и из-подо лба рассматривавшая ту. — Сколько… — вздрогнула и махнула головой. — Сколько же людей осталось в Осаке? — А ты посчитай, — оскалилась старуха и смачно харкнула на дорогу перед собой, — на этой улице где-то тысяча лежит. Скоро вот и я пополню их ряды, — усмехнулась. — Больна? — тихо прошептала Люси и опасливо натянула на лицо медицинскую маску. — Вали, пока я в тебя не плюнула, — та агрессивно шаркнула ногой, — мне терять уже нечего. Люси молча выдохнула и, покрепче сжав рукой лямки потрепанного рюкзака, медленно направилась вглубь города. Переводила взгляд с одного здания на другое, мимолетно цепляясь ногами за трупы, которые не могла обойти с первого раза. Улица, с которой началось исследование Осаки, судя по карте, тянулась прямиком к железнодорожной станции Огимачи. — Вам не позволили сбежать, — сожалеюще кивнула она, осматривая умерших. Большинство из них лежало рядом с чемоданами, распотрошёнными, наверняка, выжившими в поисках полезных вещей. Все эти мертвые люди когда-то направлялись к станции, надеясь сесть на поезд и покинуть Осаку, как только услышали новость об эпидемии. Но с минуты, когда о вирусе объявили, в этом чертовски огромном мире каждый остался сам за себя. И наибольшей несправедливостью было единственное условие: при фильтрации населения продолжали руководствоваться наличием привилегий. — И вы даже вернуться не успели, — сжав губы, Люси аккуратно присела на корточки и взглянула на скелет с остатками связок и редких сухожилий на костях. Взгляд упал на кисть, где лежала обглоданная временем игрушка, в которой с трудом можно было различить медведя. Ребенок прожил и без того недолгую жизнь, чтобы умереть за считанные часы в эпицентре обезумевшей толпы. И так было по всему миру: первыми всюду умирали именно дети. — Что же ты творишь? — в пустоту прохрипела Люси, сложив руки на груди, и сжалась от совсем не весеннего холода. Затем возобновила движение к центру, надеясь найти других выживших, потому что смотреть на мертвых стало слишком привычно. А ведь именно привыкнуть к смерти она боялась больше всего. *** Это был по-настоящему странный день. С первого взгляда атмосфера была проткнута нитями привычного гнойного запаха, который тягуче цеплялся за легкие малочисленных выживших. В воздухе витал зыбкий мороз, колющий посиневшую кожу, а небо решило сыграть злую шутку с людьми, широкой решеткой заслонив собой солнечный диск. Но посреди всего этого пугающе тихого хаоса бились чужие сердца. Люси отчетливо их слышала, внимательно рассматривая каждую разбитую витрину, треснувшие автомобильные стекла и забитые досками окна жилых домов. По-видимому, на улицу в этом городе выходили либо больные, которых в большинстве случаев насильно выгоняли, либо идиоты. — Где же все прячутся? — нервно оглядывалась она в поисках хотя бы одного выжившего. Кроме встретившейся на краю города старухи, больше на глаза ей никто из живых не попадался. Боялись, что болезнь бушевала до сих пор, беспощадно вырывала надежды на спасение из тощих рук, раздирая их кожу в клочья. Однако заразиться можно было даже в бункере под метровыми слоями почвы. И Люси была из немногих, кто знал об этом. Она держала путь уже полгода, перебиваясь остатками просроченных продуктов и сухих пайков, которые приходилось находить в магазинах, разгромленных обезумевшими больными, меняя машину за машиной, каждый раз надеясь найти хоть немного бензина на бензоколонках, ночевала где придется. Она уже не боялась, ведь страх исчез еще на третьей стадии эпидемии. Именно тогда Люси потеряла свою веру в людей — та просто сгнила в потоке человеческого безрассудства. Именно тогда Люси решила спасти первого человека, который помог бы ей возродиться, словно феникс из пепла. Только вот за эти полгода каждая встреча с пока еще живыми все больше разрушала