***
В кафе троица друзей так и не отправилась. За беззаботным и бессмысленным девчачьим лепетом, к которому Ичиго так отчаянно прислушивался, чтобы не упустить что-то важное, он не заметил подвоха и опомнился лишь тогда, когда оказался на пороге квартиры Иноуэ. Ключ в замке провернулся и гулко клацнул, почти так же, как ухнуло сердце Куросаки и упало куда-то в пятки. Он по инерции сделал шаг внутрь вслед за рыжей одноклассницей, только и успевая подумать, зачем его сюда привели: за тем, чтобы натрескать ему за шпионаж, или же… — Ну все, Ичиго, тебе кранты! — захлопнула за ним дверь Тацуки, оставаясь за спиной. …а нет, похоже, все-таки будут бить. Парень воровато оглянулся на подругу детства и ожидаемо увидел ее в привычной позе — с сердито скрещенными руками на груди. Он сглотнул и покосился на вторую девушку в этой комнате — хозяйка квартиры, переживая, часто хлопала ресничками и начинала снова стремительно краснеть. Ичиго приоткрыл рот, чтобы что-то сказать ей, успокоить или в шутку попенять, но та сама вдруг мотнула головой, крутанулась на каблучках и рванула в кухню со словами: — Я, это, поставлю чай… Однако ее удержали — ловко и цепко поймали за теплую ладошку, переплетая пальцы в замок. — Постой. Иноуэ. Какой чай вообще? — Правильно, — тут же поддержала друга Арисава; затем скинула с себя свою сумку, с Ичиго и Орихиме стянула — их, и зашла рыжей парочке наперед. Смерив каждого из них придирчивым, сканирующим взглядом, она схватила друзей за свободные руки и потащила прямиком в спальню. — Но Тацуки-тян, а как же чай? — Успеется! — недовольно фыркнула та на запинавшийся тон Орихиме. — Тацуки, что ты делаешь? Я и сам могу идти! — Заткнись! — огрызнулась она на упиравшегося Ичиго и пробурчала себе под нос, что «кое-кому» повезло, что у нее пока заняты руки… Рыжих насильно усадили на край кровати и для пущей верности пригвоздили к месту таким взором, что у временного шинигами мурашки табуном пробежали по спине, а у целительницы вдруг вспыхнуло сомнение в действенности своих сил на исцеление этого самого шинигами. — Итак, что мы имеем? — начала Арисава, заложила руки за спину, как заправский лектор, и стала расхаживать по комнате взад и вперед, слабо обращая внимание на грозное пыхтение друга и на подбирающиеся всхлипы подруги. Они прекрасно знали, что их ожидала заслуженная взбучка. Она остановилась в центре и выдала крайне сурово: — Итак, мы имеем самую простенькую геометрическую задачу, которую вы, два балбеса, не можете разрешить уже несколько лет. У нас есть точка «И». По сути, хороший, добрый, смелый парень, правда — дурак и абсолютный тормоз… — Тацуки! Нарываешься?! — Ичиго подорвался на ноги, но был тут же усажен назад оплеухой. — Я не закончила, — недовольно передернула каратистка плечиками, — поскольку у нас есть еще и вторая точка — «О». Милая, славная, кроткая девушка, которой не мешало бы тоже дать хорошенького пинка, чтобы она наконец провела нужную черту, отрезок меж этими точками, раз некто И — полный идиот и не в состоянии сам этого понять. — Ну, Тацуки-тян… — хныкнула Орихиме. — Мы же хотели, чтобы все развивалось постепенно… — Еще восемь лет? — закатила глаза «лекторша» и нервно потерла переносицу. Выдохнув с шумом, она наградила Ичиго, рассердившегося на нее, не менее едким взглядом, но для Орихиме — смягчилась и кивнула той приободряюще. Тацуки неожиданно села на корточки и взяла руки друзей в свои. — Разве вы не понимаете, что у вас много общего, м? Почему не попробовать? Не проверить наверняка? Чтобы не терзаться годами домыслами «а что было бы, если бы…» — Поразительно грустная улыбка прошлась по тихим губам Тацуки, которая теперь глядела на рыжих с одинаковыми, не взрывными, эмоциями. — Орихиме, тебе ведь очень нравится Ичиго. Все знают это. Ичиго, и тебе тоже нравится Орихиме. Я же не слепая. Я столько раз замечала, как ты останавливаешь на ней заинтересованный, оценивающий взгляд… Так в чем дело? С пустыми ты справляешься без тени страха, а к понравившейся девушке подойти боишься? Чего ты ждешь?.. Куросаки фыркнул и отвернулся, уставившись в окно. На его строгом лице напряглись скулы, а съехавшиеся от негодования брови спрятали переносицу. Слова подруги не то, чтобы огорошили его, но она сама не знала, что говорила и что просила от него. — Тацуки-тян… — Иноуэ с толикой порицания в голосе тоже окликнула подругу, которая явно торопилась не к месту и не ко времени. Куросаки злился, скрипнув зубами на этот же счет: не такого разговора он ждал, не таких действий. Упрямство Тацуки и ее порой обременительная, прямо душащая забота о нем, об Орихиме, ломала подчас кости и перемалывала сердце: она говорила всегда то, что нужно другим, а о своем упорно молчала и выплескивала наружу все, когда уже оказывалось поздно. Уловив шорох у себя за спиной, звучный чмок Тацуки в лоб или щеку Иноуэ, а после торопливые шаги к выходу, Ичиго понял, что больше не может дать ей уйти. Только не теперь. Только не от них двоих — тех, кем она так сильно дорожила и стойко сносила отведенную ей, нелепую, участь. — А что, если это не отрезок? Не только две точки? — догнало брюнетку уже у двери, да буквально врезалось ей в спину и заставило замереть на месте. Тацуки сникла враз. Не обернулась. Только голову опустила да плечи подтянула вверх. — Что ты имеешь в виду, Ичиго? — глухо прозвучал ее голос, но в этой комнате находились те, кто хотел ее слушать и слышать. — Что если это треугольник, если говорить языком твоей гребанной геометрии? — раздраженно процедил ей парень. — Что если есть