(1)
В первый рабочий день погода стоит теплая. Не холодно и не жарко, в самый раз: пот ручьем не льется, впрочем, это скорее заслуга кондиционера, который слабо обдувает спину. Погода и впрямь идеальная, согревает косточки, расслабляет мышцы и так заряжает хорошим настроением, что Сокджин не выдерживает и просит «хватит уже напевать чертову тэяновскую песню, а то полетишь ты отсюда вместе с айз, ноуз и липс». Он беспечно посмеивается, но петь все-таки прекращает. Джин – хороший хён, а у Чимина пока еще нет желания портить отношения с коллегами. Пак Чимин, в некотором смысле слова, новенький. И не только в кафе, в Сеуле и в старшей школе тоже. Его мечта переехать из Пусана в столицу, чтобы учиться в школе искусств Ханлим, сбылась. И вот он здесь. Он занимается танцами, и это можно безошибочно определить по его телосложению: накрахмаленная черная форменная рубашка обтягивает бицепсы, плотно прилегая к широкой груди. И он ничего с собой поделать не может, когда, заметив в углу кучку краснеющих девчонок, пожирающих его глазами, растягивает губы в самодовольной улыбке. Хотя это не значит, что они его интересуют. Удовлетворенно вздохнув, Чимин принимается протирать кофемашину. С лица не сходит улыбка. На собеседовании Сокджин поведал ему, что одной своей улыбкой он способен озарить комнату, потому он старается о ней не забывать, уж тем более сегодня, в такой славный погожий денек. Свет просачивается сквозь редкие створки жалюзи, добавляя мягкого свечения, отчего создается приятное настроение. А потом открывается дверь. Легкий звон дверного колокольчика оповещает о новых посетителях, и Чимин с неизменной лучезарной улыбкой оборачивается. Однако к такому его жизнь не готовила. Не успевают первые два пацана переступить порог, как уровень шума подскакивает раз в десять, а у него сердце обрывается, когда он краем глаза замечает, как люди кидают в сторону подростков укоряющие взгляды. Вот же пиздец, думает он, изо всех сил пытаясь удержать на лице улыбку. Надеюсь, от вас не будет проблем. – Йоу! Шпана. Самая что ни на есть шпана. Один из них держит в захвате своего друга, который, судя по всему, еще нескоро вырвется на свободу. Чимин продолжает улыбаться. – Что желаете? – Можно средний чай латте с обезжиренным молоком, без пенки, очень горячий, пожалуйста, – широко улыбаясь, говорит парень в бейсболке, второй рукой поглаживая себя по животу. – Надо же следить за фигурой. Ага, думает Чимин, наскоро выцарапывая на стакане пожелания. Слава Богу, в Пусане ему доводилось работать в «Старбаксе». – А мне большой карамель маккиато с обезжиренным молоком, очень крепкий, очень горячий и побольше сливок, пожалуйста! – откуда-то снизу доносится голос его друга, которого он с минуты на минуту придушит, что не мешает ему, однако, говорить без запинки; на лице сияет улыбка, которая, пожалуй, затмевает даже чиминовскую. О господи. – Как вас подписать? – вежливо спрашивает он, хотя невыносимо хочется поржать с заказов. А вообще, пора бы уже привыкнуть к такому, но он все равно каждый раз удивляется, до чего ж люди любят извращаться над кофе. – Хоби и Тэтэ! Он поворачивается, чтобы передать стаканы Джину, еле-еле сдерживаясь, чтобы не закатить глаза, а затем берет деньги и отправляет их ждать. И тут подходит еще один. По сравнению с его взбудораженными приятелями (которых, по мнению Чимина, вообще нельзя близко к кофе подпускать), он относительно спокойный. У него бледная кожа, а под глазами темные круги, но он так выпячивает нижнюю губу, что Чимин думает «слушайте... а этот ничего такой, миленький». Несмотря на теплую погоду, на парне толстая вязаная шапка, из-под которой виднеются персиковые с розоватым отливом волосы, челка падает на глаза. В ухе красуется серебряная россыпь крошечных сережек. А знаете, что круче всего? У него, похоже, то же самое больное место – рост. Вроде адекватный, радостно думает он, и на лицо вновь пробирается улыбка. – Чем могу помочь? Все идет коту под хвост, стоит ему открыть рот. – Большой зеленый чай латте, семь порций ванильного сиропа, соевое молоко, двенадцать ложек маття, сто восемьдесят градусов, без пенки, пожалуйста, – как ни в чем ни бывало отвечает он, и бариста разинув рот хлопает глазами. Адекватный? Кто сказал «адекватный»? Он стремительно черкает на стакане, поглядывая на незнакомца, который смотрит на него с совершенно бесстрастным лицом. – Э-эм, хорошо, что-то еще? – И двойное шоколадное печенье с маршмеллоу с собой. Двойное шоколадное… Чимин в полном замешательстве в открытую пялится на него, и тут уже маленький злыдень не выдерживает и смеривает его ядовитым взглядом. – И что тут такого? Парню, что, нельзя уже просто так взять и купить печеньку? – Аа… ээ… Прошу прощения. Эм… как подписать? – лопочет он, а на щеках наверняка вспыхивает румянец. Чимину не достает смелости посмотреть парню в глаза. Первый рабочий день еще даже не кончился, а он уже успел выставить себя на посмешище. Джин делает напитки под аккомпанемент собственного хихиканья. – ...Шуга, – отвечает он, наконец, и Чимин даже не перепроверяет имя, как обычно: слишком уж ему хочется положить конец этому позору. Именно поэтому, когда обладатель розовых волос расплачивается и забирает свой чай латте, из чиминовской груди непроизвольно вырывается тихий стон, когда он замечает, что написано крупным почерком под логотипом «Старбакса». Сахар.(4)
– Мне тут Джин-хён рассказал, что ты на днях встретился с Юнги-хёном, – говорит Чонгук, сидя на стойке и болтая ногами. Он беспечно потягивает охлажденный сок, наблюдая за хёном, который выставляет черничные маффины. И плевать, что сейчас у него не перерыв. – Юнги? – он оглядывается, в мыслях ругая ленивого мальчишку, но, увы, ничего не попишешь – сын владельца как-никак. С пацаном из Пусана младше него на два года, но выше на пару дюймов его познакомил Джин под предлогом «слушайте, так вы же оба с другого конца страны, так что по-любому найдете общий язык». Чонгук – типичный своевольный подросток, но стоит ему улыбнуться, как вокруг глаз собираются морщинки, и Чимин не находит в себе силы пожурить мальчишку, когда он не удосуживается называть его хёном, или великодушно решает, что напарник и сам справится с большей частью работы. Чимин падок на милые улыбочки. – Угу. Он недавно был здесь с друзьями. И походу вы друг друга невзлюбили, – он фыркает, допивает сок и соскальзывает со стойки. Чимин нахмурившись, наблюдает за мелким, который целится в урну (и с такой неподдельной радостью забрасывает трехочковый, что Чимину только и остается, что умиляться). – Я не понимаю, про кого ты... – Шуга. Обана. В сознании мгновенно всплывает безучастное лицо, и Чимин хмурит брови. Тот самый парень. – Вы... знакомы? – Я знаю его друзей, – с невинной улыбкой говорит мальчишка, а у Чимина аж руки чешутся ущипнуть его за щечки. – Хосока-хёна и Тэхёна. Мы вместе ходим на танцы, и они частенько заходят. За Хосоком-хёном увязывается его друг, а с ним и Шуга. Танцы? Чимин тоже улыбается, мысленно ставя галочку напротив «расспросить попозже». Он и не подозревал, что мелкий