ее изнутри. Люси чувствовала, будто ее ребра сгорают, как спички, а пепел с них оставался просто-напросто смольным пеплом, что липнул к глотке, заставляя задыхаться и желать смерти каждому выжившему. И она желала этого не из жестокости — этим людям действительно лучше было умереть, чтобы не отравлять самих же себя. — Да чтоб тебя! — за углом послышалась ругань, затем стук железной двери и удар по ней же. Люси замерла в ожидании, прищурившись, следила за дорогой, откуда раздался шум. Через секунду она услышала неторопливые шаги, а еще через пару на улицу вышел парень лет двадцати, хмуро смотревший под ноги. Взгляд зацепился за необычайно яркий цвет волос, напоминавший весеннюю сакуру, которую Люси так любила наблюдать из окон своего дома. — Ты еще кто? — парень вдруг остановился рядом, заметив ту, и удивленно раскрыл глаза. — Совсем из ума выжила по улицам шастать? — А ты, значит, болен? — внимательно присмотрелась. Она не видела явных признаков болезни: кожа естественно бледная, белки глаз не сочились бардовыми разводами, да и ярко выраженного тремора не наблюдалось. Тем не менее, она опасливо косилась на парня и ждала ответ. — Нет, — как ни в чем не бывало отрицательно махнул он головой и засунул руки в карманы потрепанной ветровки. — Иди домой, если жизнь дорога, — осмотрев Люси, вновь возобновил движение и прошел мимо, напевая под нос какую-то простенькую песню. Люси широко раскрыла глаза и прислушалась, невзначай наслаждаясь чужим хрипловатым голосом. Тот прошил каждый миллиметр кожи, отдаваясь в легких холодным покалыванием, обволакивая сознание приятной слепой дымкой. За все три года Люси не слышала чужого пения, поэтому чужие голоса ей были ненавистны — они сочились лишь ядом, спесью и желанием продать жизни других своей взамен. Но смерть никогда не дает взаймы, да и на мольбы людей ей всегда было, в общем-то, наплевать. — Постой, — дернулась она и повернулась к отошедшему незнакомцу. Тот лениво приостановился и посмотрел на Люси, изогнув бровь. — Если ты не болен, тогда почему бродишь здесь? — сама того не ожидая, обеспокоенно спросила. Парень устало выдохнул, почесав висок, будто над чем-то задумавшись, но через минуту достал из внутреннего кармана помятый блокнот и помахал им в воздухе. — Потому что я не боюсь, — сжал губы в тонкую полоску и продолжил: — Боятся люди, которые уже потеряли возможность даже надеяться на спасение. — Что это? — голос у Люси будто задрожал, когда она подошла поближе и посмотрела на исписанные листы. Незнакомец нерешительно дал блокнот ей в руки и посмотрел на то, как она своими необычайно тонкими руками аккуратно переворачивала страницу за страницей. Бегала зрачками по корявым строчкам, еле разбирая почерк. На каждом новом листе взгляд цеплялся за бережно выведенные имена. Венди Марвел, Эрза Скарлет, Кана Альберона, Лаксас Дреяр, Гажил Редфокс… — Эти люди… — прошептала и подняла взгляд на того. — Они все мертвы? Парень на миг прикрыл глаза и кивнул, глотая сухой воздух в свои очерствевшие легкие. — Я общался с ними перед смертью, — намеренно отвернувшись в сторону, просипел он и вдруг грустно усмехнулся, — большинство из них просто валялось на улице, не в силах даже заплакать. Кому-то оставался примерно день, кому-то можно было продержаться неделю, а кто-то умирал прямо на моих глазах. Его голос треснул, разносясь колющим эхом в голове Люси. Она молча ловила каждый его вздох, дрожь и даже боль чувствовала. Будто каждый такой раз сидела рядом и понимала, насколько беспомощным тот себя чувствовал в такие моменты. Понимала, потому что сама не раз это переживала. — Как твое имя? — отрешенно поинтересовалась, возвращая блокнот владельцу. — Нацу, — замешкавшись, ответил и забрал. — Мальчик-лето, значит, — выдохнула и чуть улыбнулась. — Ты мне больше весну напоминаешь, — хмыкнула