Общий язык

Короткое мокрое лето на острове Олух подходило к концу. Деревня почти оправилась от нападения Злобного Смутьяна, хотя это было нелегко. Огромные ледяные скалы, которыми Смутьян изрезал остров, таяли, и деревня больше обычного тонула в слякоти. В первую очередь, восстановили доки и порт. Драконы таскали тяжелые балки и камни и трудились с людьми днями напролет. Трудно было представить, насколько затянулось бы строительство, если бы не их помощь. Почти каждый вечер все жители деревни собирались в Большом зале, за общим костром и горячим ужином. Люди делились достижениями и планами: восстановили портовую лестницу, поставили несколько временных домов, подлатали арену, где возобновились еженедельные соревнования по перебрасыванию овечек. Кстати, овечек этим летом осталось немного, но использовали всех имеющихся, и они, кажется, уже привыкли к полетам. Иккинг внимательно слушал отчеты, кивал, приободрял жителей деревни, вносил толковые поправки в планы и чертежи. Все-таки, в отличие от своего отца, он был способным инженером, что обнаружилось еще при починке хвоста Беззубика. Плевака не мог нарадоваться и только похохатывал и хлопал Иккинга по плечу огромной ладонью. Сердце Иккинга пело, когда за таким ужином он видел, как викинги ласкают своих драконов, играют с ними, кормят с рук. Люди разговаривали с драконами, и те, казалось, понимали каждое слово. Эти создания выглядели очень умными, такими же умными, как люди, просто говорящими на другом языке. Да что там, и сам Иккинг разговаривал с Беззубиком больше, чем с кем-либо другим, доверял ему свои переживания, сомнения и намерения. Понимание, которое исходило от дракона, было дороже любых слов. Иккинг чувствовал, что от Беззубика исходит не простая преданность домашнего животного к хозяину. Присутствие его дракона было как близость друга, единомышленника; Беззубик часто даже отвечал на слова Иккинга рычанием, щелчками, свистом и целой гаммой эмоций. В связи с этим, в голове вождя родилась идея, но как реализовать ее, он пока понятия не имел. В первые вечера после победы Иккинг сидел у костра в окружении друзей. Он наслаждался вниманием Астрид и духом единства, команды, который витал между ними всеми. Но, спустя некоторое время, он стал садиться несколько поодаль. Боль и тоска по отцу еще не утихли, а новая ответственность – за свое племя – неожиданно свалилась на его плечи. Иккинг чувствовал, что ему нужно побыть наедине со своими мыслями; тем более, ребята вовсе не замечали его отстраненности. Сморкала и Рыбьеног пихались и спорили, в отчаянных попытках привлечь внимание Забияки. Забияка очаровывала Эрета. Задирака помирал со смеху и подстраивал ловушки любимчику своей сестры. Эрет разрывался между неугомонной Забиякой и – Иккинг замечал это – неприступной Астрид. Сама Астрид иногда участвовала в общем веселье, краснела от неловких комплиментов Эрета и встряхивала головой, видимо, чтобы не поддаться его грубоватому обаянию. К тому же, она активно занималась восстановлением деревни, руководила совместными усилиями, что прекрасно ей удавалось (на самом деле, Иккинг никогда не обладал этим талантом в такой мере, как Астрид). И все-таки изредка, насколько ей позволяла гордость, она задерживала внимательный взгляд на Иккинге. К концу лета они виделись, в основном, на вечерних собраниях, а днем почти не встречались. Иккинг весь день проводил на стройках или исчезал с Беззубиком в неизвестном направлении. В конце концов, скрепя сердце, он признался себе, что избегал ее общества. Сейчас ему было не до любви. Он не хотел оправдываться за то, что вдруг сделался серьезным и задумчивым, что стал много времени посвящать мыслям о будущем деревни, что еще больше полюбил тишину и спокойствие. Часто он не спал по ночам и незадолго до рассвета уходил из дома, в лес или забирался на какой-нибудь уступ Вороньего Мыса. Ему нравилось наблюдать за пробуждением деревни с высоты. Да, когда Астрид поцеловала его в первый раз, он не был таким, и им было хорошо вместе. Но теперь он изменился, и она не понимала его, хотя и пыталась. На его месте, Астрид преодолела бы все трудности куда быстрее и с меньшими потерями для своего решительного и крутого нрава. Гораздо лучше Иккинг чувствовал себя в компании Беззубика. По крайней мере, дракон не требовал никаких объяснений и всегда терпеливо слушал хозяина, глядя на него умными глазами. Если у Беззубика имелись возражения к сказанному, он недовольно тряс головой, фыркал, и Иккинг начинал соображать, что могло вызвать его несогласие. Как правило, замечания Беззубика оказывались уместными, так что получался почти диалог. Гораздо более продуктивный, нежели с Астрид, вечно рубящей сплеча. *** Одним вечером Иккинг сидел в Большом зале, Беззубик