паразит любит танцевать. – А почему вы его Шугой называете? Чонгук пожимает плечами, вновь забираясь на стойку. – Это псевдоним. Он неплохой такой андеграудный рэпер. Рэпер? Его изумление не остается незамеченным, Чонгук лишь посмеивается над ним, приговаривая «вот-вот, по нему ведь и не скажешь». В мыслях проносятся известные рэперы: A$AP Rocky, Tablo, Dok2, Deepflow, а потом перед глазами возникает образ того миниатюрного мальчишки с розовыми волосами, который три дня тому назад захотел двойное шоколадное печенье с маршмеллоу. Реально? Он не прочь бы разузнать еще, но над дверью раздается тихий звон дверного колокольчика, и он решает подумать об этом в другой раз, а пока нацепляет лучшую из улыбок. – Здравствуйте! Чем могу помочь? Пошел седьмой час, Чимин уже клюет носом, практически засыпает, устроив подбородок на руке, а голову – на витрине со сладостями, когда дверной колокольчик оживает. Слишком жарко, потому что Чонгук (мелкий паршивец) перед уходом вырубил кондиционер, так что только сейчас температура начала падать. Вот он, сонный, и пропускает пронзительный звон, и только когда раздается тихий, но резкий кхм, Чимин распахивает глаза и видит Шугу собственной персоной. Твою мать. Он тотчас принимает нормальную позу, поспешно приглаживая фартук и волосы; его бросает в жар быстрее, чем в кофемашине молоко взбивается. И по глазам парня явно видно, что он его помнит; под резким немигающим взглядом он чувствует себя не в своей тарелке. – Э-эм, это, извините! Что желаете? С секунду он молчит – изучает – но в итоге отвечает, приподняв бровь. И снова тот же мудреный заказ, как и в прошлый раз. – Большой зеленый чай латте, семь порций ванильного сиропа, соевое молоко, двенадцать ложек маття, сто восемьдесят градусов, без пенки, пожалуйста. Так легко и просто, без запинки, как робот. Чимин вскидывает бровь, над стаканом замирает ручка: он собирается спросить, хочет ли он еще что-то, но Шуга его опережает. – И кстати, тогда вы неправильно написали мое имя. Я Ш-У-Г-А. Так небрежно, будто чистой воды импровизация. Чимин поднимает голову и натыкается на прямой взгляд, парень нарочно не сводит с него глаз. Проверяет на прочность. Невероятно, потрясенно думает он. Невероятно. Нечасто можно встретить людей, которые обязательно припомнят такую незначительную ошибку – это же просто кофе – но судя по лицу Шуги, он не шутит. Чимин какое-то время бестолково открывает и закрывает рот, как рыба, а потом выдавливает из себя ответ, старательно сдерживая рвущийся наружу смех. Вызов принят. – О. Прошу прощения, виноват. – Вот-вот. Да как два пальца об асфальт, думает он, тихонько усмехаясь, и принимается готовить напиток. Эта нелепица занимает далеко не минуту, и все это время он затылком чувствует на себе шугин взгляд. В воздухе смутно ощущается напряжение, и всякий раз как он оглядывается назад, Шуга все так же наблюдает за ним, глубоко засунув руки в карманы узких джинсов. Сегодня на нем бейсболка вместо шапки, и вид не такой угрюмый и усталый, на шее наушники, а вкупе с худи Supreme и рюкзаком, он больше смахивает на андеграудного рэпера, как утверждал Чонгук, чем на мягкого (но одновременно колючего) плюшевого мишку. Закончив, он оборачивается и с самой лучезарной и простодушной улыбкой пододвигает парню стакан. – С вас шесть тысяч пятьсот вон. Шуга смотрит настороженно – и у него есть на это полное право – но протягивает нужную сумму, бормоча что-то вроде «ага... спасибо». Он выходит, не теряя ни секунды, потому что спешит на свое шоу, а об улыбке бариста, которая вызывает сплошное умиление, то есть, раздражение, он как-нибудь потом подумает. Чимин между тем в предвкушении веселья хихикает позади. И только на следующей улице Юнги проверяет стакан и не верит своим глазам. Щука.(6)
Чимин через голову стаскивает фартук в комнате для персонала, когда появляется Сокджин, весь такой в прекрасном расположении духа и с ухмылкой, приклеенной к лицу. В школу сегодня идти не нужно, поэтому он работает в утреннюю смену. Как же непривычно просыпаться в выходные в такую рань. Сон, однако, как рукой снимает, когда Джин заговаривает. – А на тебя вчера Юнги пожаловался. Он говорит это нараспев, поэтому Чимин хоть убей, но не верит, что он серьезно, а Джин силится сдержать смех, опираясь на дверной косяк. Но все равно Чимин заметно бледнеет. – Да ну на хрен, ты серьезно? – Угу. Забегал вчера после учебы. Ты в курсе, что он в этом году заканчивает Ханлим? Чимин был не в курсе, и при других обстоятельствах эта новость стала бы для него приятным сюрпризом, но вот сейчас его как-то больше волнует работа. – Хён, – с жалобным стоном Чимин виснет на старшем, мгновенно подключая все свое природное обаяние. – Что он сказал? А менеджеру? Менеджеру сказал? Джин даже не противится желанию потрепать его по голове свободной рукой, от смеха у него подрагивают плечи. Они хоть и знакомы с неделю, но с Чимином ему уютно – он ведь до невозможности дружелюбный. – Не бойся, Чимин-а. Он только мне пожаловался. Сказал, что ты вроде как прикалывался над ним? Ты ведь не имеешь к этому отношения, правда? Чимин стонет и проводит руками по лицу. – Да это ж просто безобидная шутка была, хён! А чего он так бесится, что я случайно ошибся в его имени!? А что, если менеджер узнает? Меня выпрут? Старший вздыхает и с теплой улыбкой щипает Чимина за щеку. – Говорю же, забей. Юнги – мой друг, он не будет долго париться. Ты просто походу реально его задел, раз он как дите малолетнее нюни распустил. Хм, интересненько, – размышляет Джин и гладит нахохлившегося парня по голове. – Да все по-любому будет хорошо. Обещаю. Тебе не влетит. – Точно? – переспрашивает он, поправляя волосы. Джин со смехом выходит из комнаты, напоследок оглядываясь через плечо и искренне улыбаясь. – Совершенно. А вообще, советую тебе почаще так делать.(9)
Когда Юнги снова приходит, Чимин опять принимает заказы. С Юнги еще один (парнишка, который в тот раз был в бейсболке и баскетбольной футболке), и когда он замечает в свою сторону счастливую улыбку Чимина, он шепчет что-то на ухо Бейсболки и тут же поспешно отправляется на поиски свободного столика. Чимин расстроен, ведь сегодня ему не удастся подразнить Юнги, тем более он заручился поддержкой Джина. Он вскидывает голову, когда с жизнерадостной улыбкой к нему подходит Бейсболка. – Здравствуйте! Что желаете сегодня? И опять то же самое «для Шуги и Хоби». Чимин догадывается, что перед ним сейчас стоит Хоби. Сегодня на нем спортивные штаны и просторная футболка с надписью «Soul Dance School». Чимин передает стаканы Джину и не может промолчать. – Танцуешь? – спрашивает он, кивая на футболку. (За спиной слышится, как Джин хихикает над очередным «именем» Юнги, Чимин еле-еле сохраняет невозмутимый вид, хотя улыбка так и просится на лицо.) – Ага, танцую. А что? Интересуешься? – с широкой улыбкой отвечает Хоби, перебирая деньги. Чимин кивает, подсчитывая стоимость, и шипит от боли, получив по бедру ящиком кассы. – Тип того. Я занимался танцами, когда жил в Пусане. А потом переехал в Сеул. Я учусь в Ханлиме. С тебя одиннадцать тысяч вон. Он удивленно приподнимает брови. – В Ханлиме? Да ладно! Мы тоже там учимся! – он протягивает деньги, сует в карман бумажник и забирает со стойки стаканы. – Ты просто обязан прийти на фестиваль через несколько недель. Мы покажем, что тебя ждет! – Хорошо, я подумаю. Спасибо, – говорит он с улыбкой и в ответ получает лучезарную улыбку от Хоби. – Приятного аппетита. Чимин успевает только помочь Джину почистить кофемолку, как совсем близко слышится протяжный стон Юнги и раздосадованное «ты че, издеваешься надо мной», его самого, правда, не видно. Они переглядываются и заливаются смехом, Сокджин ласково хлопает его по плечу, и Чимин думает, что год в «Старбаксе» определенно выдастся веселый.(10)
