P.S. ... вечно твоя, Кит

Холодный осенний ветер гулял по улицам ещё совсем сонного города. Опавшие с деревьев листья кружили на ветру, словно заигрывая в приватном танце, опьяняя сладковатым ароматом случайных прохожих. Небо хмурилось и нагоняло смертную тоску, отбивая всякое желание выходить из дома. Смотреть же на всё с окна, уютно устроившись в тёплой квартире, было ещё то наслаждение. В одной из комнат дома пахло акварельными красками, свежим кофе, дождём из открытого окна и едва уловимо никотином и мятой. Темноту постепенно разбавил день, запуская щупальца света в потайные места, придавая вид полнейшей безопасности. Тонкие ниточки дыма тянулись вверх от тлеющей сигареты. Из динамиков ноутбука, который лежал в груде одеял и подушек на кровати, звучала композиция Моцарта. Тихий шорох карандаша по бумаге приятно гармонировал с остальными звуками. Дождь начался незаметно, еле слышно постукивая по стеклу и карнизу мелкими каплями. Завершая набросок, Марк отложил простой карандаш в сторону, замёрзшими пальцами потушил окурок и посмотрел на готовый эскиз, нарисованный в порыве вдохновения на обычном тетрадном листе. Тонкое запястье его руки опоясывала красная нить, переплетённая в тонкую сложную косичку: ручная работа, напоминающая модные когда-то «фенички». Но это было далеко от правды. Эту вещь ему привез друг из Израиля, когда ездил покорять вершины местных гор. Очень дорогая и ценная вещь не столько по деньгам, сколько памяти. От задумчивости и покоя Марка отвлёк стук в дверь, тихий и лёгкий, больше характерный его пожилой бабушке, нежели остальным членам семьи. Хоть Екатерина Дмитриевна и обещалась пробыть всего неделю, задержалась уже на месяц, что несколько раздражало молодого человека. Громкий звук заставил парня вздрогнуть и выронить бумагу из тонких замёрзших пальцев. Марк устало провёл ладонью по осунувшемуся лицу, ощущая пальцами впалые щёки и острые скулы. Небритая несколько дней щетина неприятно колола кончики пальцев и раздражала кожу. В голове промелькнула ускользающая мысль о том, что пора бы уже побриться. Голубые пронзительные глаза, с лопнувшими от недосыпа капиллярами и синевой вокруг них, устремились на скрипнувшую дверь. ― Входите уже, нечего стоять на пороге и создавать сквозняк, ― даже не удостоив нежеланного гостя взглядом, парень взял новый лист бумаги и стал на нём что-то вырисовывать, просто чтобы занять чем-то руки. ― Ты не голоден? ― бодрым, но со старческой хрипцой в голосе спросила вошедшая пожилая женщина, внося поднос и закрывая за собой дверь. ― Нет, я не голоден. Благодарю за проявленную заботу. Екатерина Дмитриевна поставила поднос с едой на комод, оглядывая тёмную комнату внука. Зашторенные окна пропускали слишком мало света. Учитывая сегодняшнюю погоду и отсутствие солнца, комната погрузилась во мрак, хорошо сочетаясь с атмосферой в доме. Ей всегда казалось, что внук выбирал слишком мрачный интерьер. И лишь четыре года назад поняла, как ошибалась. Не раз она жалела о том, что попрекала молодого человека за вечный бардак в комнате. Сейчас она была бы рада и тому, что было. Теперь стены украшали рваные плакаты любимых когда-то групп; вмятины от кулаков; фотографии, на которых запечатлены родители и друзья. Когда-то там были совместные фотографии с его участием, теперь только те, где он не присутствовал. Ляпы с брызгами от красок были почти всюду, они украсили не только стены, но и пол, стол, и всё, что было доступно. На полу, возле ног парня, женщина заметила пустые пластинки и пачки от таблеток. Мусорное ведро уже до отказа забито альбомными листами, кусками ватмана и обычными тетрадными страницами. Скомканная бумага валялась и вокруг корзины. Казалось, лишь кровать осталось нетронутой. Более того, складывалось впечатление, что на ней давно никто не спал. Подпирая стены, на полу стояли различные картины, половину из которых было не разобрать, что именно там изображено. Но Екатерина точно знала, что среди этого мрачного изобилия имелась одна невероятная картина, которая была написана пять лет назад. Как же давно она не видела того рисунка. Сердце женщины болезненно сжалось, к глазам подступили слёзы и она еле сдержалась, чтобы вновь не зарыдать от бессилия. Но всё же, собрав всё своё самообладание в кулак, она нашла в себе силы говорить сурово и твёрдо, понимая, что это последняя возможность достучатся до упёртого парня. Она должна была в последний раз, перед тем как покинет этот дом, попытаться поговорить с внуком. ― Всё продолжаешь себя жалеть? Ты такой же слабый, каким был твой отец, ― с еле сдерживаемой болью в голосе выговорила женщина, сдерживая слёзы и стараясь проглотить ком в горле. ― Возьми себя, наконец, в руки и перестань истязать себя. Обезболивающими ты ничего не добьёшься, это лишь на время снимает боль, и ты это знаешь лучше нашего. Парень лишь крепко сжал кулаки, сдерживая ярость от несправедливости её слов. Она ведь ничего не знает. Не знает, как он каждое утро пытается оторвать свои бесчувственные ноги от постели, когда руки ещё слабые после сна. Не знает, каково это, когда чувствуешь себя настолько беспомощным и жалким. И уж точно не догадывается о том, как тяжело ему порой бывает смотреть им в глаза. Знать, что ты обуза для всех. ― Пошла вон! ― резко и громко рыкнул он, сорвавшемся на крик голосом, не выдержав разрывающей в груди боли. В ответ женщина лишь устало покачала головой, спорить она не хотела, ругаться тём-более. Ей лишь осталось надеяться что то, что она предприняла, подействует. Если та девушка сможет всё исправить, то это будет самое настоящие чудо. Но об этом пока рано говорить. Екатерина Дмитриевна улыбнулась, представляя себе красочные будущие. Развернувшись и выйдя из комнаты внука, женщина покинула этот ненавистный ей дом в последний раз.