Старые раны

Ночь была тихой и тяжёлой. Луну не было видно за тучами, темнота опустилась на всю округу, включая лагерь, разбитый каджитским караваном посреди поляны. Но среди непроглядного мрака виднелся яркий свет. Его источником которого был костер, у которого грелись двое. Пепельно-серый каджит сидел, укутавшись в одеяло, и смотрел на своего компаньона. Аргонианин, сидевший напротив, снял капюшон, обнажив голову, усеянную синим оперением, и лицо, полностью изрисованное оранжево-синей ритуальной татуировкой. Они оба задумчиво смотрели в костёр, пока каджит не прервал тишину: - Слушай, Абанд, Ра-Лай думает, что это для тебя тяжелая тема, но Ра-Лай хочет серьёзно с тобой поговорить. Но сначала давай выпьем напитка из трав, которые Ра-Лай «одолжил». Думаю, Ай-Гун не сильно обидится на то, что из партии пропало трав на пару чашек. Аргонианин молча принял горячую чашку и медленно начал пить. Внезапно он увидел перед собой синее море, берег которого был покрыт снегом. Поднявшаяся метель, затмившая Абанду взор, внезапно превратилась в песчаную бурю. Когда пыль улеглась, он увидел бескрайнюю пустыню, её величие и пустоту. Со всех сторон начали надвигаться тени, и представитель ящеролюдей увидел вокруг себя деревья с чёрной корой, ветви которых переплетались где-то наверху и не пропускали солнечные лучи. Аргонианин почувствовал тяжесть болотного воздуха, бывшую ему такой родной. Деревья пропали, перед глазами снова оказался костёр, и аргонианин перевёл взгляд на каджита. - Ра-Лай, друг мой, ты только что чуть не совершил большую ошибку. Ты ведь знаешь об особенностях аргонианской крови? Я невосприимчив к ядам, но разного рода подозрительные настои имеют на меня влияние ничуть не меньшее, чем на тебя. И если бы не моя моральная стойкость, под влиянием этого напитка я мог бы напасть на тебя, не различая, кто передо мной, или ещё чего нибудь, чего бы нам обоим не хотелось. Но всё обошлось, и я благодарен тебе. За то, что помог хотя бы ненадолго возвратиться туда, куда мне больше нет дороги. - Всё, что ни делается, всё к лучшему, – мягко ответил Ра-Лай и отложил пустые чашки в сторону. – Надеюсь, за этот жест внимания ты откроешь другу пару тайн своего прошлого? Уже прошло много времени с тех пор, как наш караван подобрал тебя в окрестностях Солитьюда, и Ра-Лаю всё не даёт покоя одно воспоминание о нашей встрече. Каджиты никого не судят по внешности, потому что сами постоянно сталкиваются с неприязнью, так что твоё лицо ни у кого не вызвало вопросов. Но было кое-что, чего Ай-Гун не заметил ввиду своего почтенного возраста, а остальные - ввиду своей неопытности. От тебя пахло человеческой плотью и кровью. Это был остаточный, старый запах, но Ра-Лай явно его почувствовал и даже не сразу понял, что это было. С тех самых пор Ра-Лай желал услышать твою историю, и надеется, что ты ему не откажешь. Аргонинанин поднял голову и посмотрел на звёздное небо, которое, благодаря исчезнувшим тучам, не было скрыто от взгляда его глубоких синих глаз. Затем он в который раз всмотрелся в нескончаемый танец языков пламени и медленным, размеренным голосом начал свой рассказ. - Я работал в порту Солитьюда. Занимался грузами, работал с деревом, помогал за плату рыбакам. Жизнь шла без происшествий, и у меня даже понемногу скапливались деньги. Но в один момент всё изменилось. Из-за дурацкой случайности меня вышвырнули из порта, работы не стало, последние из немногих моих знакомых отвернулись от меня. - Звучит очень сурово, - лицо каджита приобрело выражение глубокого сожаления. Упавший, словно замертво, хвост давал понять, что эмоции не были поддельными. - Что же могло привести к таким последствиям? - Я помогал разгружать корабль. Опускался вечер, должен был начаться шторм, судно еле успело войти в порт, пока погода ещё была снисходительна. Всё более свирепевший ветер мешал переносить грузы, а во время особо мощного порыва, я не смог удержать в руках ящик и выронил его на пристань. Прямо подо мной стоял парень, бывший членом экипажа этого корабля. Бедняга под такой тяжестью, внезапно свалившейся на голову, сложился пополам. Стоящий рядом с ним, видимо его друг, в ужасе закричал и достав саблю стал карабкаться наверх, ко мне. Яростно крича что-то невнятное, он замахнулся на меня саблей, от которой меня спасло попавшееся под руку весло. Успокаиваться он не собирался и мне пришлось бежать, но он отрезал мне путь в жилые районы. Остановился я только на краю причала и, представь, от страха даже забыл, что могу, в отличии от него, дышать под