Он протирает столы в другом конце кофейни, когда замечает его, спрятавшегося в углу, с открытым блокнотом в кожаном переплете на коленях и кончиком ручки во рту. Раньше пришел, предполагает Чимин, бездумно складывая тарелки и кружки. Юнги один. Кепка надета задом наперед, пряди розовых волос торчат из отверстия над застежкой, а черные кроссовки скрипят всякий раз, как он пытается устроиться поудобнее. Он то остервенело строчит что-то, высунув от усердия кончик языка, то вдруг вздыхает, да так громко, что Чимин бросает на него озабоченные взгляды. Может исписать целую страничку только чтобы вырвать ее и затолкать в пустой стакан из-под кофе. – Сегодня лучше его не трогать, – любезно советует Джин, замечая, как Чимин не пропускает мимо ушей ворчание Шуги, причина которого, увы и ах, не он. – Как скажешь. Юнги сидит в наушниках, из которых доносится приглушенная музыка, когда Чимин оказывается поблизости. Старший выглядит подавленно, и в какой-то миг Джин берет чайник зеленого чая и уходит, а по возвращении с озорным видом подмигивает Чимину. Золотистые лучи послеобеденного солнца, пробивающиеся сквозь окна, играют бликами в его волосах, закладывая тени под подбородком. И Чимин не может отделаться от мысли, что Юнги классно выглядит.(13)
Повернувшись с маккиато в руках, он зависает на высоком, загорелом и возмутительно привлекательном мальчишке. Высокие скулы, темно-карие глаза, растрепанные каштановые волосы. Он в ханлимовской форме, наверное, как и Чимин, сразу после занятий. И, кажется, он видел его не только в школе. – Слушай, мы случайно на занятиях по хореографии не пересекались? У него низкий теплый голос, и когда Чимин кидает взгляд на стакан с его именем, его осеняет: это же парень, которого чуть не придушил тот, в бейсболке. – Ну да… ты Тэхён, если не ошибаюсь? – Ага, – отвечает он с квадратной улыбкой, она у него такая заразительная, что бариста не может устоять и тоже улыбается. – Я тут слышал, что ты на той неделе выбесил Юнги-хёна. О боже, об этом все уже знают? Чимин вздыхает, слегка опираясь на стойку. – Прости... Я просто чуть-чуть поприкалывался над ним. Вы вроде как друзья, вот я... – он показывает на Джина, который бодро мурлычет песенку и раскладывает брауни. Но тот лишь фыркает и энергично качает головой. – Не-не, ты чего, не извиняйся! Все норм, не сомневайся даже! – Правда? Джин-хён то же самое сказал... – Ну, значит, так и есть? – встревает Джин, и Тэхён бросает на него взгляд, они смеются. Отчасти Чимин чувствует себя третьим лишним, наверное, из-за того, что он недавно в Сеуле да и как-то не вписывается в их компанию. Но он все равно улыбается, а когда Тэхён на прощание машет рукой и говорит «до встречи в школе», ловит себя на мыслях о ворчливом обладателе розовых волос, которому он, судя по всему, изрядно портит жизнь.(23)
Когда взгляд Юнги натыкается на сидящего впереди Чимина, с его губ непроизвольно срывается громкий стон, а лицо прячется в руках. Почему он везде его преследует? Уже пошел двадцатый день, как этот придурок нарочно коверкает его имя, и с тех самых пор ему нигде нет покоя от него. Когда бы он ни оказался в «Старбаксе», он вечно там, с этой своей лыбой, которая уже в печенках сидит, идеальными волосами и с этим своим «чем могу помочь?». Ох, как же хочется ему вмазать. Словно сама судьба насмехается над ним, желая увидеть, как он приходит в бешенство от очередного «имени», которое сочинил этот сопляк. И Тэхён с Хосоком туда же. Он уже столько раз им жаловался в надежде, что до них дойдет, что ему совсем не хочется его видеть, но Хосок, напротив, позвал мелкого засранца на танцевальный фестиваль. «Паренек тоже танцует» и «он школьный друг Тэхёна, хён!», так что логично было позвать пусанского мальчишку. Стоит признать, что школьная форма на Чимине сидит совсем не так, как униформа: грубая ткань темно-синего пиджака выгодно подчеркивает сильные плечи, не подумайте, что он засматривается на него. По сравнению с ним Юнги – спичка. Он комплексовал из-за ног (как-то раз пару лет назад он ляпнул, что ноги у него ничуть не хуже, чем у девушек из SNSD, так его друзья… его друзья припоминают это при каждом удобном случае). В общем, бичфейс всегда при нем. Без преувеличения в Чимине было все, чего не было в нем самом. Вероятно, поэтому младший так любил выводить его из себя. Когда Юнги опять бросает взгляд на передний ряд, он как-то не особо удивляется, ловя на себе взгляд Чимина, к детскому лицу которого снова приросла дурацкая счастливая улыбка. Юнги тяжело вздыхает. Выпускной год обещает быть веселеньким.(28)
Тэхён радостно машет бариста, когда вся компания вваливается в кофейню и выкрикивает приветствия, не особо волнуясь о других, и Чимин даже не противится желанию закатить глаза. Они зависают здесь настолько часто, что он перестал уже воспринимать шум, чего не скажешь о посетителях. Он лишь вяло машет в ответ, а Джин рядом ржет. Юнги волочится позади, один наушник стянут, руки в карманах свитера. Он не прячется, просто от тех двоих столько шума, что он невольно отходит назад, чтобы дать им возможность вдоволь набеситься, сам он лучше побудет сторонним наблюдателем. Он подмечает, что Чимин с Тэхёном, кажется, нашли общий язык, несмотря на разные характеры. И пока он наблюдает за ними, Чимин неожиданно перехватывает его взгляд и лукаво ухмыляется. Вот же мудак. Юнги практически выкрикивает заказ, когда настает его очередь заказывать, щеки горят от того, как Чимин хихикает, и, высунув кончик языка, придумывает очередное дурацкое имя. У него в комнате уже гора из пустых картонных стаканов, все были бы совершенно одинаковыми, если бы не разные вариации его имени на каждом из них. На некоторых обычные ошибки, другие могут похвастаться более оригинальными, а на нескольких даже неприкрытые оскорбления. Он все равно сохранил все, все девятнадцать. Деньги сжаты в руке, которая уже безбожно мокрая от пота, и когда приходит пора платить, он поспешно опускает деньги в чиминовскую ладонь и сбегает к свободному столику ждать Тэхёна (подальше от Чимина). Хосок закатывает глаза, но за хёном всё же следует. Но перед этим посылает Тэхёну многозначительный взгляд, а растерянному бариста – ослепительную улыбку. Вскоре появляется Тэхён с тремя стаканами в руках, и по его лицу видно, что он явно задумал какую-то пакость. – Один архисложный зеленый чай латте для Соли! – патетично выкрикивает Тэхён, и Юнги тут же отзывается недовольным стоном, пытаясь не обращать внимания на противный гогот младшего. Что ж, в его коллекции ожидается пополнение.(33)