и протянула руку. — Люси, будем знакомы. Нацу удивленно опешил, но все-таки руку пожал, опасливо ответив: — Странная ты какая-то, Люси. Она улыбнулась, прикрыв глаза, но ничего не сказала. Потому что действительно была слишком странной для этого трижды протухшего мирка. В котором, кажется, нашла человека, заслужившего спасение. *** — Так ты с Токио? — нахмурился Грей, выдохнув. — Да, — Люси спокойно кивнула и продолжила рассматривать записи, которые нашла на его столе. — Где ты все это нашел? — Он любил раньше рыться в заброшенных лабораториях, — Нацу, сидевший на диване, активно жевал рис с фасолью и поглядывал на тех, постоянно встревая в разговор. С первого взгляда холодный незнакомец с весенним цветом волос оказался довольно легкомысленным парнем двадцати двух лет, который плевать хотел на все меры предосторожности во время наступившей эпидемии. Грей же, его друг, был единственным человеком, который следил, как бы этот балбес не откинул коньки, пичкая его какими-то смесями лекарств и заставляя ежедневно пить по пять литров воды. — Последняя запись годичной давности, — задумавшись, отрешенно произнесла Люси и повернулась к Грею, — потом что-то случилось? Тот закусил губу и медленно ответил: — Большая часть выживших была одержима мыслью, что все случилось именно по вине ученых, — выдохнул, — это привело к тому, что всю группу, работавшую в нашем Центре вирусологии и биотехнологии, однажды вырезали. Всех до одного. В воздухе повисло напряжение. Люси почувствовала в интонации Грея толику сожаления, смешанную с каким-то неприятным ощущением. Видимо, хоть и на секунду, но подумал, что толпа, возможно, была права. Подумал и тут же стер это допущение, соскребая когтями с костей. — Удивляет, что они два года продержались, — тихо протянул Нацу, — это ж зверье, которое все разрушит, прежде чем само подохнет. Люси подумала, что он был прав. Как бы резко это ни звучало, большая часть напоминала забитых в страхе животных, которые сначала боязливо прятались по углам, но в один момент, обезумев от мысли о скорой кончине, разрушали все на своем пути. — Люси, — глянув на нее, окликнул Нацу, — ты знаешь что-нибудь об этой эпидемии? Его голос казался тяжелым, грузным, будто до последнего ожидавшим услышать хоть что-нибудь хорошее. То, что могло бы пробить свод этих ненавистных туч и показать миру солнце — ядовито-светлое, пылающее в зрачках отблеском, непривычно теплое и приветливое. Напоминающее, что когда-то весна была куда красивее. Люди, скорее всего, позабыли, насколько свежим тогда был воздух, режущий здоровые легкие. Какими разнообразными были оттенки зеленого, переплетающегося на ветвях расцветающих деревьев и звонко смеющегося под каждый порыв игривого ветра. Часами разглядывая небо, когда-то беззаботные люди подмечали переливы света на плоскости, придумывали, кем в прошлой жизни могло быть облако, что вычурно разливалось на ней бесформенными кляксами. Люси раньше казалось, что она тоже забыла, насколько любила весну и отчего никогда не пропускала фестиваль цветения сакуры. Но случайно познакомившись с парнем, который носил по-весеннему летнее имя, словно утонула в этих воспоминаниях. А может, виной всему были просто ассоциации, она не знала. Но под ребрами отчетливо отзывался слабый огонь, готовый в любую секунду разгореться до пожара и вновь сжечь все внутренние органы к черту. Люси опасалась лишь в который раз сгореть без шанса на возрождение. — Знаю, — сипло ответила, заставив обоих поднять свои головы и замереть в ожидании, — даже слишком много знаю. — В Токио, наверное, еще ведутся какие-то исследования? — Грей сжал руку в кулак в ожидании. Люси виновато закусила губу и опустила голову, стараясь перебороть себя и размеренно дышать. Почему-то было слишком тяжело открывать собственные шкафы, вытаскивая