Осколки.

Свет стареющей луны мягкой рябью ложился на водную гладь лесного пруда, упрятанного в тени ореховых деревьев. Ночную тишину нарушало лишь тихое уханье сов, загодя вернувшихся с на редкость удачной охоты. Лес, окутанный сумраком и ложной иллюзией безопасности, в это время суток вовсе не спал. Вопреки расхожему мнению, ночь не безмолвна, ночь — время пробуждения ночных созданий, тихих шорохов, мягкой поступи когтистых лап, терпеливо выслеживающих свою зазевавшуюся добычу. Ночь — время, когда духи могут больше не таиться, опасаясь быть увиденными случайными путниками, время, когда лес безраздельно принадлежал им, говорил с ними, и в тихом шелесте листьев можно было услышать древние легенды этих странных мест, бесконечную историю леса. Нужно было лишь уметь слушать. Эмиоха умела слушать. Каждую ночь, вот уже месяц, Эмиоха приходила к старому, затянутому ряской пруду и терпеливо ждала до рассвета. Ждала, покуда первые солнечные лучи, розовеющие где-то на горизонте, не вынуждали её покинуть место её ночного бдения, и снова вернуться домой ни с чем. И с каждой ночью, угасающей в рассветных лучах, таяли её последние отчаянные надежды. Эмиоха не умела летать. Было время, когда она с тоской смотрела в небо, мечтая хоть раз в жизни почувствовать ветер в крыльях, безраздельно отдаться эйфории полёта, лавируя меж воздушных потоков, ощущая солнце на своей коже.Так близко - ближе, чем кто-либо. А потом она встретила Калле. Любовь в мире духов. Не то что бы это было такой уж редкостью, но для Эмиохи мир перевернулся. Рядом с Калле она наконец обрела свои крылья, и пусть их видела и чувствовала только она, небо больше не манило её; Калле стал её небом, и этого было достаточно им обоим. Эта ночь была особенной, и Эмиоха это чувствовала - волнение искрилось где-то на кончиках пальцев, прогоняя усталость бессонных дней последнего месяца. Ханну брёл бесшумной поступью, ступая по опавшей листве и мягкому мху. И лес замер: ни звука, ни шороха. Как будто кто-то выкачал весь воздух и в этом звенящем вакууме Эмиоха слышала лишь биение своего сердца. — Ты пришёл. Я знала, я всегда знала, что это правда. Лес никогда не врёт, - голос не слушался, срываясь в задушенный шёпот от затопивших разом эмоций. Старый мудрый Ханну до последнего оттягивал эту встречу. Лес давно рассказал ему о духе, вот уже месяц приходящим на пруд в надежде исцелить возлюбленного. Он так надеялся, что Эмиоха сдастся и оставит тщетные попытки найти духа мшистого леса. Но Эмиоха не сдавалась. Ночь за ночью, до боли в больших голубых глазах вглядываясь в темноту, прислушиваясь к щемящей тишине, она ждала его появления. Эмиоха верила в старые легенды, рассказанные лесом. Но Ханну знал, что принес с собой лишь разочарование. — Ты права, Эмиоха, лес не умеет врать, но иногда он может заблуждаться. Я не могу помочь тебе в твоей беде и никто в этом подлунном мире не может. Калле умрёт и тебе придётся принять это, как бы тяжело не было. Все умирают, Эмиоха, и духи не исключение, - все три глаза духа были полны сочувствия и искреннего сожаления. — Нет, я не верю. Не верю! Неужели совсем ничего нельзя сделать? — слёзы душили, но Эмиоха отчаянно сопротивлялась, отказываясь принимать такую правду. Не этого она ждала весь месяц, не за этим приходила каждую ночь. Ханну тяжело вздыхает и наклоняется, поднимая с земли упавший с ветвей орех, совсем крохотный, ещё зелёный. — Я не могу спасти твоего Калле, но я могу дать тебе немного больше времени, - Ханну сжимает орех в ладони и мягкий золотой свет окутывает его. - Ни одна сила не может удержать душу, готовящуюся к переходу, но можно отколоть малую её часть, поместив осколок в этот орех лещины, - дух протягивает Эмиохе орех и та замирает, в нерешительности прижав ладони к груди, и, кажется, совсем не дышит. — Отдай его Калле или просто положи рядом с ним. Когда придёт время, ты всё поймёшь, - крохотный орешек оттягивает ладонь и Ханну уже сомневается, что принял верное решение, но Эмиоха делает шаг навстречу и протягивает руки. И духу леса ничего не остаётся, кроме как с тяжёлым сердцем вложить будущее вместилище в протянутые ладони. — Запомни, Эмиоха, — это не навсегда, тебе придется проститься с ним рано или поздно. Однажды ты должна будешь отпустить его, как бы тяжело тебе не было. И тогда просто закопай орех в землю, и душа сама найдёт путь к свету, прорастая побегами лещины, - Ханну вовсе не был уверен, что Эмиоха слушает его, изо всех сил прижимая к себе орешек, надёжно закрывая его от всего мира. Дорогу домой Эмиоха вряд ли запомнила. Она бежала как никогда и сердце сжималось от одной мысли, что она может опоздать. Калле ушёл с рассветом, просто растворившись в первых лучах солнца. А Эмиоха ещё долго чувствовала, как его холодная рука из последних сил сжимает её пальцы. Орешек у изголовья засветился, словно охваченный ровным голубым сиянием изнутри, и из зелёного превратился в золотой. Ничто не может остановить течение времени: день рождает ночь, времена года сменяют друг друга, замыкая бесконечный круг. Лес засыпал и пробуждался, утопал в снегу и плакал вместе с дождём, распускался цветами и ,как и прежде, рассказывал свои нескончаемые истории. Но Эмиоха больше не слышала лес. Не видела смены времён года, не отличала день от ночи. Её красивые голубые глаза, некогда горевшие ярким аквамарином, потухли. День за днём она всё дальше уходила в чащу, не разбирая дороги, не жалея ног, и лишь сильнее прижимала к груди свою драгоценную ношу. Эмиоха шла так долго, что порой ей начинало казаться, что её собственная душа давно разбита на миллион кусочков и острые осколки разрывают её изнутри, больно впиваясь в тело. А крохотный орех стал неподъёмной ношей, жалким отголоском былой любви, за которую она продолжала цепляться из последних сил. Эмиоха смутно помнила слова, сказанные Ханну у лесного пруда. Время. Его никогда не будет достаточно, сколько не убеждай себя в обратном. Утро, когда Эмиоха будет готова расстаться с Калле, посадив орех в землю и отпустив осколок его души на свободу, никогда не наступит. Дорога, по которой она день за днём будет брести не помня себя, никогда не закончится. Крылья, подаренные Калле в день их встречи, он навсегда забрал с собой. Мир сжался до размеров крохотного золотого ореха в маленьких хрупких ладонях. Лес не умеет врать, но иногда он заблуждается.