эй, шугарь интересно посмотреть на твою улыбку Юнги поглядывает на Чимина, который беззаботно обслуживает группку хихикающих выпускниц с его параллели, а в груди аж сердце заходится, ладони вмиг становятся холодными и липкими. А когда Чимин ловит на себе его взгляд и нагло улыбается – от чего его фан-клуб пронзительно визжит – старший только и может что сдержать громкий стон и вылупиться в окно, пытаясь избавиться от чувства тяжести в груди. Вот блять, рассерженно думает он и падает на кресло, избегая любопытных взглядов друзей. Он реально милый.(36)
Когда Юнги с друзьями приходят в следующий раз, Чимин по уши в работе. Джин передает ему стаканы, и младший, ухмыляясь, вытаскивает из кармана маркер и кое-что исправляет на одном из них. По одному раздраженному «да ладно» Чимин понимает, что проделка удалась. Однако он не успевает заметить, как на лице старшего проклевывается намек на улыбку.(39)
Все никак не можешь угомониться, да? Надпись малюсенькая, почти не разобрать. Почерк настолько корявый и небрежный, что он почти что выбрасывает салфетку, приняв слова за бессмысленные каракули, да скорей всего он бы так и сделал, если бы за этим столиком сидели не Тэхён с Юнги. Все никак не можешь угомониться, да? Он все перечитывает и перечитывает, и с каждым разом улыбка все шире и шире. Нет, не угомонится. Если бы он угомонился, не читал бы сейчас первую записку от Юнги, накарябанную на краешке чуть использованной салфетки. Это, конечно, ерунда, но Чимин рад даже небольшому прогрессу. Ему хочется вновь его увидеть.(44)
«Вновь» наступает через пять дней. Явно чем-то раздраженный Юнги открывает дверь, следом за ним показывается высокий одетый с иголочки блондин. Он его ни разу не видел, но скорее всего парни упоминали его. Когда Юнги подходит к стойке, он располагается за одним из свободных столиков. На нем снова шапка, но уже другая: она выше, плотно облегает голову, но надета кое-как. Из-под нее выбиваются волосы, а футболка чересчур мешковатая для его тонкой фигурки, он похож на какого-то вымышленного хип-хоп персонажа, особенно в сочетании с массивными Тимберлендами и шортами поверх легинсов. Сегодня на кассе Чонгук, и как только стаканы попадают в руки Чимина (для РМ и Шуги), он сначала делает необходимые изменения и только потом приступает к заказам. – Привет, – здоровается он, пододвигая к нему стаканы. Юнги даже бровью не ведет, сразу же забирает стаканы и проверяет имя. – Король эльфов? – У тебя уши торчат, – объясняет Чимин, а Юнги заливается краской и под веселый смех младшего сваливает. Чуть позже у блондина звонит телефон, и через несколько минут он уже со стаканом в руках вылетает из кофейни. Юнги не уходит, он так и остается сидеть (разумеется, шапка уже надета, как положено), на коленях открытый блокнот, губы поджаты. Спустя полчаса он все там же, у окна, бесцельно глазеет на улицу, вертя ручку в тонких пальцах. Он так и не притронулся к кофе, и вид у него до того растерянный, что Чимин мысленно ставит галочку напротив «в конце смены убедиться, что с Юнги все нормально». – Привет. Юнги вздрагивает и поднимает голову: видимо, не заметил, как он подошел. Теперь блокнот лежит на столе, закрытый, стакан наполовину опустел и наверняка давно остыл, но Чимин подготовился: он протягивает стакан, держа так, чтобы Юнги видел надпись (на этот раз Подсластитель), и тот с нерешительным взглядом осторожно принимает его. – Привет... – Тут свободно? – с лучезарной улыбкой интересуется Чимин, кивая на кресло напротив Юнги. –...Конечно, – отвечает он наконец, и Чимин вновь улыбается и с протяжным стоном опускается в мягкое кожаное кресло. – Как же ноет все, – кряхтит он, подтягивая ноги, и вертит шеей из стороны в сторону, от жуткого хруста Юнги морщится, но он хоть отвлекает его от демонстрации голой смуглой кожи, когда Чимин ко всему прочему еще и потягивается. – Эй, если ты покряхтеть пришел, иди в другое место. Только вот Чимин пропускает его слова мимо ушей, и Юнги больше не цепляется к нему, только время от времени кидает на него недовольные взгляды. Чимин наверняка устал, и он же не может выгнать его с собственного рабочего места, как бы ни хотелось ему побыть одному. Тем более, он принес ему кофе. За который не придется платить, он надеется. Чимин сползает вниз, так что достает подбородком до груди, теперь он практически лежит на кресле. – А ты чего все еще сидишь тут? Твой друг же ушел давным-давно, – спрашивает он, приподнимая стакан, чтобы отхлебнуть кофе, и снова уютно устраивается. Юнги пожимает плечами. – Ты снова писал? – Писал? – Ну да… ну, вот в этой книжке, – говорит он, кивая на блокнот в кожаном переплете. – Я видел пару раз, как ты пишешь, и твои друзья сказали, что ты рэпер, так воот... Глаза Юнги недобро сужаются. – Что еще они тебе рассказали? – Что ты клевый, но сдается мне, тут они слегка преувеличивают, – острит он, и, к его удивлению, Юнги смеется – не фырканье и не презрительная усмешка, а самый настоящий смех. – Напомни мне сказать им спасибо, – отвечает он, пугая своей ухмылкой, недолго, впрочем. Он не ожидал, что будет разговаривать с младшим так непринужденно, так легко. Колкости и раздраженные взгляды бесследно не исчезают, да и Чимин не перестает подтрунивать над ним, но так по-доброму, без злого умысла, и ему и правда нравится общество младшего. Он узнает, что Чимин с раннего детства занимается танцами. Поначалу только современными, но почему бы не попробовать что-то новое. Поэтому сейчас он танцует все по чуть-чуть, но тяготеет к хип-хопу, а когда он начинает перечислять любимых исполнителей, неожиданно находится столько тем для разговора, а Юнги только дай волю поговорить о музыке – не заткнешь потом. А Чимин и не хочет. Он теряет счет времени, просто наслаждаясь последними лучами послеполуденного солнца. Ему нравится слушать тихое бормотание Юнги, и он надеется, что они не в последний раз так сидят.(54)
– У Чимина перерыв, так что расслабься, сегодня некому покушаться на твое имя, – как-то вскользь замечает Джин, записывая заказ на стакане, когда замечает, как Юнги шарит глазами. – Я и не боюсь, – тихо возражает Юнги, но хён только поводит плечами и отворачивается к кофемашине. Он не видит, как у того поникают плечи. – Ну-ну, – отвечает Сокджин со знающим видом (было бы что знать), который Юнги не переваривает. Пока старший занят, Юнги размышляет, уставившись на свои ноги в поношенных конверсах, которые бесят его почти так же, как и один небезызвестный бариста. Ну, ладно-ладно. Раньше бесил. А недавно он свыкся с мыслью, что в ближайшее время ему от Чимина не отделаться. Что-то ему подсказывает, что он будет прикалываться над ним до последнего. Он может и ведет себя, как ушлепок, но никакой неприязни не вызывает. Да и по правде говоря, вряд ли найдется хоть один человек, которому не понравится этот улыбчивый пусанский мальчишка. Он почему-то вбил себе в голову, что доставать Юнги – его работа, а работа у Чимина совершенно точно кофе варить, а не дерзить парню, который старше него на два года (и выше на сантиметр). – Кстати говоря, у него никого нет. Можешь себе представить? Такой красавчик и без парня? Открытие застигает его врасплох, выдирая из мыслей, но он не дурак – он прекрасно понимает, чего добивается хён, и где-то там под всей этой напускной храбростью и горделивостью скрывается крошечная, почти незаметная частичка его, которую совсем чуточку интересуют предпочтения младшего. – Эй, а мне-то что? – он старательно делает недовольный вид, только выглядит он не гневно, а прелестно. Но Джин-то все знает, Джин-то все понимает, и от него не укрывается, как взгляд Юнги задерживается на комнате для персонала, прежде чем он торопливо хватает кофе и с покрасневшими от смущения ушами сваливает. Юнги-Юнги, изумленно вздыхает он, качая головой.(58)
