Ветер не может быть сильным

      Ветер. Ветер, пронизывающий до мозга костей. Ветер, подобно брошенному щенку, сиротливо мечущийся среди прохожих. Ветер, смотрящий в людские лица, только чтобы найти хоть в чьих-то глазах каплю сочувствия к своему одиночеству, и срывающий куртки, чтобы самому закутаться и согреться. Ведь кто может согреть ветер, если не он сам?       Ветер слабый. Он просто хочет казаться сильным. Он просто притворяется.       Этот ветер разговаривает с поверхностью воды, нежно целует ее, умоляя добавить в морскую серость хотя бы один оттенок голубого — тот самый, который дарит надежду. И где-то вдали, в пыль стирая когти о недвижимые глыбы скал, ветер воет, протяжно, подобно волку, от отчаяния и тоски.       Дэвид вжимает голову в плечи и хмуро смотрит на четко выраженную линию горизонта. Ветер ненавязчиво гладит его по волосам, аккуратно пробегает мурашками по шее и незаметно проскальзывает под воротник, заставляя актера снова вздрогнуть и съежиться пуще прежнего. Что-то подсказывает, что сегодня спрятаться от ветра в куртке ему не удастся.        — Дэвид, все в порядке? — кто-то дотрагивается до его плеча, и актер машинально поворачивает голову в сторону говорящего. Даже не пытается опознать собеседника, выдает короткий, но всеобъемлющий ответ и возвращается к разглядыванию горизонта.       Дэвиду кажется, что в его голове стоит хронометр, который с маниакальной настойчивостью битый час отсчитывает секунды. Тик. Так. Тик. Так.       Дэвид часто-часто моргает, смахивая с ресниц крохотные песчинки. «Так с ума сойти недолго», — вспыхивает в сознании и тут же исчезает, бросаясь в погоню за размышлениями о никому не нужном и потому одиноком ветре.       О ветре, который очень хочет быть сильным.       Дэвид замечает под чертой горизонта вздымающиеся волны, а над ней — блекло-серые облака, лениво ползущие по небу. Чуть ниже облаков, горизонта и волн он находит очертания знакомой макушки. Даже самый ярый фанат, изучивший каждый миллиметр силуэта Билли, не смог бы за долю секунды выделить ее макушку из тысячи других, зато Дэвид такой способностью обладал и пользовался этим уже на автоматическом уровне.        Так же неумышленно, как определяет свою коллегу по паре выбившихся из хвостика волосинок, Дэвид направляется к ней, серьезный и угнетенный. Билли сидит, поджав колени, и прячет красное от слез лицо в ладонях. Она плачет тихо, еле заметно содрогаясь всем телом во время вздохов, и периодически всхлипывает. Дэвид молча садится рядом и обнимает ее, крепко прижимая к своей груди. Билли предпринимает вялые попытки сопротивления, мол, не смей успокаивать меня, человек с лицом Доктора, но актер настойчиво не выпускает ее плеч из своих рук, так что вскоре она покорно расслабляется, слегка разгибает ноги в коленях и позволяет себе прилечь на Дэвида, вытирая слезы колючим на ощупь рукавом своей куртки.       Ветер слабый.       Билли нравится быть Роуз Тайлер. Ей нравятся ночные съемки. Ей нравится отвратительный растворимый кофе в личном трейлере по утрам. Ей нравится работать в команде «Доктора кто». Ей нравится сама команда «Доктора кто» — все, начиная с ее коллег-актеров и заканчивая уборщицей, приходившей пропылесосить ее диван. Но даже тот факт, что она не может представить свою жизнь без всего этого, не цепляет актрису так сильно, как невозможность вообразить жизнь своей героини без Доктора и их путешествий. Простые серые будни уже давно остались в прошлом, и вроде бы, путешествия с Доктором и отказ от человеческой повседневности должны были поставить точку в истории Роуз Тайлер, а потому, наверное, Билли кажется, что даже плывущие по своему абстрактному миру облака издевательски смеются над ней, глядя сверху вниз.       