оттуда трехлетние скелеты, чтобы просто-напросто явить их миру. Наверное, потому что все это было впервые. — Мой отец, — глубоко вдохнула она и резко подняла взгляд на парней, — он является создателем этого вируса. Тишину прошиб кромешный холод, липко тянущий кожу. Что Нацу, что Грей уставились на Люси, которая сидела за столом и заламывала собственные кисти рук. — Расскажи, — словно током ударил сквозь атмосферу голос Нацу. Люси сомневаясь прищурилась, но заметила, что тот не был на нее зол. Он, скорее, был похож на человека, который годами шел по заданному сценарию, но в один момент ему разрешили взглянуть, какие судьбы были у других. — Официальное название вируса — «G-Morte», — смело начала она. — Надо же, — горько усмехнулся Нацу, — даже название официальное дали. — Сколько себя помню, отец занимался исследованиями вирусов, наблюдал за их поведением в различной среде, — выдохнула, — он почти жил на работе, время от времени заглядывая домой и хвастаясь своими открытиями. Облизала верхнюю губу и с трудом сглотнула. Душно было даже сидеть здесь, рассказывая людям, которых она знала от силы день, почему вымерло восемьдесят процентов населения планеты. Чувствовала себя слишком виноватой перед ними. — Однажды, когда я сидела в университете на лекции, в аудиторию ворвались люди, работавшие на него, и забрали меня. Увезли в лабораторию, ничего не объясняя и игнорируя мои вопросы. Отец сидел в своем кабинете напуганный и что-то трясущимися руками перемешивал в пробирках, а увидев меня, не церемонясь ввел мне в кровь какой-то раствор. Люси медленно приподняла рукав ветровки и показала фиолетовый след в виде отека возле вены. — А потом мне пришлось наблюдать за вспышкой эпидемии сквозь окна исследовательского центра, — нерешительно спустила рукав и чуть сгорбилась, спрятав взгляд. — Все четыре стадии я была словно запертой в клетке, видела все, что не хотела видеть, слышала все, что не хотела слышать. Я жила в безопасности, но отчего-то легче совсем не становилось, — хмыкнула в тишину и неслышно фыркнула, вспоминая два с половиной года своего заключения. — Что за стадии? — голос Грея на миг отрезвил. — Вирус поражает нервные клетки головного мозга, начиная убивать организм с того, что отбирает у человека возможность совладать с собой, — поджала она губы. — Затем он резко повышает температуру тела, вводя больного в состояние лихорадки. После этого в буквальном смысле уничтожает каждый внутренний орган. Поэтому больные часто сходили с ума еще в первые минуты, да и различить их среди других можно было, — Люси потерла ладони друг о друга и чуть оперлась на спинку стула. — На первой стадии умирали дети и старики, им хватало пару часов. Люси дернулась, понимая, что сказала это как-то безразлично. Слишком обыденно. Хотя теперь удивительным такое показаться не могло. — Вторая стадия отсеяла большую часть людей с пороком сердца и неврологическими заболеваниями, — она поймала себя на мысли, что это, в общем-то, хорошо, потому как эти люди не могли выжить даже сейчас. — Во время третьей погибла большая часть оставшихся в живых. Отец говорил, что вирус распознал предрасположенность к шизофрении и выкосил их, избавляя планету от своего рода неверного гена. Неловко кашлянув, Люси закрыла глаза и горько усмехнулась, а затем тихо добавила: — Кажется, у моего отца такая предрасположенность имелась. — Он… Погиб? — осторожно переспросил Грей, сожалеюще поджав губы. — Его погубил им же созданный вирус, — спокойно ответила она, — даже антидот не помог, потому что возбудить вирус все равно можно, но с помощью крови другого больного. — Существует лекарство, но нам о нем ничего не говорили все это время? — резко дернулся Нацу и встал с дивана, сжав руки в кулаки. — Какого черта? Люси прищурилась и слегка приподняла уголки