На улице дождь, когда Юнги в следующий раз заходит в кофейню. И впервые за все время знакомства при виде него не «милый» проносится в чиминовской голове, а «сексуальный». Естественно, с Чимином ему не сравниться: старший на дух не переносит спорт, единственное исключение – баскетбол, он лучше часов пятнадцать проваляется в постели, чем будет слишком активно двигаться. Однако в его тощих ногах, обтянутых джинсами, есть что-то притягательное, а эта намокшая футболка, свисающая с плеч и плотно облепившая тонкую талию… Чимин отрывает от него глаза и усилием воли направляет мысли в другое русло. Что уж говорить о воде, капающей с ресниц на щеки или стекающей с кончиков потемневших волос. – Появился хрен пойми откуда, – шипит он, снимая бейсболку и взлохмачивая волосы. От такого Юнги Чимин чуть ли не давится кофе, и когда тот бросает на него странный взгляд, он быстро отворачивается, чтобы взять себя в руки, и только потом оборачивается (игнорируя Чонгука, который на том конце стойки чуть ли не уссыкается от смеха). – А-ага, я видел, – он смеется и хватается за стакан и маркер, хотя заказ Юнги уже наизусть выучил. – Как обычно? – Не, сегодня все-таки горячий шоколад, – говорит он, и у него щеки краснеют, поэтому он отводит глаза, пытаясь сохранить спокойствие. – На улице жесть какая-то творится. И словно в подтверждение своих слов, он шмыгает носом, смахивая дождь, который стекает с волос в глаза. Мин Шуга шмыгает носом. Чимин теряет дар речи, но заметив недобрый взгляд, кое-как приходит в себя и записывает заказ. – Хочешь взбитых сливок или маршмелоу? Юнги делает вид, что раздумывает, но Чимин-то знает, что все уже решено с самого начала, и не может сдержать усмешку, когда старший не сразу говорит «а давай». Когда Чонгук с многозначительной улыбкой отдает ему кофе, Юнги хмурится и, не отходя от стойки, читает надпись. Чимин не пропускает момент, когда щеки Юнги вспыхивают, и он, взволнованный и смущенный, поднимает на него глаза, после чего спешно благодарит и сматывается. Шугей.(60)
Тишина. Но не такая, как обычно, когда Юнги сидит, насупив брови, или погрузившись в размышления. Еще Чимин замечает, как Юнги старается не смотреть на него, когда их глаза встречаются. – Его по-любому уже бесит, что ты на него так таращишься, – замечает Чонгук, набив рот маффином с корицей. Чимин только закатывает глаза и просит его помолчать, Чонгук пожимает плечами, но больше не лезет. Сегодня вся компания в сборе. За столиком в углу все четверо: Юнги у окна, возле него сидит высокий блондин и весь обзор Чимину загораживает. От Тэхёна и Хосока как всегда столько шума, что за версту слышно, но сейчас ему откровенно наплевать. Сейчас его заботит Юнги. Юнги, который почему-то кусает губу. Юнги, который никак не отреагировал на имя на стакане. Чудо, не иначе, думает он, когда неунывающий дуэт наконец-то поднимается и сваливает, утаскивая за компанию и сопротивляющегося блондина. По пути они громко прощаются с Чимином и Чонгуком, и Чимин боковым зрением улавливает, как Юнги украдкой бросает на него взгляд и, поймавшись, тут же отводит глаза. Вздохнув, он берет поднос и тряпку и под предлогом уборки неторопливо направляется к старшему, который в одиночестве смотрит на тротуар. – Эй, ты всё? Тишина. Юнги крутит в руках картонный стакан. – ...Хён? Юнги вздрагивает, поднимает голову и тут же отводит взгляд. – Хён, – тихо окликает его Чимин. – Мне же можно называть тебя хёном? Он кивает, почти незаметно, и сжимает губы. Чимин садится и начинает собирать пустые стаканы и тарелки; сейчас ему не до Чонгука, который может пожаловаться на него. – Ты допил? – спрашивает он и тянется за порядком раскуроченным стаканом в руках Юнги, но старший резко отдергивает руку и округляет глаза, когда понимает, что сделал. – Ээ... нет, не допил. Тишина давит, оба смущенные, избегают смотреть друг на друга. Рука Чимина обессиленно падает на колени, а сердце грозится пробить грудную клетку, он закусывает нижнюю губу и лишь спустя несколько минут с боязливой осторожностью поднимает глаза, словно одно неверное слово может все разрушить. – Хён... у тебя все... нормально? Вопрос повисает в воздухе, Юнги словно не знает, как ответить, только улыбается криво. – Будет, – говорит он, опуская взгляд на стакан. – Я только сделаю кое-что, и все наладится. Чимин верит.(64)
О. О. Чимин обслуживает клиентку, когда до него вдруг доходит, резко, как гром среди ясного неба обрушивается понимание, и девушке по ту сторону стойки даже приходится кашлянуть, чтобы привлечь к себе внимание. Он быстренько обслуживает ее, рассыпаясь в извинениях, и когда Чимин отправляет ее ждать, он на секунду останавливается, чтобы все переварить. Походу… походу он мне нравится. В делах любовных у него опыта маловато. И если судить по тому, что есть, обстоят они более чем хреново. Это все, наверное, из-за того, что он был не совсем честен в своих предпочтениях (вряд ли та девочка со школы на самом деле простила его, когда он наконец-таки признался, что гей). Понятное дело, Юнги хоть немного, но нравился ему, и Чимин понимал это. Да и как тут не понравиться? Юнги – симпатичный клевый парень, он старше, и рано или поздно Чимин заметил бы, что он ко всему прочему еще и секс ходячий. Ему невтерпеж увидеть его, тут и отрицать не стоит. И как-то так незаметно, на бесконечные подколы Чимина он стал реагировать скорее мило, а не просто смешно, и в любую свободную минуту Чимин думает о нем. Чем он занимается? Он с друзьями? Он выступает вечером? Удастся ли ему как-нибудь увидеть его выступление? А на сцене Шуга по-любому огонь, далеко не тот сконфуженный парнишка, которым он порой становится перед Чимином, и ему жутко хочется увидеть, быть чем-то большим, а не так и остаться «каким-то парнем из «Старбакса», который издевается над его именем». Он невольно вздыхает, под ребрами трепещет сердце. И хоть в любви ему еще опыта набираться и набираться, Чимин знает, что он не совсем потерянный случай. На него постоянно заглядываются, да и едва ли возможно удержаться. Для парня он хоть и низковат, но зато может похвастаться крепкими мышцами, чистой загорелой кожей, да и лицом вышел. А