Билли всегда знала, как сложится жизнь Роуз, но ей больше нравилось закрывать на это глаза, терять продолжение сценария на чердаках своего сознания и жить, потому что она никогда не считала Роуз персонажем, которого можно просто сыграть. А теперь Билли празднует ее уход со сцены, глотает слезы, задыхается переполняющим легкие запахом мужского одеколона и старается не обращать внимание на треск разбивающегося поблизости счастья.       Если история Роуз Тайлер закончилась на ее уверенных шагах в ТАРДИС, то сейчас Билли задается вопросом о жизни после конца, которая наступает как раз в тот момент, когда параллельные миры навсегда остаются по разные стороны стен. Есть ли эта жизнь на самом деле? Почему все книги заканчиваются на «долго и счастливо», когда потом, оказывается, может быть «коротко и порознь»? Кто напишет о жизни после конца, и кому она интересна, кроме тебя, плачущей на берегу бухты Плохого Волка в объятьях угрюмо молчащего Дэвида Теннанта?       Ветер просто хочет казаться сильным.       Дэвид кладет подбородок на голову Билли и закрывает глаза, слабо покачиваясь из стороны в сторону под ритм своего «тик-так». Ему предстоит разобраться в мыслях, чувствах и дальнейших намерениях Доктора, но вначале актер решает успокоиться сам. Можно бесконечно ссылаться на переутомление, неправильно-хорошее вхождение в роль, но скрывать от самого себя чистоту эмоций равносильно признанию белого черным или теплого холодным, а то есть, любой глупости. Дэвид любит вживаться в роль, иметь прямой контакт со своим персонажем и знать о нем все до мельчайшей детали. «В конце концов, так проще играть», — не раз говорил он, в ответ на замечания о чрезмерно сильных переживаниях за судьбы своих героев.       Сейчас Дэвид хочет сыграть Доктора, чтобы его глазами увидеть этот пляж и роняющую хрустальные слезы Билли, потому что Доктор непременно прижал бы ее к себе еще крепче и пообещал бы никогда не выпускать из объятий, тем самым подбодрив и Роуз Тайлер, плачущую слезами своей актрисы. Но Дэвид не может себе этого позволить, потому что Доктор не должен успокаивать ни себя, ни Роуз, пока этого не пожелает сценарист.       Уже совсем скоро они будут улыбаться журналистам, активно отвечать на вопросы фанатов, мастерски делать вид, будто ничего особенного не случилось, а по ночам вытирать краешком одеяла подкатывающие ни с того ни с сего слезы и мысленно спрашивать в космос: «Что ты творишь со мной, Доктор?», не получая ответа.       А потом вставать с постели, измученные бессонницей, и звонить друг другу на протяжении четырех дней, чтобы поговорить о погоде, распускающейся сакуре, маковых полях по дороге в Стоунхендж и красном велосипеде, подаренном Билли на Новый год, когда той было двенадцать. И именно тогда они будут по-настоящему веселы, в своих попытках вместе сбежать от бьющих ключом эмоций и переживаний.       И Дэвид обязательно скажет, что есть единственная вещь во Вселенной, которую невозможно изменить, и эта вещь — неотъемлемое присутствие Доктора и Роуз в жизнях друг друга, с чем Билли безусловно согласится. Пожелает ему спокойной ночи и останется спать в кресле возле окна, завернувшись в серый плед.       Билли смотрит на вздымающиеся над серой гладью моря холмы волн. Она всхлипывает, трет глаза тыльной стороной ладони и еще ближе подтягивается к Дэвиду, стараясь выразить доверчивым прижатием своей холодной щеки к его теплой шее всю свою безмерную благодарность за поддержку. Дэвид полностью отдается монотонному тиканью в своей голове и продолжает сжимать в объятьях притихшую Билли, чувствуя леденеющие на лице тонкие дорожки от слез.       Ветер не может быть сильным. Он притворяется.