и всегда существовали три точки? «И», «О» и «Т»? Запавшая тишина съела все возможные слова. Теперь в воздухе слышались лишь звуки трепыхающегося от волнения сердечка Орихиме, шуршание волос по спине мотавшей головой Тацуки и мягкая поступь приближавшегося к ней Ичиго. — Треугольник? Что за б…ред. — Тацуки истерично расхохоталась, но тут же зажала ладонью задрожавшие губы. — Черт, Ичиго, избавь меня от этой пошлой, бульварной романтики, — цокнула она, а затем вдруг снова рассмеялась — громко, легко, беззаботно. Так лживо. Так тщетно скрывая глубинную боль. Ичиго положил руку ей на плечо, но получил в ответ резкий, острый, неприязненный взгляд, красноречиво говоривший о готовности если и не убить, то ударить его точно. Однако пощечины не последовало; Тацуки хлестнула его по щеке словами: — Хех, это ж у вас тут любовь-морковь. А я… — она болезненно изогнула брови и стряхнула с себя его ладонь. — С меня довольно. Я свое дело уже сделала и больше здесь не нужна. Она дернула дверную ручку на себя, но дверью спальни хлопнули обратно: рядом с головой осекшейся Арисавы уперлась в дерево сильная рука. Мускулистая, загорелая, атласная. Тацуки прошлась завороженным взглядом от растопыренных длинных пальцев до напрягшегося бицепса друга и напоролась на его потемневшие глаза, которые глядели ровно: не злясь и не улыбаясь. — Не уходи, Тацуки-тян, — сказали не губы Ичиго. Он отшагнул в сторону и явил подруге третью участницу их разговора и компании. — Ты не-не-нужна нам, Тацуки-тян, — тоже уверенно, без ненужных эмоций произнесла Орихиме, и в правдивости ее не мог усомниться ни один человек на свете. Куросаки, заручившись верной поддержкой с тыла, снова взглянул на Арисаву: та заметно растерялась, что выглядело для нее совершенно непривычно, но в то же время так приближало ее к ним — к парочке «балбесов», на которых она рьяно намекала, не замечая за собой тот же недуг… — Ты ведь любишь нас обоих, — шепнул Ичиго, за секунду оказавшись у ее уха и опалив то теплым, ласковым, прямо шелковым дыханием: в отличие от нее, он не стал кричать. Тацуки непроизвольно поежилась и повела плечом: забытое прикосновение отдало щекоткой, а произнесенные слова — душещипательной истиной. Тацуки покусала губы, чтобы не расплакаться от досады, ведь этот рыжий идиот раскрыл на раз ее глубинное к ним отношение. Да, она любила их. Любила настолько сильно, что только то и делала, что заботилась об их благе. Хотела одарить самых дорогих ей друзей счастьем, а себя… Ичиго смотрел ей в глаза и читал в ее душе уже наперед знакомый план действий: сейчас она просто уйдет, оставаясь задумано в сторонке, а после исчезнет из их жизни, чтобы забыть и никогда не вспоминать то, что мучило ее столько лет. Тацуки решила рубануть сгоряча. Такая она. Ей было легче оторвать по живому тех, к кому она привязалась, тех, кого она и впрямь любила… — А ты? — огрызнулась девушка, намереваясь до последнего отвергать озвученную вслух истину. — Люблю, — кивнул Куросаки сразу же, даже без запинки: этого ему не нужно было скрывать, этого он не мог носить больше в себе, этого и стесняться было незачем. Он знал их обеих с детства. Тацуки — с пяти лет, Орихиме — с десяти. За каждую из них, как за сестер, он стоял горой, как и за сестер, готов был, не глядя, жизнь отдать. Они пережили вместе так много: с Тацуки — смерть его матери, с Орихиме — его собственную смерть. Каждая из них по-своему, но вытаскивала его из того света. Каждая из них составляла равную часть его самого и занимала одинаковое место в его большой, желавшей мира, покоя, заботы, тепла и любви, душе. — Орихиме, а ты? — Ичиго без вступлений перешел с рыжей на «ты» и заглянул пристально ей в лицо, когда она подошла к нему и Тацуки. — Ты любишь нас обоих? — Всем сердцем, — закивала она, тоже не медля с ответом, как самая искренняя из них, самая невинная, самая правильная и самая добрая душа. Ее глаза выражали бесконечную любовь, безграничную дружбу, безоговорочную преданность и бездонную благодарность. Она едва ли не одна, инстинктивно, понимала это. Понимала умом, что так не бывает, а сердцем давно крепко-накрепко привязалась и к лучшей подруге, и к лучшему другу. Их забота о ней — единственное, что у нее было. Ичиго и Тацуки составляли весь ее мир — пускай и маленький, но нерушимый, прочный, как их дружба, как и их любовь…***
Орихиме, на удивление, оказывается самой смелой из троицы разобравшихся в своих чувствах друг к другу друзей. То ли родные стены вселили в нее должную уверенность, то ли действительно абсолютная любовь к этим двоим ее вконец раскрепостила, но она берется целоваться первой. Сначала с Тацуки, как уже было у них в школе, а затем — и с Ичиго, как у них не было никогда… У Куросаки шумно выбивает чечетку сердце. Первый поцелуй с Орихиме, которая и вправду очень нравилась ему, открывает новые границы и исполняет желания. Возможно, он был влюблен в нее, хотя этот период, похоже, они все трое миновали — меж ними крепкая дружба, сменившаяся, переросшая в что-то гораздо большее, близкое, откровенное, в чем всем настал черед признаться. Ичиго заключает лицо осторожно наступавшей на него Орихиме в ладони и осознанно притягивает ее к себе сильнее. Пухлые губы рыженькой подруги пахнут персиками, как и она сама, а еще кружат голову привкусом Тацуки. У той аромат совсем другой — дерзкий, отдающий его кровью: Ичиго до сих пор помнил, как больно Тацуки укусила его тогда, два года назад, когда меж ними случилось нечто спонтанное, безбашенное и «неправильное», как она говорила. Она. Не