Семикрылые

Больно ли, когда умирает кто-то, тебе дорогой? Наверное, да. Глоттони не знает, как называется это странное чувство в груди, которое зародилось глубоко внутри него, впитало в себя всю ненависть, что он когда-то испытывал, разрослось, а теперь прогрызало путь наружу, как ядовитая змея, проглоченная более крупной товаркой, отравляло её изнутри и раскрывало рёбра, чтобы самой утолить свой непомерный голод. У этого чувства, должно быть, прекрасные глаза, похожие на аметисты, холодные и бездонные, с прочерченной посередине тонкой трещиной зрачка. Такие глаза, никогда не знавшие ничего, кроме страсти, были у Ласт, что так любила притворяться, что испытывает и другие чувства... Да, Глоттони зовёт это болью, хоть и не знает толком, что это такое. Боль - это больно. Как ни глупо, но это так. Боль сжигает его изнутри, поглощает его собственный разум, разрастается, как раковая опухоль, о которой как-то говорила Ласт, запрещая ему есть очередного умершего человечка. У этой боли есть своё сознание, пустившее свои скользкие щупальца в нём, у неё есть улыбка, похожая на улыбку самого Глоттони, широкая и белозубая, только слишком уж холодная, у неё есть огромное серое сердце, которое бьётся глубоко-глубоко, где-то среди тёмных туч, и каждый удар этого сердца громом разносится в его голове, а молнии вычерчивают заветное имя. А ещё у неё есть голос, и она шепчет: "Мсти! Ты же помнишь Ласт..." И Глоттони не желает сопротивляться этой боли, даже не делая попыток сопротивляться её натиску и бешеным воплям, рвущимся из чужой глотки. Он помнит Ласт, он не может допустить, чтобы тот, кто убил её, остался жить! Глоттони мстит, не помня ничего, кроме этих проклятых молний, вычертивших "Ласт" на холодном тёмно-синем небе. Он всё ещё смутно верит, что Ласт скоро придёт. Просто Отец послал её что-то исправить, и она занята... Глоттони неважно, что боль внутри него упрямо твердит, будто Ласт умерла насовсем. Это всё ложь, он точно знает. Потому что Ласт никогда не хотела умирать вот так, смеясь над людьми, что слишком легко отдавали свою единственную короткую жизнь. А она была другой, она была лучшей, он была - всё... Ласт ушла. Ушла, ушла, ушла! Ушла из-за них, из-за глупых людей, которых так не любила. Бедная его Ласт, почему она ушла так? Глоттони не верит, что её глаза-аметисты погасли. Не верит, что её силуэт когда-то разлетелся пеплом чужих жизней. Это всё было с кем-то другим, не с ней. Только боль говорит иначе. И Глоттони даже рад покориться её воле, как прежде покорялся воле Ласт, и становится лишь сосудом для неё. Ядовитые змеи плюются раскалённым ядом, вынуждая всё шире раскрывать рёбра и выпустить их наружу, чтобы утолить наконец свой голод, свою месть. Звёзды всё равно погасли. И нет имени, которым можно было заполнить эту пустоту. А зачем тогда небо, если оно будет пустым?