дремал, положив голову ему на колени. Было уже поздно, костер догорал; почти все викинги разбрелись по домам, хотя пара компаний все еще шумели в разных концах зала. Астрид и Эрет были в одной из них, и Иккинг отметил про себя, что они все чаще оказываются вдвоем. Переживать по этому поводу сейчас не хотелось: теплая шероховатая чешуя дракона ласкала пальцы, угли ярко тлели в костре. Иккинг услышал легкий шорох за спиной и оглянулся. Его мать, Валка, присела рядом и с легкой улыбкой погладила морду Беззубика. Тот тихонько замурлыкал в полудреме. - Как ты, Иккинг? С матерью он тоже виделся редко, но всегда был рад ей. Валка была близка ему, почти его отражение. С ней он не боялся говорить то, что думал. - Ох, мам… я тут задумал кое-что. Не знаю, мне самому эта идея кажется немного безумной… Может, ты посоветуешь мне, выбросить дурь из головы, или что-то в этом есть? Валка ободряюще кивнула и устроилась поудобнее, готовая слушать. - В общем, не смейся сразу, но… я решил изучить драконий язык, - Иккинг смутился и заговорил быстрее. – Может, ты замечала, драконы ведут себя так, ну, как будто все понимают, в смысле, каждое наше слово. И еще они издают такие звуки… в них явно есть какая-то закономерность! Вот например Беззубик, как только я заговариваю о полете, он сразу издает такой звук, как бы спрашивает – ммм? – а когда я говорю, например, об Астрид, он почему-то щелкает. Но в других случаях он щелкает по-иному! Понимаешь, мам? Что, если они разговаривают с нами, а мы смотрим на них, как на любимцев, а не как на равных. Иккинг, хоть и говорил негромко, но так эмоционально, что Беззубик проснулся, приподнял голову и, поводя ушами, уставился на него с любопытством. - Смотри, мне кажется, он одобряет твою идею, - Валка мягко рассмеялась и погладила сына по плечу. – Иккинг, ты рассказываешь о драконьем языке человеку, который двадцать лет провел наедине с драконами. Я уверена, что ты на правильном пути. У меня было достаточно времени, чтобы изучить этот вопрос, но я предпочитала приручать драконов и сражаться за них. У тебя есть мирное время и усидчивость, которых не было у меня. Думаю, ты сможешь раскрыть этот секрет. Тем более, - она ласково потрепала Беззубика по голове, - он поможет тебе. Вы оба были бы счастливы, если бы могли разговаривать друг с другом. Да и все викинги будут благодарны тебе за такой подарок. Беззубик вопросительно наклонил голову, разглядывая хозяина. Иккинг почувствовал, как облегчение разливается по его телу, и улыбнулся: - Я люблю тебя, мам. - И я люблю тебя, Иккинг, - Валка обняла его и поцеловала в висок; от нее пахло теплом, домом и свободой одновременно, – У тебя все получится. Иккинг вернулся домой поздней ночью, только тогда, когда все угли в костре окончательно потухли. Дом Хэддоков наполовину стоял на сваях, его еще не восстановили – Иккинг распорядился заняться этим в последнюю очередь. В общем-то, дом был цел, просто немного накренился над ямой, выбитой в сражении. Первым делом, Беззубик плюнул искрой в потухший очаг, и огонь тут же заплясал – но намного теплее от этого не стало. Зимний холод уже наступал на Олух и пробирался в дома, сквозь даже самые маленькие щели. Наступало время спать с драконами. Тем, у кого были маленькие драконы – Жуткие жути там, или Острокогти – было очень удобно, этим дракончикам можно позволять спать прямо в постели. А Иккинг в первую же зиму с Беззубиком расстелил большую шкуру прямо на полу, на безопасном расстоянии от очага. С тех пор в постель он не перебирался. Разве что однажды попытался, вместе с Астрид – но попытка не увенчалась успехом. Беззубик принялся громко недружелюбно ворчать, а когда Иккинг решил ненадолго выпроводить его из дома, смертельно обиделся. Но, не считая того случая, Иккингу не на что было пожаловаться. Тело дракона всегда теплое, почти горячее, как будто внутри него – незатухающая печь. Иккинг никогда не спал так сладко, как прислонившись к Беззубику. Тепло, исходящее от Фурии, убаюкивало, и часто Иккинг ловил себя на мысли о том, что никогда не чувствовал себя так уютно, разве что, в утробе матери. Он помнил, как в детстве и, будучи подростком, он порой не мог заснуть от холода, а когда получалось, сон был беспокойным и ничуть не освежал. Но теперь зимние ночи перестали быть для него испытанием. - Эх, Беззубик, - пробормотал Иккинг, ослабляя многочисленные ремни и снимая кожаные доспехи, - о чем мы с тобой будем беседовать, когда я научусь твоему языку? Дракон наклонил голову и что-то проурчал, как бы говоря: «Много о чем». На Иккинга неожиданно накатила волна нежности – такое случалось, и каждый раз он немного стеснялся своих чувств. Подумать только, перед драконом! - Тогда с завтрашнего дня мы займемся изучением, - решительно