он. Приласкав сладкие губы Орихиме, Ичиго без труда размыкает их, податливые, языком и окунается в ее жаркое горло. Вырвавшийся из ее глубин стон вызывает в нем яркие фантазии и сладострастный зуд по всему телу, а еще усмешку. Он щекочет ее нёбо кончиком языка, получая ответную улыбку, а после чуть тянет, посасывая, за мягкий горячий язычок «принцессы»… Тацуки внезапно касается губами его шеи. Сама. То ли из легкой ревности, то ли от скуки. Ичиго приоткрывает глаза и встречается с ее игривым взглядом: Тацуки возвращалась… Рыжий, смачно причмокнув рот Орихиме, тут же ловит другие губы, чувствуя сразу контраст нежности, — острые зубки подруги чувственно покусывают, а не целуют, жадно хотят, не ждут, не поддаются. А дальше девчонки берутся чередовать поцелуи, не сговариваясь. Ловивший кайф с каждым новым разным заходом, счастливо жмурившийся Куросаки успевает различать их только на вкус. Робкие, нежные, чувственные, в основном поверхностные, были ароматом сочных фруктов и сладкой нежности. Властные же, требовательные, жаркие, практически всегда — глубокие, отдавали острым шоколадом и пьянящей страстью. Ичиго, старательно приспосабливается к каждой из этих практик, не желая никого ни обидеть, ни обделить. Кстати вспомнившийся ему упрек Тацуки в том, что парням не нужны поцелуи, не дает ему пресечь невыносимую, но столь приятную муку, ведь под ложечкой от переизбытка чувств уже давно сосет, а ноги, дрожью пробираемые, так и просят скорейшей опоры. Затрясшийся от удовольствия Куросаки рефлекторно подается вперед, прижимая собой обоих подруг к стене. Он в два счета избавляется от школьного пиджака и более свободно сгребает в охапку Иноуэ и Арисаву своими сильными ручищами, вызывая синхронный радостный хохот рядом с собой: подруги обнимают в ответ, наваливаются на плечи, вдыхают запах его кожи и ласкаются к нему, словно обретшие хозяина кошечки. Ичиго довольно улыбается, даже ухмыляется хитро, лукаво. Трется носом меж двух бархатистых тонких шеек и теряется со смешком в спутанном царстве черно-рыжего шелка волос. На уши любимым девочкам хочется говорить какие-то банальности и милые глупости, а на покрытых гусиной кожей ключицах тянет разгонять мурашек жаркими дуновениями и влажными поцелуями. Окопавшись среди парочки красоток, чувствуя себя как в цветнике, Ичиго не может избавиться от чувства, что все это ему только снится: и то, как он выцеловывает мягкие щеки Орихиме, и то, как ластится чувственно о скулу Тацуки, и то, как судорожно обнимает их обеих, словно потерять боится, и то, как сам вздрагивает от прикосновения к себе волнительных округлостей, будто специально спрятанных за бессовестно тесной и облегающей школьной формой. А девчонки сами льнут к нему, как нарочно, все сильнее. Издеваются явно, прижимаются грудями, трутся о бока пахом, ластятся развратными сучками, опутывают, руками и ногами, точно змеи-искусительницы. Это не Орихиме и Тацуки, а две дьяволицы. И пара рук одной игриво царапает ему спину, уже забравшись под футболку, а пара рук другой бессознательно шарит по его торсу, очерчивая плавно и трепетно каждую мышцу, целуя кончиками пальцев каждую клеточку. Проходит немало времени прежде, чем Ичиго засекает перемигивания подруг. Тацуки и Орихиме, похоже, в сговоре, и суть их негласного союза несложно уловить… Ичиго гулко роняет вздох, когда каждая из них прикладывается губами к основанию его шеи. Ичиго помимо воли вздрагивает, когда обе резко проходятся руками вдоль по спине и настойчиво сжимают ягодицы. Ичиго хрипло рычит и упирается лбом в стену, когда Тацуки и Орихиме остановливаются на «самом интересном месте»: пальцы одной бессердечно замирают у бляшки ремня, лишь поддев пояс брюк, а пальцы другой, более опытной, скользят по ширинке вниз… «Заразы, издеваются», — стонет он в локоть. — Пойдем-ка, Орихиме, — бросает вдруг Тацуки смешливое подруге и в боковом зрении Ичиго кивает той на кровать. Ичиго зыркает через плечо на них немедля — и люто, и яростно, будто оскорбленный тигр, но два синхронных долгих поцелуя в обе щеки заставляют его поунять злость. Куросаки хмыкает снисходительно. Трясет чугунной головой, оборачивается и устало опирается спиной в стену. Он смотрит, чуть приподняв подбородок, из-под подернутых томной дымкой ресниц, как две подруги медленно, скользя ногами в чулках по упругому татами, отдаляются от него в направлении к довольно широкой кровати. У Куросаки мелькает пошлая мыслишка касательно того, зачем Иноуэ купила себе такую, но его мозг отключается в следующую же секунду, когда Тацуки без какой-либо игры стягивает с себя школьную блузку прямо через голову. Карин была права… Спустя два года угловатая каратистка прибавила в нужных местах. И хоть до Орихиме ей было далековато, но при мягких светотенях вечера посмотреть было и у нее на что. Тацуки перехватывает его оценивающий взгляд с дерзкой усмешкой. Смотрит с вызовом и картинно плавно собирает копну давно длинных волос, одним движением перебрасывая их на одну сторону и подставляя себя практически всю на его обозрение: она заметила, что он наконец-то заметил в ней все перемены, и явно осталась этим довольна. А вот Ичиго и не думает скрывать своего удовольствия. Словно налопавшийся сливок кот, он суживает хитро глаза, тянет хищную лыбу, закидывает руки за голову и начинает без зазрения совести наблюдать за развивавшимся действом. Ведь его точно специально и устраивали для него. Тацуки закатывает глаза от такой самоуверенной наглости, но послушно тянется к Орихиме. Убрав ее волосы также с обозреваемой