еще почти всегда он настолько дружелюбный, что моментально располагает к себе людей. А вот Юнги, напротив… Представив хмурое лицо старшего, Чимин громко фыркает, а щеки окрашиваются розовым. Блин, я ведь даже не знаю, может, он и не гей, думает он вдруг, и со стоном опустившись на корточки, прислоняется лбом к стойке. – Ты чего, Чимджем? – спрашивает сзади Сокджин, он в это время заканчивает вытирать кружки и убирает их в шкаф. Недавно старший обзавелся новой привычкой – придумывать ему прозвища, а Чимин и не против: это как-то по-матерински, Джин словно заменяет ему мать. – Не знаю, – скулит Чимин, и ему вдруг становится так трудно дышать, что он аж ловит ртом воздух, а сердце с каждой секундой болезненно сжимается от осознания, становится не до веселья. – Походу… походу я влип. – Влип? В смысле? – нахмурившись, спрашивает Джин, и тут, когда над дверью звенит колокольчик, а Чимин подскакивает глянуть, кто же там, и в его глазах отражается разочарование, до Джина доходит. Наконец-то. – Ох. Уууууу. – Ну, – только и говорит Чимин и с неизменной улыбкой готовится обслужить старшеклассницу, которая до сих пор не может прийти в себя. – Я не знал, что ты гей. Девушка чуть ли не давится и краснеет пуще прежнего, и Чимин бросает на нее быстрый взгляд, когда забирает деньги и передает заказ Джину. Смущенная, она уносится прочь, а старший, потешаясь над ее реакцией, отворачивается делать кофе. – Ээ. Ты… серьезно? – осторожно спрашивает Чимин, поглядывая на полюбившегося хёна. Беспечно посмеиваясь, тот лишь качает головой. – Не, не, ты чего, шучу я. Прости. – …Ээ… Сокджин обнадеживающе улыбается и продолжает: – Юнги тоже гей. Ну, би. Вроде как. Он как бы еще открыто не заявлял о своей ориентации, но серьезно, пусть тебя это не волнует. – …Это так заметно было, да? – надув губы, спрашивает Чимин. На что Джин лишь смеется и треплет его по волосам (еще одна из его недавних привычек). Он так спокойно ко всему этому отнесся, и Чимин очень ему за это благодарен. – Это просто самый логичный вывод, вот и все, – отвечает он, протирая кофемашину. Чимин наблюдает за работой Джина, и на сердце в кои-то веки становится спокойно, по всему телу разливается тепло, щекочет щеки. Он верит и надеется на лучшее. Ему не терпится увидеть Юнги, а пока остается только молиться, что их встреча случится скоро, и может, может, он тоже что-то к нему испытывает. – Спасибо, хён, – говорит он чуть погодя, тоже принимаясь за работу. – Да не за что.(70)
Распахивается дверь, и Чимин с надеждой поднимает глаза, которая тотчас рассыпается при виде друзей Юнги, но только без него самого. Уже десять дней прошло, а он все еще поверить не может, что сохнет по парню, который скорее всего и не чувствует того же, раз не приходит. Эта мысль, словно незваный гость, не оставляет его. – Юнги не с вами? – словно невзначай спрашивает он у Хосока, когда передает их напитки, он надеется, что его обеспокоенность не слишком заметна, когда тот только мотает головой и улыбается грустно. – Неа, извиняй, чувак. Он в последнее время сам не свой. Пусть разберется. Вздохнув, Чимин кивает и обещает Хосоку как-нибудь встретиться на танцах, тот кивает и уходит к друзьям. Заметнее некуда, думает он.(76)
– Офигеть, ты реально по нему скучаешь. Не вопрос, а утверждение, ответ и так на лбу у младшего написан, он и не скрывает уже. Обычно Чимин такой живой, такой счастливый, одна его улыбка способна озарить кофейню, но в последнее время его настроение неуклонно падает. Чем дольше нет Юнги, тем ужаснее настроение. – Да придет он, Чимини. Я хорошо его знаю, мы же давно дружим. Ласковая рука на спине уже не приносит того утешения, что раньше, но Чимин все равно благодарен. Юнги не было уже шестнадцать дней, а двенадцать дней назад он осознал свою сильную и неловкую влюбленность. Словами не описать, как сердце кровью обливается, когда он видит его друзей, зато по лицу, должно быть, и так все видно, ведь даже вечно ехидный засранец Чонгук больше не язвит, когда они работают вместе. Только это как-то проходит мимо Чимина. Он просто хочет увидеть его еще раз.(81)
Через три недели в седьмом часу Юнги наконец открывает двери «Старбакса», и Чимина так переполняет счастье и возбуждение, что он не сразу замечает. – О, Шугей-хён, сколько лет, сколько зим! Тебе как обычно? – он автоматически оживляется при виде любимого посетителя, но пытается справиться с эмоциями. В груди бешено колотится сердце. Как же Чимин скучал по нему и только сейчас он понимает, какой кайф ловил от их перепалок. Он по уши влюбился. Юнги никак не реагирует на подкол, и у Чимина внутри что-то обрывается, улыбка меркнет, а несмелый молчаливый кивок в ответ окончательно разбивает сердце. Неужели переборщил? Юнги платит, даже не взглянув на него, и немедля отходит к противоположному концу стойки, он избегает обеспокоенных взглядов младшего и даже не пытается это скрыть. Но я же называл его так раньше, правильно? И все же нормально было, да? Он в смятении оглядывается на вытирающего кружку Чонгука, но тот лишь, закусив губу, поводит плечами, у него на лице такое же замешательство. Он не знает, что делать, но не хочет заставлять его ждать, поэтому как обычно делает мудреный чай латте, который с каждым заказом у него получается все быстрее и без пенки с первого раза. Чимин снимает с маркера колпачок, только на этот раз не пишет ничего обидного. Вместо этого он малюет крошечный автопортрет, пририсовывая кошачьи уши, а рядом пальцы вверх и «прости, не грусти» своим фирменным размашистым почерком. Юнги не глядя, выхватывает стакан и отходит к дальнему столику у окна. И когда он так же, не проронив ни слова, уходит, Чимин словно в воду опущенный плетется собирать мусор, и чуть было не выбрасывает салфетку, но вовремя замечает на краешке что-то черное. Из-под недопитого латте выглядывает маленькая недовольная черепашка, а под ней уже знакомым корявым почерком нацарапано одно слово: Спасибо.(86)
– Чимин, да? Он протирает столик в углу, собирая на поднос пустые стаканы, когда раздается глубокий голос. Не тот, который он надеялся услышать, не тот, который слышит слишком часто. Этот голос спокойный низкий. И когда Чимин поднимает глаза, он узнает блондинистую макушку. – А, д-да. Что случилось? – спрашивает он, поворачиваясь к нему. Имени он не знает, но знает, что это друг Юнги. – Лично мы не знакомы, но виделись пару раз. Меня Намджуном зовут, я вроде как на год старше тебя, – говорит он, протягивая руку. Чимин смотрит на нее, чуть медлит, но вытерев руку о штаны, пожимает. – Чем могу помочь? – Это... я пришел из-за Шуги. Намджун не ходит вокруг да около. От его прямолинейности Чимин застывает на месте, так и не выпустив его ладонь, но опомнившись, он отдергивает свою руку, точно раскаленный уголь схватил. Шуга. Имя, которое месяцами не дает ему покоя, прочно застряв в голове. Юнги не было с прошлой недели, с того самого раза, когда он нежданно-негаданно появился в кофейне, и Чимин переживает. Он был таким подавленным. – Ч-что с ним? – у Намджуна до того удрученное выражение лица, что и спрашивать