водой, - каджит не изменился в лице, даже не смотря на шутку, уж слишком повествование было тяжелым и печальным. - И мне, к несчастью, пришлось в этом убедится лично. Парень подставился под удар и я приложил его оставшейся у меня в руках половиной весла, да так приложил, что он потерял сознание и свалился в воду. Я нырнул за ним и вытащил его, но он успел наглотаться морской воды и выглядел неважно. Капитан корабля затребовал с меня такую сумму, будто я отправил на тот свет обоих, хотя со вторым, насколько я знаю, было всё в порядке. Я выплатил компенсацию за мертвого, за живого, за содержимое того злосчастного ящика, даже за порчу весла пришлось заплатить! - аргонианин вымучено улыбнулся. - Хорошие знакомые советовали уйти из города, но я тратил последние сбережения на аренду комнаты в таверне, пока пытался найти работу. Продлилось это недолго, и я решил уйти самостоятельно, пока меня не выпроводила стража. Каджит продолжал молча слушать товарища, позволяя тому выговорится. В его голове рисовалась картина ящера, идущего по тропе с мешком последних вещей, принадлежащих ему, за спиной. На ближайшей ферме людям и самим было прокормиться тяжело, так что там он не останавливался. Спустя полтора дня пути, никого не встретив на дороге, он подвергся нападению человека. Успев сориентироваться и увернувшись от удара, Абанд ударил нападавшего головой и сбил с ног хвостом. Подобрав с земли боевую палицу, он оглушил нападавшего. Переводя дух, аргонианин по-лучше рассматривал обидчика, по всем признакам принадлежащего к племени изгоев, поселение которых, по слухам, находилось где-то в здешних лесах. Осмотрев заросли, из которых человек вышел, Абанд обнаружил проход в скале. - Я взял аборигена под плечо и прошел в разлом, - продолжал рассказывать аргонианин, вяло жестикулируя. Ра-лай посчитал, что соваться в самое логово кровожадных дикарей - это, как минимум, неразумно, а как максимум - самоубийство, но перебивать не посмел, глядя на то, с каким трудом Абанд возвращался к своему прошлому. Описанное аргонианином убежище изгоев напоминало площадку, обнесённую со всех сторон скалистым хребтом. Хорошее укрытие, если нужно избегать лишнего внимания. Абанда и оглушенного им изгоя, который уже начал приходить в себя, окружили соплеменники последнего. - Изгоя, которого я привёл, сразу же проткнули пикой, а в меня откуда-то издалека пустили стрелу. Они не смогли принять мысль, что кого-то из них может спасти тот, кто должен был быть ими убит. Они посчитали это позором и избавились от провинившегося, - после небольшой паузы, аргонианин продолжил. - Тогда мне казалось, что терять уже было нечего, но с жизнью расставаться я не спешил. Вынув стрелу из плеча, я стал ждать дальнейшего развития событий. Воины расступились перед человеком в маске, богато украшенной фрагментами костей, ветвями кустарника и даже неогранёнными драгоценными камнями. Вождь был немногословен. По всей видимости, он счёл Абанда выскочкой, посмевшим явиться в его обитель. Меч, направляемый его могучей рукой, рассек воздух, но ящеру удалось увернуться. Судя по реакции вождя, после его удара немногие оставались стоять на ногах. Сурово взглянув на аргонианина, предводитель племени спросил, зачем тот явился. Долгий путь, почти иссякшие запасы еды, и общая моральная подавленность подвели обладателя зелёной чешуи к единственному, как он тогда считал, возможному ответу - он выразил желание присоединится к племени. Вождь повернулся к человеку, явно бывшему жрецом, и приказал провести обряд. Затем он покинул толпу и отправился к своему трону. Тогда Абанд ещё не знал, что попал он к самому жестокому племени изгоев во всей округе. Это были именно те неудержимые воины, о которых ходили самые неприятные слухи. Они жили лишь охотой и сражениями, а павших соплеменников съедали всем поселением. - Меня, в качестве обряда посвящения, заставили отведать плоти воина, которого я победил. Затем мне вручили чашу с отваром, действующим как сильное обезболивающее, и вбили в голову несколько перьев, выкрашенных в синий их особенной краской, не теряющей цвет. По настроению собеседника Ра-Лай понимал, что близится если не развязка истории, то момент накала, как минимум. Потому каджит притих настолько, насколько смог, чтобы не мешать Абанду, который бросал на товарища всё меньше взглядов и всё более сосредотачивался на созерцании успокаивающего танца огоньков в костре. - Так началась моя жизнь среди дикарей. Я ходил с ними на охоту, быстро научился пользоваться луком и орудовать