стороны, она льнет к губам рыжей и, целуя так охотно поддающиеся, берется попутно и с издевательской неторопливостью расстегивать пуговицы на пышной груди старшеклассницы. Форменная рубашка Иноуэ и так трещит по швам: сверхэмоциональная, перевозбужденная, до сих пор жутко стесняющаяся девушка дышит как после кросса — взволнованно, глубоко, томно, с гортанными стонами, вызывая в Ичиго желание вновь перехватить ее надрывный голос своим ртом, но… Ичиго не хочет нарушать пока эту картину: две его лучшие подруги, две потрясные девушки, две любимые. Нет, это сон, сумасшествие, просто спектакль и он по ошибке сидит в первом ряду. Невозможно. Ичиго не верит, но, шальной, скалится. Ичиго ждет, но начинает терять контроль секунда за секундой. Белая блузка Иноуэ перелетает через кровать и приземляется облаком на пол рядом с другим — Арисава не особо заботится о порядке, зато она сверхмеры печется о самой Иноуэ. Она оглаживает с запредельной нежностью ее невинное мягкое тельце, она целует на виду у Ичиго там, куда тот и сам хотел бы целовать. Дежавю преследует обоих. Третий участник — добавляет изюминки и спасает их от выяснения отношений. Орихиме — не буфер меж ними, Орихиме — их объединяющее и примиряющее звено. И ее хочется любить даже просто за это. Хотя эту славную солнечную девушку хочется любить за все, и Ичиго в этом хотении отрывается от стены. Девчонки целуются жарко, теребят воздух и его сердце неприличными вздохами, обнимаются и гладят себя, отчаянно делая вид, что им нет дела до затесавшегося меж ними парня. Ичиго хмыкает. Каждый раз звучно хмыкает, когда ловит косой взгляд то от карамельных, то от голубых глаз: Орихиме и Тацуки не теряют из вида ни шага, что сокращает путь до желанной встречи. Ичиго неторопливо стягивает с себя футболку, упершись коленями в кровать. Он похож на стриптизера, дразнящими движениями обнажающего точеные мышцы на подкаченном теле — правда, у него такая стать от охоты на пустых, а не от тренировок в спортзале. — Теперь ваш черед, — замечает он прикованные взгляды подруг, как только избавился от вещи: обнаженные одинаково до пояса, им больше нет нужды останавливаться, если никто не передумал… Орихиме сглатывает, жадно проходится широко распахнутыми глазами по его рельефной груди и тем кубикам, которые она уже изучила пальчиками. Тацуки лишь наклоняет голову набок — не ведется на его самоуверенную красоту, зато красноречиво опускает взгляд ниже… Рыжий прыскает смехом, озорно ерошит ей колючую челку, а Орихиме — напротив, нежно гладит по мягким волосам. Получает по руке от ершистой Тацуки, а от рыженькой — спонтанный поцелуй в живот, чуть повыше пупка: она такая прелестно-правдивая, точно ребенок, что Ичиго так и млеет от этого. Он опускается на кровать на колени, разворачивается и растягивается на постели между своими красавицами. С наслажденной усмешкой смотрит на обеих снизу вверх, несмело скользит рукой по бедру Орихиме, а Тацуки — совсем наоборот, нахально забирается рукой под юбку. Арисава выгибает бровь в негодующем волнении. Испуганно и виновато зыркает на подругу, которая ничего даже не подозревает об их тогдашнем «приключении», на ту самую подругу, из-за которой то «приключение» считалось импульсом, ошибкой, предательством… Она снова осаживает Куросаки: не бьет, но убирает руку от себя настоятельно — не то, чтобы она не готова забыть, не хочет пробовать заново, просто она снова оглядывается на Иноуэ, которая по благоволению судьбы теперь оказывается вместе с ними. Тацуки нервозно выдыхает, берет себя в руки и снова целует Орихиме в губы, обнимая за плечи. Сплетшись так, девушки нависают куполом над Ичиго и заставляют его возбуждаться сильнее. Крепкие бедра, мелькающие под короткими юбочками в складку. Налитые груди в озорных бюстиках. Часто вздымающиеся от волнения и поцелуев ребра. Плоские животики. Щекочущие поясницы длинные волосы. Рыжие. Черные. И белье тоже: рыжее, черное. Ичиго ерзает от нетерпения спиной по простыням и все же снова берется гладить девичьи бедра с задней стороны — они обе возвышаются над ним, стоя на коленках, они обе так волнительно оттопыривают задницы, что у рыжего учащается пульс и кровь просится пойти носом. — Ксо-о-о-о… — чуть слышно выдыхает парень, когда чувствует напряжение в паху и смотрит на себя как в бреду: брюки жмут, но это не джинсы — подавить или скрыть возбуждение им не смочь. Изо рта Тацуки вырывается смешок, но она не разрывает поцелуй с Орихиме. Зная, в чем беда их друга, Тацуки просто скользит руками вниз по телу подруги, обрисовывая ее крутые изгибы фигуры, и наконец-то начинает расстегивать пуговицы на форменной юбке той. Орихиме смекает тоже быстро — ее пальчики в ответ нащупывают застежку на такой же юбке напротив, и Ичиго не успевает даже до пяти сосчитать, как серые тряпки спадают к коленкам старшеклассниц, оставляя Орихиме в милых розовых трусиках с кружевами, а Тацуки — в микрошортиках без каких-либо прикрас. Рыжие брови Ичиго ползут наверх, не успевая насладиться еще одним контрастом в любимых девочках, как думы его перехватывает осязание — он чувствует кожей живота прикосновение чужих рук, и на сей раз с ним не медлят, не издеваются. Пряжка на ремне громко лязгает, раздается характерный вжик, и две пары цепких ладошек принимаются стягивать с него брюки полностью… — Теперь твоя очередь, — вызывающе усмехается Тацуки и подталкивает Орихиме к Ичиго. Тот ловит смущенную рыженькую в объятия и опрокидывает ее на спину, нависая над ней стремительно, в обуявшем над собой приливе самых откровенных