***
Последняя — контрольная — тренировка окончена. Устало упав на кровать, Дима закрыл глаза. В памяти, снова и снова, прокручиваются моменты дня: Стрельба — промах... снова промах. Промах, промах, промах… Скоростная работа — стараешься на полную катушку, но ноги, словно ватные. И вот стрельбище, а затем опять бежать круг… И сегодня он был последним. Конечно тупили лыжи, но разве от этого легче? «Это я туплю! Причём уже не первый год», — горестно подумалось ему. Приятным от прошедшей тренировки было лишь одно: постоянно он чувствовал эти Глаза. Его внимательные глаза… Его понимающие глаза. Его... любимые глаза.***
Стук в дверь. Ты устало поднимаешься, идёшь открывать. На пороге ОН. Решительно отодвигает тебя, дверь с грохотом захлопывается. Молча, (он же всегда всё понимает! Зачем лишние слова?) прижимает к себе, и ты тонешь в его крепком объятии, а затем ваши губы встречаются. «Какие они у него всегда горячие», — мысль возникает где-то на задворках сознания, но ты осознаёшь лишь одно — хочется, чтобы это никогда не кончалось, столько силы и уверенности в этом человеке. Он увлекает тебя за собой и усаживает в кресло. Присев напротив, прямо на пол, изучающе смотрит — пристальный взгляд прошивает тебя насквозь, вызвав очередной всполох огня в груди. Ты знаешь, о чём он спросит, о чём этот прожигающий взгляд. Но не знаешь, что ответить. Совсем. Даже себе. Уткнувшись лицом в его плечо, словно в бреду, шепчешь тихо, на грани слышимости: — Я боюсь. Боюсь ошибиться! И все равно ошибаюсь. Я устал бояться, ведь страх делает только слабее. Но не могу от него избавиться. Я так хочу верить в себя — и не верю вовсе. В меня уже никто не верит. Так зачем все эти мучения? — Ты поднимаешь полные боли глаза, и комнату словно прошивает тишина — оглушительная тишина твоего отчаяния. Но он тебя слышит. Он всегда тебя слышит. И видит… Эту бесконечную боль в твоих глазах. Тем громче, словно грянувший внезапным громом набат, звучит ответ: — Я в тебя верю! Верю, как в себя! Разве этого мало?! Ты чувствуешь, как его ладони бережно обнимают твоё лицо, ощущаешь на шее обжигающее дыхание. Поцелуи, покрывающие твоё тело, согревают и душу. Ты отвечаешь на них горячо и искренне. Тебе безумно нравится его акцент и несовершенный русский — это лишь добавляет ему особого шарма. Но его Herzblatt, которое он шепчет тихо-тихо, заводит почти мгновенно. Руки, словно живущие своей жизнью, находят любимую ямку на ключице, привычно, но опять, как в первый раз, исследуют знакомое до последнего волоска тело… Вещи разлетаются в разные стороны… Всё, что сейчас важно — это Его дыхание у тебя на шее. Страхи тонут в жаре страсти, и самое важное сейчас — чтобы он был рядом. Всегда. — Ты так нужен мне! Помоги справиться с самим собой! — слова сами срываются с губ. Он, резко отстранившись, пристально смотрит. — Помоги и ты мне. Ты должен поверить в себя. Должен! Взгляд становится требовательным, даже злым, но тебя этим уже не обмануть: ты знаешь, что он искренен, и действительно переживает за тебя. Какое-то время вы просто лежите с закрытыми глазами, сейчас не нужны слова: всё сказали ваши тела. Ты смотришь, как он неторопливо сначала собирает одежду, потом медленно одевается и, наконец, поворачивается к тебе, и слышишь: — Мы справимся. Вот увидишь. У тебя все получится, — он наклонился, на лице заиграла хитрая улыбка. — Мир еще будет рукоплескать моему герою! — и, смачно чмокнув тебя в лоб, направился к выходу. — Да ну тебя! — ты расхохотался, и вслед уходящему полетела подушка, но, врезавшись в захлопнувшуюся прямо перед ней дверь, рухнула на пол.***
Тогда ему удалось поднять настроение. Ему всегда это удается. Тогда казалось, что всё наладится, и бушующая в нём война с самим собой закончится. Но потом пришла ночь. Отобрав сон, спокойствие и душевное равновесие. Принося с темнотой опять лишь сумятицу и этот вездесущий, всепоглощающий, разъедающий страх.***
Дима решительно встал — стало понятно, что сон не придёт. Как сегодня заставить неотдохнувшее тело, вкупе с душой, разобранной в хлам, работать, было вообще не понятно, и настроения ну никак не добавляло. Посмотрев на мирно спящего на соседней кровати друга, он оделся в тренировочный костюм и решительно вышел из номера. Наткнувшись на ресепшене на удивленный, но явно заспанный взгляд портье, вышел в ещё тёмное и по-норвежски холодное утро. Чуть задержавшись на ступеньках у входа, с удовольствием вдохнул запах просыпающейся природы, расправил плечи и... побежал. Привычное к различного рода издевательствам поутру тело радостно откликнулось на нагрузку, принося долгожданное успокоение. Как-то сами собой в памяти чередой всплывали события пролетевших месяцев — другая ранняя пробежка, австрийская и летняя; первый сбор с Рикко; первая с ним встреча.