Пустота

Он больше ни разу в жизни не произнесет его имени. Теперь стало слишком больно. Невыносимо. Эти родные, когда-то теплые шесть букв стали причинять боль. Каждый раз их произношение несло за собой волну воспоминаний, горечь потери и осознание глубокого одиночества. Теперь его нет рядом. Теперь это холодные шесть букв. Больше нет единственного, родного, с которым была незримая, но прочная связь. Неразрывная. Самый гордый, самовлюбленный, самый невозможный, но все равно — лучший. Тот, кто выделялся из серой массы людей. Был тем самым ярким пятном в жизни бывшего военного врача — Джона Ватсона. Был кислородом, без которого невозможно жить. Все это один человек — Шерлок Холмс. Был. Такое короткое и страшное слово. Пожалуй, хуже него лишь осознание очевидного: и никогда больше не будет. Без воздуха человек умирает через несколько минут. Довольно быстро. А Джон умирал медленно. Умирал — в один миг лишившись всего. Шерлок был далеко не идеальным, скорее наоборот. Всех интересовало, как можно уживаться с этим демоном? Джон просто улыбался этим людям и ничего не отвечал. Шерлок делал, что хотел и когда хотел. Шерлок причинял Джону боль осознанно и нет. Шерлок всегда оставлял последнее слово за собой. Шерлок... Для него жизнь была игрой, в которой он не мог остаться проигравшим. Он был и правда со своими странностями в голове. А Ватсон, вопреки всему, им восхищался. Его умом? И это тоже, но в основном скрытой тайной, которую так и не познал. Теперь эти годы, проведенные вместе с Шерлоком, надолго отпечатаются в душе, и даже самая сильная кислота не сможет их разъесть. Джон никогда не станет делиться ни с кем этими теплыми воспоминаниями. Это будет его тайной. Их тайной. Говорят, что душа человека живет до тех пор, пока о ней помнят. В таком случае, Ватсон будет помнить своего друга всегда. Прошло полгода со дня смерти Шерлока. Со дня чистой и искренной просьбы Джона на могиле друга: «Будь, пожалуйста, живым». Слова, которые никогда не будут услышены, исполнены. Полгода душевных терзаний, ада, состояния на грани жизни и смерти. Джон стоял молча перед дверью дома, в который когда-то хотелось скорее вернуться, в котором был уют, тепло, спокойствие и он… Шерлок. Самый близкий и только его. Джон любил в Холмсе все, особенно запах. Непередаваемый. В каждом доме имеются свои запахи и то, как он пах — было символом 221В. Теперь этого запаха больше нет. Теперь это было невозможно — открыть знакомую, повидавшую много историй дверь. За ней слишком много воспоминаний, вещей, которые видели их вместе. Джону — самому стойкому, смелому, сильному человеку, — было трудно взяться за ручку. Он прошел войну, но тут не мог пройти порог, переступить через себя. Люди умирали у него на руках, но у доктора не было жалости. Нет ее и сейчас. Нет жалости, как нет и самого Ватсона. Вместе с Шерлоком умер и он. Джон просто подарил себя другу, не требуя ничего взамен. Ветер дул в спину, помогая сделать первый шаг. На лице Джона не было ни единого признака жизни. Сейчас он сделает все, что ему скажут, и сделает это с безразличием. Управляющим стал сам ветер. Джон покорно сделал шаг. Еще один, еще. Признаки жизни стали проявляться: сердце ускорило свою работу. С каждым шагом оно ударяло все громче, и этим, казалось, причиняло физическую боль. По голове словно ударили тупым предметом, чтобы выбить любую мысль. Джон замедлил шаг. К горлу подступил горький комок слез. Но Ватсон не из тех людей, кто станет плакать. Он сильный, он справится. Он откроет дверь. Он зайдет. Его ждет старушка — миссис Хадсон. Джон бросил ее совсем одну, и теперь совесть сделала свое дело. Она уверила своего хозяина, что нужно навестить покинутую и как-то сгладить свою вину. Ведь и ей был важен Шерлок. Хорошо. Половина дела сделана. Осталось лишь открыть знакомую дверь и войти. Джон медленно поднимает руку, чтобы ухватиться за дверную ручку, мысленно успокаивая