чувств. Иноуэ охает. И испуганно, и с любопытством. Бегает глазами по его лицу, а ладошками несмело хватается за сильные плечи. Куросаки ловит блеск своих шальных глаз в отражении ее и чуть осекается. Наклоняется над ней и целует нежно в лоб, затем — в нос, чтобы рассмешить, а после проводит языком вдоль кромки пухлых покрасневших губ. — Не бойся, — раздается справа от Орихиме, и Тацуки по очереди целует друзей бегло. — Не бойся, Орихиме, Ичиго будет с тобой ласков, а иначе огребет от меня тумаков… Куросаки рыкает беззлобно, но в порыве возражения хватает Арисаву за подбородок и впечатывает ее в подушку поцелуем, диктующим свое превосходство здесь, на этом «татами», в этом «додзё». Каратистка фыркает, но поддается — обвивает его рукой за шею, а второй тянется уже вдоль ложбинки на груди и дальше вниз. Ичиго перехватывает ее; целует пальцы и чуть лижет языком. Тацуки понимает его без слов, косится на Орихиме, зажатую под рыжиком и скользит влажными пальцами с его слюной уже по своему животу по направлению к своим — черным, а не его синим шортикам. «Умная девочка», — улыбается Куросаки и приникает к растерянной Иноуэ. Он опускается на ее волнительно-пышную грудь, целует в шею, в бешено бьющуюся венку сбоку, а руками тянется к застежке на лифчике, что расположена так удобно, спереди. Невинный ангел в его руках дергается почти сразу, как тесные оковы белья ослабляют хватку. Она инстинктивно силится закрыться, но Ичиго перехватывает ее, сплетает их пальцы вместе и заводит ей руки над головой. Его губы касаются сразу набухших горошин сосков. Орихиме вскрикивает от острых, незнакомых ощущений и только потом соображает, что ласкают ее два рта… Рыжий с затанцевавшими в зрачках бесенятами впивается взглядом в не менее разыгравшуюся Тацуки. Ее колючие глаза прожигают храброй дерзостью насквозь, ее запах остается на щеке, по которой она провела ладонью. Ичиго дуреет. Сосет грудь Орихиме, пялится на наглую Тацуки, чувствует жар собственной плоти, увлажняющуюся ткань меж ног Иноуэ, в которую упирается, и слышит такой же мокрый след, когда его обвивают одной ногой за талию. Куросаки начинает конкретно колотить. Сердце. Тело. Все нервные окончания. Кажется, что у него зуб на зуб не попадает, кажется, что дрожат колени, кажется, что у него температура сорок пять и выше, и хочется укрыться Тацуки, и Орихиме, и трехсот восемью одеялами… Жар. Его лихорадит от всего, что сейчас творится с ним и с ними. Пожар… Ичиго нависает над Орихиме, чувствует спиною взобравшуюся на него Тацуки и горит в пекле. — А пошло оно все… — парень срывается. В самом деле, он же не каменный. Он подхватывает Орихиме, обвивая за талию, дергает на себя, садится вместе с нею, тянется второй рукой назад и ухватывает шаловливую Тацуки за макушку. Он целует одну, затем вторую. Снова Орихиме, и Тацуки после нее, видит, что девчонки тянутся друг к другу, но вмешивается сам — срывает новую порцию глубоких, страстных, животных поцелуев с губ обеих, а еще сладкий для уха стон Иноуэ, и такой вожделенный, признающий его силу полустон из горла Арисавы. Они сплетаются в какой-то немыслимый клубок. Непонятно чьи и где руки кого за что гладят. Ичиго теряется в нежной грубости или дерзостной ласковости, тонет в запахе и вкусе обоих, окунается в их шепот с головой и медленно сходит с ума от того, что у него происходит внутри… — Ц-Ц-Цуки!.. — шипит он сипло и в то же время грозно. Хочется зарифмовать ее имя с ругательством за то, что она вечно поступает только, как ей хочется. Вот когда она успела стянуть с него боксеры? Вот за что Орихиме подыгрывала ей, подставляя под его поцелуи одурительно-выключательную-мозг грудь, закрывающую ему весь обзор на то, что происходило ниже пояса? Брюнетка лукаво смотрит на него снизу. Полуопущенные ресницы, глаза — совершенно синие, пьяные. Она лишь на миг останавливается — на долбанный миг вырубает ход планеты, а потом начинает опять двигать головой, не разрывая, зараза этакая, это дикое сплетение взглядов. — А можно мне тоже… попробовать?.. — шепчет несмело Орихиме ему на ухо и тут же прячет свое горящее лицо, утыкаясь в сильную шею. Куросаки обескуражено хлопает глазами: откуда это невинное солнышко понахваталось такой похабности? Вряд ли Арисава учила ее тем вещам, которые прежде и сама не умела. — О-ох, — Ичиго закусывает кулак и запрокидывает назад голову. Он же, блин, еще ничего не ответил, а шелковые губы Орихиме уже целуют его головку. Да так трепетно, воздушно, нежно, что от одного этого можно кончить, а рыжей мало — она распахивает губы и берет его всего в рот. Ичиго стонет, откинувшись на простыни. Стонет протяжно, громко, не в силах сдерживать себя. Стонет, как малолетка, как последний девственник Каракуры… Но эти две… Эти два демона сводят с ума сбитым ритмом. Тацуки частит до выноса мозга. Орихиме лижет так меееедленно, что растекаешься лужей. Ичиго практически ненавидит уже их обеих, если бы ему не было так хорошо. — М-мм-ррргх… — Ичиго хрипит в подушку. И изливается в другую, так услужливо приложенную к бьющемуся в явно предсмертных конвульсиях члену. «Чертовы девки…» — рыжий чуть не плачет: они совершенно доконали его. А еще подругами зовутся. — Ну ты как, Ичиго? — обнимают его со спины и кладут подбородок на плечо. — Тебе понравилось, Куросаки-кун? — к груди прижимаются бархатистой кожей и упругими остроконечными грудями упираются чувственно к мокрому, судорожно поджавшемуся торсу. У парня звенит в голове вылитое под череп ведро олова. Голова неподъемная, а пустая. Голова