губ, понимая, что лучше бы она сама ничего не знала. — Потому что вирус выпустили в атмосферу намеренно, — отчетливо произнесла она и устало потерла виски. Кажется, этим двоим еще много чего пришлось рассказать, в мыслях извиняясь за собственного родителя, который всего-навсего следовал приказам элиты, что скрыто вершила свою историю. Люси же выпал шанс помочь собственной провинившейся душонке начать все заново. И сперва надо было лишь спасти обреченных на вечную тьму. *** Второе марта непривычно кольнуло глаза солнечными лучами, что сочились сквозь забитые досками окна. Прорезали свой путь в щелях и игриво касались кожи, заставляя нехотя приоткрыть одно веко. Люси устало потянулась и приподнялась на скрипучем диване, ловя себя на мысли, что хотела бы каждое утро за последние три года просыпаться именно так. Солнце будило ее крайне редко. Обычно это был шум с улиц, который создавали обезумевшие люди. — Доброе утро, — приятно звонко зазвучало в голове, отчего она боязливо повернулась и облегченно выдохнула. Молча кивнула в ответ и в мыслях подумала, что сегодня, на удивление, оно действительно было добрым. Таким неуловимо приятным, пахнущим зеленой травой и мягким цветением деревьев. Пахнущим солнцем. Люси показалось, что Нацу и сам был бы не против вспомнить, что такое весна. — Можно один вопрос? — откинувшись на спинку стула и все это время не отводя взгляда от календаря на стене, произнес он. — Да, — отозвалась она. — Ты сказала, что мы все были заражены с самого первого дня, — будто на автомате сухо пробормотал, после этого взглянув на нее, — тогда почему мы до сих пор живы? Люси кивнула — понимала, что давно ждала именно этот вопрос. Не каждый пытается узнать причину, почему он еще жив. Большинство просто невидяще ждет, когда же исход их настигнет. — Из всего населения планеты благодаря своему организму остались живы около десяти процентов, если не считать тех, кто держится на антидоте, — размеренно проговорила она. — Вы уникальны в своем роде, потому что мозг вырабатывает нужное количество дофамина, чтобы не позволить вирусу взять верх. — Дофа-что? — состроив непонимающее лицо, скривился тот, но тут же одумался и махнул рукой. — А, неважно. Один фиг, не запомню. Люси усмехнулась, понимая, что это, скорее всего, не просто так, что Нацу выжил. — Тем не менее, пока не наступила пятая стадия, вы в безопасности, — ответила она. — После же даже он не поможет. Нацу серьезно задумался и глянул на нее, глотая в горле возможные вопросы. — Но я могу спасти вас с Греем, — Люси встала с дивана и подошла к тому, взяв за руку. Кожа горела: не то от проблем с кровообращением, не то от того, что Нацу просто сам по себе будто горел. Он напоминал молодого дракона, который поддавался своей горячей крови и рыскал повсюду в поисках настоящего золота. Но Нацу не был драконом, да и на золото ему, в общем-то, было наплевать. Люси отчетливо видела в его зрачках решимость помочь не себе — другим. Поэтому и выбрала этого летнего парня с весенней душой для первого абзаца своей новой страницы. — Как? — не выдергивая руку, Нацу смотрел на нее снизу и молча благодарил. — А это уже второй вопрос, — хмыкнула она и выдохнула, — но так уж и быть, — кивнула на свою опухшую уже более трех лет вену, — моя кровь содержит антидот. Нацу внимательно смотрел на Люси и тонул в ее безгранично сильном взгляде. Хотелось тысячу раз сказать спасибо, но этого, как ему казалось, было недостаточно. — Однако ты поможешь мне вспомнить весну, — беззаботно произнесла она с улыбкой, — обещай. Он широко улыбнулся в ответ и несколько раз кивнул, будто себя убеждая, что эта весна точно станет для него чем-то удивительно прекрасным. Потому что уже нашел свой край. Но из-за странной Люси смог в полной мере насладиться видом, а не скользнуть с него в бездну смерти.