ножом. Часто приносил самую лучшую дичь, за что меня награждали новыми перьями. Однажды, несколько уже моих соплеменников предложили мне бросить вызов вождю и в случае победы занять его место. Ра-Лай никогда в жизни бы не согласился побывать в лагере изгоев, но картина, описываемая Абандом его заворожила. По словам ящера, поединок больше походил на ритуальный танец. На ночном небе не было видно ни единого светила, а огненное кольцо из факелов вокруг двух воинов и бой барабанов заставляли отрешиться от всех мыслей и эмоций, полностью сосредотачиваясь на противнике. Гибкость и проворство, присущие многим из детей Аргонии, против напора и грубой силы крепкого и коренастого мужчины. Мастерство меча не спасло вождя, и пронзив его грудь копьём, Абанд пустил ему кровь. В честь смены вождя был организован большой пир, и тело бывшего предводителя племени было разделено между аборигенами. - Мне досталось сердце, и процесс его употребления был представлен главным жрецом в качестве ритуала становления, - аргонианин на мгновение оскалился, демонстрируя зубы, которыми ему к тому моменту уже не раз приходилось терзать плоть павших товарищей. - Из костей вождя я сделал себе кинжал. Да, тот самый, который теперь всё время без дела висит в ножнах на моей ноге, - потянувшись к голени, Абанд достал клинок и протянув его к молчаливому слушателю, покачал в руке. - Видишь эти два зубца на рукояти? Именно ими я набил себе эту татуировку, - ящер стал водить пальцем по широким оранжевым линиям и тонким синим узорам. - Я не подпустил к своему лицу никого из дикарей, сделав всё самостоятельно. Маску вождя, кстати, показательно разбили, давая понять, что время его правления бесповоротно прошло, а я взял себе его серебряное кольцо, инкрустированное рубином. Не знаю, где он его взял, но оно мне приглянулось. Сразу после столь значительного момента, общая атмосфера повествования стала намного более тяжелой. Аргонианин рассказывал, что с его приходом к власти дела у племени пошли на спад. На охоте погиб главный жрец - советник Абанда и по совместительству, последний вменяемый человек в поселении. Остались только дикари, управлять которыми нужно было грубо и решительно. Жизнь вождя была довольно скучна и монотонна, так что ящеролюд ударился в исследования и ремесла. Стараясь изучить и освоить всё, до чего дотягивались руки, он делал оружие, доспехи, украшения из камня, дерева и кости, начал изучать алхимию. Младшие жрецы были далеки до уровня почившего старшего, но они всё равно исправно приносили ингредиенты для опытов и материалы. Впоследствии, Абанд научился делать сильные яды и различные снадобья. Но в один день всё переменилось. Охотничья группа вернулась с богатыми трофеями. Им попалась телега, груженая товарами, которые везлись в порт Солитьюда. Они убили практически всех, спрятали телегу и привели единственного пленного - караванщика, которому принадлежали эти люди и вещи. По приказу нового вождя, подле трона была сооружена клетка и пленника поместили туда. Приказав оставить пленника в живых и расположив его у своего трона, Абанд, изначально желавший лишь немного общения с обычным человеком, вскоре открыл для себя путь к возвращению утраченной человечности, всё же это выражения относится не только к людской расе. Хотя Абанд и сам не раз принимал участие в нападениях на одиночек и небольшие группы, рискнувшие идти по более короткому, но более опасному пути, рассказы о последних зверствах, учиненных его подданными, вывели ящера из себя. С помощью нового верховного жреца он увидел, что его влияние на племя значительно уменьшилось с гибелью большей части аборигенов, сохранявших крепкий рассудок, а его увлечённость ремёслами и науками давно породила искру неповиновения, которая грозила разгореться до пожара бунта. Абанд не сильно удивился, когда узнал, что за этими неприятными веяниеями стояли двое самых жестоких представителя племени. К этому же добавился факт, что именно они, по словам пленного купца, устроили бойню во время нападения на торговую телегу. С этим нужно было что-то делать. Верховный жрец был отправлен с одним из этой парочки на охоту. Там он под шумок пустил низкорослому, щуплому дикарю стрелу в спину, после чего бросил в берлогу к медведям. Он был ловок, но недостаточно проворен, чтобы избежать гибели. Был хитёр и кровожаден, но недостаточно рассудителен, чтобы почувствовать опасность. Одним элементом, расшатывающим положение дел, стало меньше. Никто не знал, что их товарищ умер не своей смертью, но его напарник