"Дыши, Паучок"

Питер не мог вспомнить, упорно не мог, как бы не пытался, момент, когда стал заглядываться на тело Дэдпула, затянутое в красно-черный спандекс. Помнил только, что изначально это было исключительно эстетическое удовольствие – наблюдать за тем, как костюм обтягивает мускулистую фигуру, выгодно подчеркивая литые мышцы. Ключевое слово – изначально, потому что чем больше он смотрел, тем больше замечал: жар тела, который не скрыть даже плотной тканью; затаенную мощь, смазанную нарочитой придурковатостью наемника; завидную гибкость, несмотря на плотное телосложение. Когда же взгляд все чаще стал смещаться с великолепно-широких плеч, на которых так и хотелось повиснуть, к великолепно-подтянутой заднице, Питер понял – все очень плохо. Потому что собственный костюм сразу становился тесным в паху. А ведь Дэдпул еще даже не начинал говорить – но Питера уже вело, просто от того, что он видел перед собой. Но стоило Уилсону открыть рот, стоило юноше услышать его хрипловатый, приглушенный маской голос – и по телу пробегали мурашки предвкушения, а ноги предательски подкашивались. И все, о чем Питер теперь мог думать – Дэдпул в постели остается таким же разговорчивым и меняется ли тональность его голоса? Каково будет ощутить тяжесть его веса на себе, его твердость – в себе? Каждый раз, когда Уилсон неосознанно (или осознанно, нарочно – с ним ни в чем нельзя быть уверенным) прижимался к Питеру, каждый раз, когда из-за очередного совместного косяка мужчины оказывались тесно прижаты друг к другу паутиной... Черт, да даже простое прикосновение Дэдпула к Питеру, – все это заставляло юношу до крови прокусывать щеки, чтобы не начать стонать от нетерпения, и потому всегда спешил спеленать наемника в кокон и сбежать - чтобы не сорвать с него костюм и не отдаться ему в ближайшей подворотне. И судя по тому, как хитро отблескивали линзы в черно-красной маске, Дэдпул прекрасно знал, какие эмоции вызывает у парня. Когда Питер начал вздрагивать, как влюбленная девчонка, от одного упоминания о Дэдпуле, он осознал, что все не очень плохо – всё полный пиздец, и дальше падать уже некуда. А Уилсон, как назло, уже год не объявлялся в городе – и казалось бы, парню самое то остыть, успокоиться, привести мысли в порядок, – но вместо этого Питер тлел от собственных чувств, которым не было выхода. Ситуация с Отто, когда Питер стал заложником в собственном теле, вынужденный смотреть на то, как Док Ок меняет его собственную жизнь, на некоторое время умерила пыл парня, вытеснила мысли о болтливом психопате-наемнике даже не на второй – на третий план, но тень этих мыслей нет-нет, да проникала в сознание, заставляя нервничать не только Питера, но и Отто, который отчаянно не понимал, почему одинокими ночами ему снятся эротические сны с участием Уилсона. А Питер не был столь любезным, чтобы объяснить причину. Наверное, при следующей встрече стоит отблагодарить Дэдпула за то, что немного помог довести Октавиуса до нервного срыва, благодаря чему выгнать его из своей головы. Питер хотел, чтобы так же легко из собственной головы можно было выгнать и мечты о самом Дэдпуле, которые нахлынули с новой силой, стоило парню вернуть контроль над телом. – Как дела, Паучок? Слышал, в последнее время ты был немного сам не свой. Питер передернулся, услышав позади себя этот хрипловатый, приглушенный маской голос. Развернувшись, он с неверием уставился на мужчину в черно-красном костюме, приветственно машущего раскрытыми ладонями и, похоже, улыбающегося. – Уэйд? – Он самый, единственный и неповторимый! – весело откликнулся Дэдпул и, дурачась, подошел к Питеру. – Эй, ты чего так замер, будто увидел привидение? Уилсон щелкнул перед линзами на маске Питера пальцами, и тот завороженно следил за каждым действием мужчины, жадно запоминая и представляя, как эти пальцы забираются к нему под костюм. Сдавливают бедра... – Что ты делаешь в городе? – Знаю-знаю, меня давно не было, я не писал, не звонил, не слал почтового голубя, а ты ждал... – Дэдпул смешливо отмахнулся и стал на шаг ближе к Питеру. – Я был немного занят, но прилетел к тебе сразу же, как получил весточку, что ты в беде. – В беде? – тупо переспросил Питер, вдруг перестав успевать за потоком из слов. – А-ага... Что-то насчет посторонних голосов в твоей прекрасной головке, которые очень мешали тебе жить. – Дэдпул нахмурился, ткань маски на лбу пришла в движение, смялась в складку. – И кому, как не мне, можно доверить разобраться с этой проблемой. – О... – Питер отмер и проморгался, будто пытаясь избавиться от наваждения – это ведь было наваждение, Уилсон же не был в реальности так горяч и не заполнял своей харизмой подворотню, в которой они стояли? В конце концов, сам Уилсон просто не мог быть здесь, это просто галлюцинация. Пожалуйста, пусть это будет галлюцинация его измученного соседством с Октавиусом мозга, и тогда Питер сможет спокойно уйти домой и подрочить в ванной на эту галлюцинацию. Потому что Питер был уже на грани того, чтобы действительно сорвать с Дэдпула этот чертом костюм. – Дыши, Паучок. – Жаркий шепот мужчины опалил кожу Питера даже через два слоя спандекса, и юноша с ужасом обнаружил, что лицо Дэдпула в опасной близости от его, склоненное к нему. Нужно просто чуть поддаться навстречу, и их губы соединятся. Блядь, Питер желал губы мужчины, даже не видя их, просто представляя, как те двигаются во время разговора... Как задевают изнанку маски. – Уэйд, – произнес Питер, понимая, что выдержка отправилась к черту, на прощание помахав ручкой, и не узнал собственного голоса – низкого, томно вибрирующего. Дразнящего. Линзы на маске Дэдпула знакомо блеснули, отозвавшись в теле Питера сладкой дрожью. – Если ты хочешь сказать, что очень скучал по мне, то я с удовольствие об этом послушаю. – Да, – проворковал, сгорая от этого со стыда, Питер и преодолел разделявшие их сантиметры, почти прильнув к широкой и крепкой груди; задрав свою маску, открыл нижнюю половину лица. Осторожно сделал то же самое и с маской Дэдпула. – Я очень скучал.