вспотевшая, взъерошенная, дурная. Он дурак, что согласился на такое. Он счастливый дурак, что не сумел от такого отказаться. — Не зови меня больше по фамилии, Орихиме, — выдает он усталое. Жует пересохший язык и наконец разлепляет глаза. За окном — даже солнце еще не село, а у него чувство такое, будто ему выключили только что свет. — Я пить хочу, — сглатывает он, говорит что-то совершенно левое для такой минуты, но он же балбес Куросаки, везунчик, у которого под боком две лучшие девушки Старшей школы Каракуры — первая красавица и спортсменка-отличница. — О, я схожу, не беспокойся… — милая Орихиме, как всегда обеспокоенно спохватившись, порывается с кровати в ту же секунду, но Ичиго передумывает на ходу. Да и сложно не передумать, когда тебя, семнадцатилетнего парня, по лицу задевает бюст четвертого размера. — Постой, — Ичиго наваливается на нее и обездвиживает. Без промедлений тянется рукой к ее трусикам и стягивает их прочь. В голове у парня загорается давняя фантазия, в крови расплывается лава, а в теле растекается новое желание. Будто блуждающие огоньки, все страстные импульсы устремляются по нервным волокнам к низу живота, мучая внутренний узел Ичиго — то завязывая его туже, то развязывая. Естество его. Естество ее. Соприкосновение, подобное окунанию в теплые бархатистые воды. Ичиго ждет, трется, целует в щеку, прикусывает мочку ушка, рисует языком влажную дорожку по шее, через ключицы, закругляя на розовом пике ее левой груди с быстро-быстро бьющимся сердечком. — Ичиго? — Тацуки осторожно касается его, невесомо проводя ладошкой меж лопаток, но весь наэлектризованный Ичиго все равно вскидывается, точно рассвирепелый зверь. — Она боится тебя, — Тацуки хватает его лицо в ладони и тихо шикает, шикает, шикает, пока огонь в его глазах не присмиряется. Тацуки видела его уже такого, но даже под смертными пытками не признается, что помимо удовольствия в прошлый раз испытала и страх, и боль из-за его нестабильного контроля. Рыжий запинается. Опускает взгляд, будто что-то припоминая тоже, и нерешительно кивает. Тацуки прижимается к его губам. Не целует. Просто греет, дышит, наполняет своим дыханием его легкие через приоткрытые губы, но не углубляет их поцелуй. Ичиго и так полон страсти и огня, что врывается в прядки его ярких волос. Арисава стягивает с плеч бретельки бюстгальтера. По какому-то недоразумению она до сих пор одета в белье. Но это исправимо. Под пристальным взором Куросаки она тянется рукой назад и сама растягивает застежку. Его карие глаза дергаются, реагируя на почти такие же темные точки напротив, но взгляд скользит за пальцами девушки дальше — они избавляются от последнего лоскутка черной ткани на ней. Тацуки забирается в объятия к Ичиго, вжимается в тело, заставляет лечь на спину. Она умащивается на нем поудобнее, елозит влажной плотью по твердеющему члену и выцеловывает Ичиго грудь. Она действует молча, без улыбки, даже не дыша. Напуганная, не из-за себя, за Иноуэ, она играет с другой личностью Куросаки, как дрессировщик с когтистым хищником… — Цуки, — тот опоминается вконец и гладит ее по щеке. Ловит в ответ слабую усмешку и делает резкий вдох, когда она практически одним рывком садится на него. Тацуки дрожит, но это лишь с непривычки: все-таки их первый раз был слишком давно, но затем поводит плечом, судорожно выдыхает и начинается постепенно двигаться. Ичиго с открытым ртом следит за ней. В мозгу — снова тысяча и одна мысль, но ни одной ясной. Тогда он поворачивает голову к Орихиме и предлагает ей руку: — Иди сюда, ко мне. — Смущенная Иноуэ, явно недопонимая события, слегка кивает и приближается к любимому парню. Она накрывает его губы своими, как всегда нежничая, как всегда не в силах скрыть свою радость и остаточную неуверенность. Ичиго звучно целует ее под конец и мотает головой. — Нет, ближе. — Кивает он себе на грудь и снова смотрит на ее изящные ножки, округлые бедра и гладкий лобок. Он усмехается, уже шкодливым котом, и все трое заметно выдыхают. Тацуки замирает на миг. Орихиме косится на нее и несмело перекидывает ногу через Ичиго, оседлывая его и садясь мягкой попой на стальные мышцы груди. Рыжик хохочет. Так легко, совершенно по-детски и беззлобно. Он проводит руками от ее колен до таза, ныряет ладонями за спину, подхватывает за ягодицы и заставляет девушку податься вперед. — Ближе, Орихиме, ближе… — улыбается он и млеет от ее невинного личика, глядящего на него с непониманием и в то же время с выжиданием. Ичиго целует ее такую раскрытую и беззащитную прямо в сосредоточение ее нежности и неотрывно следит за ее реакцией на это. Широко распахнутые глаза рыженькой не в силах даже пошевелиться. Даже длиннющие ресницы не дрожат. Ичиго может распознать эмоции Орихиме только по диаметру зрачков, которые принялись пульсировать, как черная дыра космоса, и утягивать его на самое дно ее шокированной — шокированной приятно, — души. Проходит несколько минут, как затихшую комнату наполняют красноречивые звуки. Мычание Тацуки, мурлыканье Ичиго, аханье Орихиме. Все трое активно работают бедрами — только каждый в своей плоскости. Тацуки мстят за внезапный, хоть и потрясный минет: Ичиго перехватывает ее ритм и наращивает уже свой темп. Координировать себя ему дается плохо. Двигать членом в Тацуки и языком в Орихиме никак не удается синхронно. Разные амплитуды. Разные крики. Разные эмоции. Ичиго вдалбливается в горячую Тацуки, Ичиго врывается в тесную Орихиме, Ичиго грозит получить косоглазие, одним оком наблюдая, как закатывает глаза брюнетка, вторым — как сминает потрясные груди