разделить туже участь совершенно не хотел, а потому на охоте не терял бдительности ни на миг. Это не стало препятствием для Абанда, у которого были идеи, как избавиться от ненавистника. По просьбе аргонианина, верховный жрец пустил в пару нужных ушей слух о том, что вождь сдаёт свои позиции, и что племени нужна свежая сила. Здоровяк, что своими габаритами, взглядами и предпочтениями напоминал предыдущего вождя, решил бросить вызов Абанду, чего тот на самом деле и добивался. - И вот здесь, - Абанд положил в огонь новых дров взамен уже истлевших. - Судьба совершила виток, ненадолго вернув меня к событиям, которые со мной уже происходили. Снова двое были заключены в круг из пламени, снова завораживающие барабанные ритмы вводили в боевой транс, снова должен был остаться только один. Только на этот раз я не стремился к титулу вождя, в этот раз его собирались отнять у меня. Абориген был действительно силён, нужно отдать ему должное. Но этого было недостаточно, он не принимал во внимание хвост аргонианина, за что впоследствии поплатился. Этим самым хвостом он был сбит с ног, после чего был прибит к земле копьём, а по его шее полоснул костяной кинжал Абанда. Вождь, отстоявший своё почётное звание, практически полностью восстановил веру соплеменников в себя, и устроил традиционный ритуальный пир, на котором, за поеданием сердца претендента, воздавал почести его смелости, в сердцах проклиная глупца. На этом же пире была приведена в исполнение и та часть плана аргонианина, о которой не знал даже верховный жрец. Эль, перевозившийся на телеге, долгое время кропотливо смешивался Абандом с его самым сильным ядом, ставшим объектом его гордости. Трофейный напиток пришелся по вкусу дикарям, не подозревавшим, что это было последнее, что им придётся пить. Абанд отказался от эля под предлогом того, что как победитель, будет пить кровь претендента, что не вызвало ни у кого вопросов. Вождь твёрдо решил, что зверства дикарей должны быть прекращены, но идти на вечный покой вместе со своим племенем, он не собирался. Ночь была длинной, в какой-то момент аборигены, один за одним, стали падать на землю без сил, после чего медленно умирать, не имея возможности хоть как-то себе помочь или облегчить страдания. Купец, посвящённый в подробности плана только сейчас, был отпущен на волю. Абанд показал ему место, где стояла его повозка и товары, которые ещё можно было продать. Собрав немного своих вещей, ингредиентов для зельеварения, драгоценностей, что были найдены или отобраны дикарями, ящер покинул лагерь изгоев, напоследок попросив купца не распространяться о личности его спасителя, хотя он отчасти был и виновником, и предложил придумать "одну из тех глупых неправдоподобных историй, что так любят рассказывать торговцы в тавернах". - Я снова отправился в путь, - после тяжелого вздоха, аргонианин продолжил. - Как и в прошлый раз - в никуда. Спустя какое-то время я наткнулся на ваш караван. Ну или вы наткнулись на ящера, одиноко идущего по пустой дороге. Пожалуй, это всё, что я помню в красках. Остальное может быть неточно, да и неважно вовсе. - Абанд, друг, у тебя была тяжелая жизнь, – подытожил рассказ Ра-Лай. - Это была моя жизнь. Временами я жалею о множестве загубленных невинных душ. Моим преступлениям нет прощения, но жизнь продолжается, и я стараюсь хотя-бы не совершать новых ошибок, – сказал аргонианин, глядя в догорающий огонь. – Я не могу с уверенностью тебе сказать, что это лучше, чем несколько лет проторчать работягой в порту, но сделанного не воротишь. Это был опасный, бесчеловечный, но интересный опыт, хотя я никогда не порекомендую кому-то ещё становится вождём изгоев, - каджит впервые почувствовал, что может позволить себе улыбнуться на попытку товарища пошутить. - Я приобрёл множество навыков и многому научился. Я в самом расцвете, ловок, силён, опытен в бою – да за такого наёмника наниматели дрались бы. Но из-за моей внешности я могу примкнуть только к тем, кто прошел через неприязнь на чужой земле, так что лучше пристанища, чем каджитский караван мне представить трудно. - Спасибо за тёплые слова, друг, - сверкающим клыкам не удалось испортить добрую улыбку каджита. - Ра-Лай надееется, что ты не жалеешь сейчас и не пожалеешь в будущем о том, что поделился этим бременем с Ра-Лаем. Пожелав друг другу спокойной ночи, товарищи направились к своим палаткам. Тяжелый камень спал с души аргонианина и он погрузился в такой спокойный сон, что даже холодное дыхание ночи не мешало ему провести оставшееся до рассвета время в покое.