боязно. – Ну... а ладно! Когда ты освободишься? – спрашивает Намджун, терзая зубами нижнюю губу. Часы над холодильником за стойкой показывают половину второго. – Ну, минут через тридцать. – Отлично. Я тогда тебя тут подожду. Он отходит к стойке (сегодня там Чонгук, кажется), а младший, еще не оправившийся после потрясения, медленно заканчивает уборку. Проходит почти сорок пять минут, прежде чем Чимин присаживается на свободное место напротив Намджуна. Намджун замечает его не сразу, они колеблются, не зная, как начать разговор. В итоге первым заговаривает Чимин, но вместо нормального голоса выходит какой-то писк, он прочищает горло и начинает снова. – Что... О чем ты хотел поговорить? Кажется, что проходит целая вечность, прежде чем Намджун отвечает. И стоит ему начать, как уже и объяснять ничего не нужно, потому что Чимин вдруг все понимает. А его сердце, как тогда, когда он увидел несмелый кивок Юнги, в очередной раз разбивается. – На той неделе... Юнги рассказал родителям, что он гей. Чимин, погруженный в собственные мысли, выхватывает только обрывки. Юнги нелегко было поделиться с другими. Сам Намджун узнал, когда учился в последнем классе средней школы, Юнги тогда только-только перешел в старшую. Об этом помимо друзей знали не многие. Катастрофы не случилось, потому что первой любовью Юнги стала девушка, а после нее ему никто особо не нравился. До встречи с «каким-то идиотом, только закончившим среднюю школу, который задрал уже издеваться над моим именем». С тех пор реальность разрасталась и разрасталась, становилась осязаемой, и он больше не мог держать все в себе. Явь, не сон. По-настоящему. И он не мог уже бежать от себя, тем более, когда появился человек, которому он охотно отдаст себя. Можно и не говорить, что его родители не обрадовались. – Вряд ли он дома появляется, – негромко говорит Намджун, уставившись в стакан. Наверняка он уже остыл, допивать все равно нет желания. – Тэхён с Хосоком обмолвились, что несколько раз он у них ночевал, перед тем как признаться родителям, а так мы думаем, что он остается у себя в студии. После того, как он рассказал нам об этом, никто его не видел, мы места себе не находим. Чимин сам того не замечая кивает. Он был в похожей ситуации, правда, не такой сложной. Будучи в средней школе он в слезах открылся родителям, а в ответ услышал, что им «нужно время, чтобы привыкнуть». И за целых полтора года он ни разу не переступил порог собственного дома, жил то у лучшего друга, то у старшей сестры. Они позвонили ему, когда он уже заканчивал среднюю школу и собирался переезжать в Сеул. Отношения прежними не стали, но они хотя бы общаются: родители периодически звонят узнать, как у него дела, и подкидывают денег на пропитание, хотя нередко в их разговорах так и сквозит неестественность. – Что... – голос не слушается, и он сглатывает. – Что я могу сделать? Намджун достает из кармана ручку и, чертыхаясь, выводит на салфетке какие-то цифры и адрес, а потом, наклонившись над столом, передает ее Чимину. – Пожалуйста... Вот тут его номер и код от двери. Мы звонили ему, он бы ответил, если б хотел поговорить с нами... Я думаю... Я думаю, что сейчас только тебе по силам ему помочь. – Голос отчаянный, утомленный, на Чимина давит груз ответственности, он мешкает. – Ну, пожалуйста, Чимин-щи. Хён не сделал бы этого ради первого встречного. Похоже, ты для него очень много значишь. Он отрывает взгляд от исписанной салфетки и смотрит Намджуну в глаза, в которых отражается решительность. Целых три секунды уходит у него, чтобы проглотить комок в горле и убрать в карман адрес, и все это время перед глазами стоит образ опустошенного и разбитого Юнги. – Хорошо, – чуть слышно, зажмурившись, чтобы собраться с духом. – Я сделаю все, что смогу.(87)
Приближаясь к зданию в центре, на углу перекрестка, Чимин понимает, что впервые увидит Юнги не в школе и даже не на работе. Погода под стать настроению: такая же пасмурная и серая. У него бешено стучит сердце, дыхание неровное, то и дело сбивается, а пальцы дрожат, и приходится даже остановиться на пару минут, чтобы перевести дух. Внутри холодно и жутко тихо, а неприветливые бетонные ступеньки, уходящие вверх, вселяют ужас. В стороне лифт, и пока он едет на шестой этаж, Чимин думает, что в жизни не делал ничего страшнее, тревога червями изъедает изнутри. Все двери одинаковые, но в конце коридора он находит нужную, с номером «шестьдесят восемь», Чимин прячет салфетку с адресом в карман, мысленно готовясь к встрече. Тук-тук-тук. –...Хён? Из комнаты не доносится ни звука. Он делает глубокий вдох, чтобы успокоиться, и еще раз стучится. – Хён? – еще одна попытка, дрожащая рука на дверной ручке. И снова ничего, гробовая тишина. Чимин уже собирается зайти, когда до его слуха долетает это. Ох, никогда бы больше не слышать ничего подобного. Его бедное сердце крошится на миллион осколков, и он несется на звук. Господи, Юнги. Юнги лежит на боку, даже не на диване, и Чимину видно только макушку и немного пальцы ног. – Твою ж мать, – он бросается на пол возле него и сгребает сотрясающегося от всхлипываний парня. – Юнги, это я, я с тобой, все хорошо… – Чимин, – говорит он ослабевшим голосом. Сколько же он просидел взаперти без еды и сна?.. – Чимин... – Хён, все хорошо. Я знаю. Я все знаю. Не держи в себе, не надо. И впервые в жизни Мин Юнги охотно забывает о самолюбии и гордости. Время идет, и в какой-то миг слезы Юнги высыхают, он уже не дрожит. Они в обнимку лежат на диване, и от спокойного дыхания на шее и близости у Чимина розовеют щеки. – Чимин, они меня выгнали, – голос дрожит, а на щеках проступают красные пятна, Юнги ненавидит плакать. – Блять, они обозвали меня мерзким и выгнали. – Хён, ты не мерзкий, нет. Да как только у них язык повернулся сказать такое? Ты совсем, совсем не мерзкий, – шепчет он в ответ, мягко пропуская волосы через пальцы. – Как мне теперь быть? Юнги отстраняется и пристально смотрит Чимину в глаза. Чимину страшно видеть всегда сдержанного парня потерянным и заплаканным. – Как мне быть, Чимин? Ты что сделал? Вытащив из кармана салфетку, он аккуратно вытирает щеки старшего, чуть дольше задерживаясь пальцами на подбородке. От него не укрывается то, как старший льнет к нему. – Почти два года кантовался то у сестры, то у лучшего друга, – отвечает он честно и обнадеживающе улыбается. – Они сами позвонили, когда были готовы. Мы поговорили. Я рассказал им о своих чувствах. И все наладилось. Видно, что ответ не радует Юнги, Чимин вздыхает и аккуратно убирает с его лба прилипшие волосы. – Это нелегко, я знаю, но попытка не пытка. По-другому никак. А если ничего не выйдет, тогда... я всегда тебе рад, – он подмигивает и с восхищением наблюдает, как лицо старшего мигом заливается краской. – Блять, ну почему все так сложно, – хнычет Юнги, и Чимин прыскает, потому что он выглядит сейчас как сущее дите, и вновь стискивает его в объятиях. – Хён, я понимаю, я все понимаю. Но тебе обязательно нужно поговорить с ними, хён. Хочешь ты того или нет, но они так и остаются твоими родителями, и лучше хоть как-то поддерживать отношения.(88)