рыженькая. В голове у парня снова все звенит, плывет, но судорога Тацуки скрещивает мир в калейдоскоп и берет тайм-аут у времени… Каким бы прекрасным зрелищем не являлась Тацуки, расплывшаяся в улыбке после экстаза, но Ичиго остатками сознания понимает, что слезла девушка с него сейчас не просто так. Орихиме, истекающая соками и пульсирующая жаром на кончике его языка, кажется, тоже все понимает. Она льнет к распластанной в неге подруге и целует ее редкую улыбку. Бедра Орихиме оказываются на удобной высоте, и Ичиго комфортно пристраивается к ней сзади. Он входит постепенно, не спеша, хоть и стоит это ему титанических стараний. Хочется до боли. Хочется быстро и до конца. А вообще хочется раздвоится, чтобы быть в обеих любимых девушках одновременно. — Ш-ш-ш, Орихиме, ш-ш-ш… — шепчут одновременно и Ичиго, и Тацуки. Первый накрывает ее собой и обвивает рукой за талию, притягивая к себе ближе. Вторая подводится на локтях и покрывает ее выгнутую шею поцелуями. Иноуэ всхлипывает, когда Куросаки таки добирается до нее и оказывается внутри полностью. Арисава привычно жалеет такую слабую сильную подругу, судорожно растирает ее плечики, вторя лихорадочным поцелуям их общего друга, которые он оставляет на ее лопатках, будто желая вызвать крылья ангела. В воздухе сгущается такое напряжение, сотканное из надрывных дыханий троих, недосказанных фраз и незавершенных дел, что становится разом и душно, и страшно. Ичиго и Тацуки испуганно переглядываются через плечо Орихиме, но та, находясь меж ними, наконец делает первое движение — прогибается в пояснице и чуть подается вперед. — Умничка… — У Ичиго стекает капелька пота с виска и он не может не радоваться облегчению. Дальше все будет проще. Орихиме действительно разжимается, обмякает, расслабляется. Ее пульсирующий заполненной пустотой животик начинает гулко и часто ударяться стенками о его руку, что поддерживает ее. Орихиме нервно хватается за простыни, по бокам от локтей Тацуки, смотрит той в глаза, улыбается так, что Ичиго чувствует, видит это сквозь ее затылок, и начинает двигаться тоже. Рыжая крошка стонет отпадно. Ичиго едва держит себя в руках, когда тело Орихиме отзывается на него каждой клеточкой. Она реагирует мгновенно, бурно, остро, на малейшее продвижение, на каждое покачивание, на смену углов. Это заставляет бежать ток по позвоночнику и дышать чаще. Ичиго глухо хрипит, расходится не на шутку, но видит кулак Тацуки и не срывается. Он входит резко, с пошлыми шлепками, что наполняют стены комнаты, дергает подругу на себя, насаживая рвано, целуя страстно, ловя ее крики ртом напополам с Тацуки. Из подернутых возбуждением глаз, Ичиго вскользь замечает торжествующее выражение лица подруги и не удерживается, чтобы не показать ей язык: пусть не думает, что все это происходит только благодаря ей. Они все трое здесь. Все вместе. Все нуждаются в друг друге. Все хотят друг друга… Когда Орихиме начинает бить дрожь, Ичиго чувствует, что находится на грани тоже. Лишать рыжую первого удовольствия не хочется, и парень стискивает зубы. Он отключает мозг, зажмуривается, абстрагируется, продолжает чисто механические фрикции, лишь бы поторопиться вбросить Орихиме в эйфорию прежде себя и… ощущает колечко пальцев вокруг члена, что перекрывает приток бушующей крови, шумящей по всем венам и даже в ушах. «Гадская Тацуки», — шикает на нее рыжик, но в который раз делает реверанс в сторону ее прозорливости. Арисава всегда приходит на помощь в нужную минуту даже в таком деле, как секс. От этой мысли Куросаки заходится смехом, на удивленный взгляд повернувшейся к нему Иноуэ целует ту крепко, покусывая губы, заглатывая ее язык, распознавая на вкус вибрации подступающего оргазма. Он отпускает девушку, задевает вздыбленные соски немилосердной рукой, но приносит как раз то самое, болезненное наслаждение, которого не хватает. Его рука скользит по хрупкой спинке, описывает бок, ныряет меж ног Иноуэ и… натыкается на уже работавшую ладонь Арисавы. Ичиго суживает глаза, растягивает ухмылку в пакостном предвкушении, пробирается длинными пальцами дальше, ниже, по запястью Тацуки, по локтю, спускается к ней на живот и меняет намерение приласкать одну девушку на доставление дополнительного удовольствия другой. Тацуки дергается от неожиданного входа, зыркает зло на Ичиго, а тому хоть бы хны: он доходит до пика вместе с Орихиме, ласкает ее, в то время, как она в свой черед ласкает их общую подругу, да еще теперь, ослабив хватку, напротив стимулирует его к скорейшей развязке. Орихиме уже скулит от того, что невмоготу. Тацуки упрямится, пыхтит. Ичиго вырабатывает один ритм и закатывает глаза в предвкушении взрыва. Их и своего. Взрыв действительно происходит. Сначала Орихиме разражается криком полного удовольствия, затем Тацуки охает и рычит все равно упрямо, ибо уступила бразды своего первенства, ну, а после Ичиго… получает в лоб очередной подушкой. — Только попробуй кончить в нее, идиотина, — шипит Тацуки, которая явно устроит им всем в будущем лекцию о контрацепции. И Ичиго трясет. От смеха и от излияния. Трясет от дикого счастья получать по мозгам и получать по сердцу… Двойная доза адреналина, эндорфина и героина, что приносят ему эти двое — лучшее, что случалось с временным шинигами в его паршивой жизни. Ичиго глядит, как вымотанная Орихиме осторожно опускается на постель рядом с Тацуки. Теперь он видит лицо рыжей — с раскрасневшимися щеками, с растерянным взглядом, но с такой широченной улыбкой, что Ичиго влюбляется в нее еще раз двести подряд. — Ну че смотришь? — подает тут