себя. Осталось чуть-чуть, да и, кажется, что он смог справиться с комком в горле, взять себя в руки. Пусть так. Дверь не заперта. Странно, ведь Джон идет без предупреждения и его не ждут. — Миссис Хадсон? — голос звучит твердо и разлетается в каждый угол квартиры. Ответа не следует. Джон неуверенно делает шаг вперед, поднимается по лестнице, и уже не в поисках единственной хозяйки, ноги сами ведут его по знакомому маршруту. С каждой ступенькой картинки прежней жизни, которые с ехидной улыбкой подбрасывает собственная память, становятся все ярче, все яснее. Волны воспоминаний, одна за другой, накатывали на Ватсона. В своей голове он видел Шерлока живым. Представлял, что сейчас откроет дверь гостиной, а там он. Сидит в своем кресле, окруженный полнейшим беспорядком, который совершенно не волнует великий ум. Сейчас они снова начнут бурно обсуждать какое-нибудь преступление. Миссис Хадсон снова намекнёт на слишком нежную привязанность её мальчиков, а они сразу же опровергнут эти оскорбительные догадки. Или нет? А Джон ведь его любил. Любил? Да, конечно. Тихо, молча, взглядами. Но не мог сказать такую простую фразу: «Я очень люблю тебя». Убить человека? Просто! Но вот признаться Шерлоку в чувствах… Даже в таком человеке, как Джон, таился страх. Страх быть отвергнутым, не понятым. Ведь Шерлок повенчан с работой. Но это не важно. Уже не важно. Пустые мысли, пустые слова, основанные лишь на воспоминаниях. Джон заходит в темную гостиную. Черные шторы опущены, и солнечный свет проникает лишь сквозь узкие щелки. На свету летают микроскопические частички пыли. Теперь она повсюду. Теперь запах 221B — пыль. Кажется, миссис Хадсон забросила уборку, даже ничего не перекладывала с места на место. Все лежало так, как в тот последний день. Джон помнил расположение каждой вещи. Словно привидение, он ходил по комнате, вглядываясь в каждый угол. Здесь Шерлок любил проводить свои опыты, здесь Шерлок принимал клиентов, здесь погружался в свои чертоги разума. Темнота вокруг Джона сгущалась, пыль проникала в самое сердце, удушала. Воспоминания давили на разум. Когда-то разноцветные, проведенные с единственным другом дни пропадали в этой темноте. И, казалось, что даже лучи солнца бесследно рассеивались, обрубая за собой последние ниточки, по которым Джон мог вернуться к обычной жизни. Ну и пусть. Все равно привычной жизни не будет больше никогда. Пропало главное составляющее, без которого ничего не может быть прекрасным. Джон обходит его кресло, касаясь кожаной обшивки, словно пытаясь ухватиться за прошлое. Но это не помогает, не поможет. Теперь Ватсон остался один в огромном мире, окруженный пустыми людьми с ничего не выражающими глазами. Зацикленными лишь на один сценарий развития жизни. Людьми, которые просто существуют, впустую отдавая время, отведенное им. Если бы Джон только мог забрать у этих безликих людей их впустую проводимое время и отдать его Шерлоку, оживить, то сделал бы это, не раздумывая. Даже отдал бы и свое. Ведь теперь он тоже станет серым, безликим, как все они. Джон тихо отворил двери в кухню. Весь беспорядок сохранился. На столе также разбросаны колбы, но уже пустые. Все содержимое разложилось, отравив воздух, отравив жизнь Джона. Он осмотрел всё помещение, ничего не тронув. Тоска окутала его душу. Едкая, смертельная, от которой никак не избавиться. Она туманила разум, проникала в каждый уголок души. Джон, ничем не похожий на живого человека, медленно стал уходить из комнаты, навсегда оставляя в ней все воспоминания. На пороге гостиной появился темный силуэт. — Шерлок? — Джон? — переспросил нежный женский голос. — Это вы, миссис Хадсон… Здравствуйте, — глупость. Всего лишь подсознание выдало то, чего хотелось бы больше всего увидеть. Но эта иллюзия длилась не больше секунды, и снова обрушилась жестокая реальность, сковав Джона цепями. Надо вымаливать прощение у старушки, ведь это и было целью визита.