Он и не помнит, как провалился в сон с Юнги под боком. В студии так тихо, до того тихо, что слышно дыхание Юнги. Мгновение он любуется им, и от интимности момента в груди замирает сердце. У Юнги после вчерашнего красные глаза, а в кулаках зажаты салфетки, но наконец-то он выглядит безмятежно, и Чимин не хочет, чтобы ему когда-нибудь еще пришлось пройти через что-то подобное. Особенно в одиночку. ...Мне пора. Каким-то чудесным образом он просыпается в десять утра, через несколько часов выходить на смену. Он неохотно приподнимает голову Юнги, осторожно перекладывает ее на подушку, чтобы встать, и напоследок задержавшись на нем взглядом, тихонько выскальзывает из комнаты. Уже на улице он вытаскивает телефон и ищет сохраненный номер. Прерывисто вздохнув, он печатает сообщение. Юнги-хён: Просто попробуй, пожалуйста.(94)
Телефон вибрирует на уроке английского, и Чимин лезет за ним в карман. Даже когда учитель громко окликает его, он только блаженно улыбается. Так Чимин и оказывается в коридоре, где учитель «разберется с ним после уроков». Юнги-хён: Я поговорил с родителями. Спасибо.(96)
Через два дня Юнги появляется в «Старбаксе», и только он переступает порог, как Чонгук стаскивает с Чимина фартук и выталкивает из-за стойки. Удивительно. – Иди поговори с ним, хён. Я принесу вам попить. Сбитый с толку нетипичным поведением мелкого (он даже хёном его назвал), Чимин сжимает его в удушающих объятиях, никак не реагируя на его нытье и попытки выбраться. – Кто ты и что ты сделал с Чон Чонгуком? – Чимин наглеет, за что получает локтем в живот, вырвавшись, Чонгук показывает ему язык. – Эй, не бесплатно же. Аа, вот оно что. Но Чимину сейчас не до этого, и он, не желая больше терять время, вприпрыжку скачет к Юнги. – Они не приняли меня, – чуть слышно начинает Юнги, пробегаясь пальцем вдоль кромки стакана. Так странно, что на стакане нет привычных каракулей маркером. Зато чиминовский Чонгук исписал банальными избитыми фразами «чтобы подкатить к хёну», и Чимин понимает, что не может без смущения посмотреть на собственный стакан. –...И? – Чимин склоняет голову, чтобы заглянуть под челку Юнги. На нем снова шапка, шерстяная, он был в ней в их первую встречу, и хоть Чимину и кажется, что в ней он милашка, сейчас она мешает. –... И... они найдут мне жилье... что-нибудь простое, лишь бы не на «улице», – он изображает подобие кавычек и смотрит на Чимина. Чимин улыбается во весь рот, глаза превращаются в полумесяцы. – Правда!? Это же круто! Ну, не прям круто круто, но они хотя бы не вычеркнули тебя из своей жизни совсем, правда же? Значит, шансы есть! – Наверное, – отвечает он, но воодушевление Чимина передается и ему, и Юнги чувствует, как его щеки медленно сливаются с цветом волос. – Окончу школу, а там уже подумаю, как жить дальше. Школа, точно. Настроение у Чимина уже не такое радужное, но он пытается не подавать виду. Точно. Юнги же выпускник, старше на два года, и весной заканчивает школу, а потом, скорее всего, уедет учиться, или вернется домой в Тэгу, или… – Чимин? Его раздумья прерывает голос: низкий, бархатный, с чуть заметным акцентом, который отличает его от остальных. Когда он поднимает голову, взгляд Юнги снова опущен в стакан, он ерзает, а Чимину кажется, что зрелища прекраснее ему еще не доводилось видеть. – Я с трудом подбираю слова, если только дело не касается музыки, – начинает он тихо. – Ты мне очень помог... если бы не ты, я бы так и продолжал откладывать это на потом, и, честно говоря, я бы вряд ли один справился, если б все зашло так далеко. В общем, это, я хочу сказать... я тут пытаюсь сказать, ну... спасибо. К концу реплики взгляд Юнги устремлен на собственные конверсы, которые, по правде говоря, ни капельки его не бесят. Всю жизнь Юнги испытывал проблемы с выражением чувств. Он никогда о них не говорит, оставляет при себе свои мысли и желания, прикрывая все это самолюбием, которое боится уязвить. Он уже столько всего сделал, что в принципе не в его стиле, так что есть смысл продолжить в том же духе. Хоть конверсы ему и жмут и по краям немного жестковатые, в глубине сердца он их все равно любит. И Чимин... ну... Возможно, и Чимин не такой уж дурной, каким показался когда-то. Молчание затягивается, и Чимин думает, что Юнги закончил, но тот качает головой и впервые за всю встречу смотрит ему в глаза. – Пак Чимин, – говорит он, а у самого румянец на щеках, потому что говорить что-то подобное точно не в стиле Мин Юнги, и если начистоту, вряд ли он будет часто повторять эти слова, но ведь это только придает им больше важности. – Кажется, ты мне нравишься. Вот тут-то Чимин и теряет напрочь способность соображать, слышать, он только и видит перед собой милого парня с розовыми волосами. Все почти идеально. – Хён, – отвечает он. – Кажется, ты мне тоже нравишься.(98)
Стулья уже на столах, свет горит только над стойкой, смена Чимина близится к концу, когда приходит сообщение. Он ждет Сокджина, который застрял в комнате для персонала, чтобы вместе пойти домой. Он улыбается, словно все в мире хорошо, потому что у него все прекрасно. А вскоре, Чимин надеется, и у Юнги тоже все наладится, и он с нетерпением ждет этого дня. Юнги-хён: Ты не занят в среду?(100)
День, когда они встречаются, выдается теплым. Не холодно и не жарко, в самый раз: пот ручьем не льется, впрочем, это скорее заслуга свободной белой майки и серых шорт. Погода и впрямь идеальная, щеки приятно щекочет, руки дрожат, а сердце сбивается с ритма, и ему приходится сказать себе «Пак Чимин, елки-палки, возьми уже себя в руки, пока он тебя не увидел». Он сидит в парке и вспоминает последние месяцы, от волнения не зная, куда деть руки. На самом деле, времени прошло не много, хотя такое ощущение, что он познакомился с Юнги давным-давно. Когда он увидел его в первый раз, такого прелестного и недовольного в той милой шерстяной шапке, он и подумать не мог, что все сложится вот так. Чимин – само олицетворение солнца, Юнги же – чересчур угрюмый и взрослый, но как-то они сошлись. Он не знает как, и задаваться этим вопросом не станет, зато точно знает, что старший выглядит мило, когда смущается, а у него талант смущать его. – Чимин, ты пришел. Голос Юнги возвращает его к реальности, и с фирменной улыбкой он поднимает глаза, а Юнги думает, что это самое прелестное в этом мире. – Хён! В выцветших синих джинсах, огромной белой футболке и черной бейсболке Юнги выглядит шикарно. До того шикарно, что Чимин тут же сообщает об этом (невнятно бормочет) Юнги, заливаясь краской. Теперь они оба красные. – С-спасибо, – проговаривает он, смущенно отводя взгляд. – Ты... ты тоже. От радости сердце поет, а в крови зашкаливает адреналин, Чимин чувствует себя неисправимым романтиком, ну и пусть, ему все равно. Он поднимается с лавочки и протягивает руку. – Давай? Юнги смотрит на него – действительно смотрит – и впервые за сто дней на его губах расцветает настоящая улыбка, когда он переплетает свои длинные пальцы с короткими чиминовскими. –...Давай. Сто дней, как он знает Мин Шугу. А теперь ему не терпится познакомиться с Мин Юнги.(1)