же голос вторая любимая подруга. Как всегда ворчит. Ичиго склоняет голову набок и насмешливо глядит на ее не менее румяное и милое личико. — Ой, — цокает Тацуки, — иди уже к нам, — протягивает она к нему руки, ловит сначала поцелуй, затем плечи и, стискивая в объятиях лучшего друга, шепчет ему на ухо: — Ты моя любимая идиотина. Куросаки снова заходится смехом и смотрит на Арисаву без укора: ну как ее можно не любить? Такая колючая снаружи, а внутри — такая же добросердечная, ранимая, преданная, как и Иноуэ. Рыжик укладывается меж своих барышень. Притягивает витающую в облаках Орихиме к сердцу. С улыбкой наблюдает за ее блуждающим взглядом и думает, будет ли так всегда с этим солнышком. Тацуки ворчит, отпирается, отворачивается, прижиматься ну никак к нему не хочет. Так говорит. А сама врастает позвоночником ему в бок, переплетает пальцы с обнимающей ее рукой и целует нежно один за другим подушечки его пальцев. Ичиго пялится в потолок. Пялится и лыбится во все тридцать два, которые у него еще не выросли. Мозг отвергает, что случившееся чудо — реальность, а потому Ичиго с чертовски сильной радостью ловит каждый шорох, исходящий со стороны любимых девочек. Орихиме мирно спит на его груди, сопит маленьким носиком и даже сквозь сон не перестает светиться счастьем. Тацуки, и уснув, так же недовольно бормочет что-то, ворочается беспокойно, но не отпускает его руку ни на миг. У Ичиго слипаются глаза от удовольствия и сердце заходится радостной колотушкой: они отныне вместе, все втроем, и никто не обделен, не обижен, не несчастен. Он трется щекой о горячие медные волосы одной подруги, вторую целует в макушку и засыпает, согретый их теплом с обеих сторон, согретый их любовью и дружбой, согретый мыслью о том, что и его любви и дружбы хватило на их обоих…***
И без того скучный урок химии начинается с сетования Като-сенсея на потерю ключей от химкабинета, из-за чего, собственно, ученикам пришлось остаться на душном втором этаже. Старшеклассники, в принципе, равнодушно встречают эту весть, как обычно слушают учителя вполуха, увлеченно занимаясь своими разносторонними делами. А вот у Орихиме спустя пять минут расшаркиваний химика начинает болеть голова. Она трет виски и тянет руку, чтобы отпроситься в медпункт. Ичиго, будто очнувшись ото сна, в изумлении вскидывает брови, волнуется не на шутку: всю неделю с Орихиме было все хорошо и вот тебе раз. Тацуки неожиданно вскакивает из-за парты и просится сопроводить подругу до медсестры: вдруг той по пути сделается еще хуже. У Ичиго уже неприятно грызет изнутри, однако он ловит странный взгляд Тацуки и удивляется еще больше: с чего это она и стала бы ему подмигивать… Куросаки снова хмурится, как только дверь за подругами закрывается, а он понятия не имеет, что там у них стряслось. Он бы и раньше переживал за них как ненормальный, но с тех пор, как они стали больше чем друзья, его прямо-таки заедает тревога за любимых девушек. Не проходит и четверти часа, как ерзающего на стуле рыжика вдруг осеняет. Он смело тянет руку и просится… в туалет. Като-сенсей недовольно поджимает губы, Исида подозрительно суживает глаза, а со стороны Асано с Мизуиро доносятся смешки. Куросаки пофигу. На всех, вся, и, тем более, на какую-то химию. Правда, к химкабинету у него внезапно возрастает интерес. Потому два пролета лестницы преодолевается им в секунды. Длинный коридор на третьем этаже — за несколько шагов. Рыжий старшеклассник воровато оглядывается по сторонам, прежде чем постучать в лабораторию, от которой потеряли ключи, но внутри которой танцуют в свете окна тени. Поворот ключа — тихий, осторожный. Ичиго юркает в едва приоткрытую дверь и защелкивает замок сам. Оборачивается и ожидаемо видит посмеивающихся над ним Тацуки и Орихиме. У обеих зацелованных одноклассниц уже расстегнуты блузки, а щеки горят соблазнительным маком. — Начали без меня? — хмыкает он и вальяжно подходит к ним. — Я же говорила тебе, Орихиме, до него только через пятнадцать минут дойдет. Вон, пожалуйста, часы сверять можно, — не упускает шанс поерничать Тацуки, но получает вместо ответной колкости легкий поцелуй от притянувшего ее за подбородок Ичиго. — Вечно у тебя нога на тормозе, — расплывается она, смягчившись, в улыбке. — Может соображаю я и медленно, зато в других делах я весьма хорош. — Да неужели? — Тацуки снисходительно выгибает бровь и игриво смотрит: — Интересно, и в каких это?.. Ичиго лениво ей что-то парирует, и оба начинают пререкаться. Орихиме морщит носик, смеется, глядя на них, и обреченно качает головой: этих двоих ничего не исправит, но это не мешает им любить друг друга еще сильнее. Она подходит к большому окну лаборатории и задергивает бежевую штору, погружая кабинет в интимный полумрак, а парочку споривших призывая к тишине. Орихиме запечатывает их губы по очереди долгим нежным поцелуем. Берет за руки друзей и ведет к массивному широкому учительскому столу. — У нас всего полчаса до конца урока, — поясняет она. Говорит распущенно, а выглядит все равно очаровательно стеснительной. — Успеем, — отмахивается Ичиго и усаживает обеих девушек на столешницу. Они льнут с поцелуями к его щекам. Он дерзкой ладонью гладит каждую с внутренней стороны бедра, скользя рукой меж ног и собственнически задирая подолы школьных юбок. «Вот же ж…» — и смущается, и восхищается их изобретательностью, и давится смехом он: Орихиме и Тацуки даже белье надевать не стали. Ну что за девчонки! Такие же, как и их общий друг, наглые, игривые, смелые. Такие же, как и он, свихнувшиеся на их «дружбе» подруги.