заявил Иккинг, сбросил ботинки, отстегнул протез и, оставшись в одной тунике, забрался на постель. Он подполз к Беззубику и взял его большую морду в ладони, ласково поцеловал в нос. Дракон прикрыл глаза, и в его груди послышалось довольное ворчание. Коленом Иккинг задевал его чешуйчатую лапу. За спиной потрескивало пламя очага, окрашивая комнату рыжим. Иккингу сделалось так тепло, что даже внутри, где-то в солнечном сплетении у него зажегся огонек, и все, что волновало его в последние дни, отступило. - Ты самое дорогое существо в моей жизни, - вырвалось у него, и он поразился тому, что произнес это; и тому, насколько это было правдиво. Беззубик распахнул глаза с огромными, черными, как ночь, зрачками. А в следующее мгновение сгреб Иккинга в охапку и завалился на бок, сжав его лапами и, для надежности, укрыв крыльями. Он знал, что человек больше всего любит спать именно так. Так же, спрятав его в крыльях и крепко прижав к себе, Беззубик однажды спас своего человека в сражении. Помнил ли Иккинг об этом? Скорее всего, нет, но спал в таком положении беспробудно и счастливо. - Великий Один, - пробормотал Иккинг, прижатый к теплому драконьему телу, - боюсь представить, что мы будем с тобой обсуждать. И не смей потом припоминать мне этот вечер. Если бы ты мог ответить, я никогда бы не сказал того, что сказал! Фурия откликнулась коротким и, как показалось Иккингу, насмешливым рычанием. *** Иккинг решил, что на следующий же день начнет претворять свою задумку в жизнь. Утро выдалось удивительно теплым и солнечным – возможно, последнее такое утро в этом году. В легкой тунике и наплечниках Иккинг взобрался на спину Беззубику – и, конечно, Плевака проворчал, что он обязательно застудится, а Валка только рассмеялась. В деревне мать иногда носила платье, и этим утром его подол колыхался на ветру, а ее рыжие волосы медно сверкали на солнце. Иккинг очень любил ее, едва ли не больше всех на свете. Больше – пожалуй, только Беззубика. Прошедшей ночью, слушая мощное дыхание дракона и треск очага, Иккинг размышлял. Он действительно страдал по отцу, хотя никогда не был с ним особенно близок. Но сейчас, спустя пару месяцев, он чувствовал, что рана стала затягиваться. Он чувствовал себя виноватым, но знал, что к следующему лету от этой раны останется только шрам, и об отце он станет вспоминать со светлой грустью. То же самое когда-нибудь случится и с его матерью, разве что времени на эту рану потребуется больше. Все это было неизбежно, и Иккинг уже достаточно закалился, чтобы взглянуть реальности в глаза. Но что, если бы погиб Беззубик? От такой мысли у Иккинга гулко застучало сердце, и земля ухнула куда-то вниз. Нет, он просто боялся представить, он не мыслил своей жизни без дракона. Либо однажды они погибнут вместе, либо – и на это Иккинг надеялся – Беззубик переживет его на несколько сотен лет. Все внутри сжималось, когда он представлял своего дракона, одиноко парящего в небе. Или – о боги – с другим всадником. Но даже такая боль не могла сравниться со страхом его, Беззубика, смерти. Иккинг тряхнул головой и вернулся в золотистое утро. Дракон под ним переминался с лапы на лапу, в нетерпении, и Иккинг сжал ногами его бока. Под черной матовой чешуей ходили мышцы. В это мгновение Иккинг почувствовал себя живым, как никогда. - Мам, я скоро вернусь! – крикнул он и нажал на педаль. С привычным треском расправился закрылок, и Беззубик рванул ввысь. Вернулись они только к обеду, оба взъерошенные и довольные. По дороге домой Иккинг чувствовал на себе заинтересованные взгляды встречных девушек. В последнее время, так бывало всегда, особенно когда он возвращался после полетов. И до сих пор он не мог привыкнуть и ощущал себя неловко. Валка поставила перед Беззубиком целую корзину свежей рыбы, а перед Иккингом – миску рыбной похлебки. Уплетая похлебку и улыбаясь, Иккинг рассказал ей о взглядах. - В этом нет ничего удивительного, ты завидный жених, - заметила Валка спокойно, и Иккинг подавился. – Вон, даже Беззубик на тебя заглядывается. Иккинг обернулся – дракон уже справился со своим обедом и действительно внимательно разглядывал хозяина. Выражение морды у него было такое, словно он хотел съесть Иккинга тоже. - Да, мы с ним еще поговорим на этот счет, - попытался отшутиться Иккинг, но, непонятно почему, на него нахлынуло воспоминание о теплых и надежных объятиях дракона. «Забери меня Вальхалла,» - он уткнулся в похлебку, вспоминая, как хотел, чтобы вчерашняя, самая уютная ночь в его жизни не кончалась. - А что у тебя с Астрид? Я давно не видела вас вместе, - как бы невзначай поинтересовалась Валка, поправляя пучки трав, развешанные у окна. Иккинг вздохнул с облегчением. С каких это пор Астрид стала более безопасной темой для разговоров, чем Беззубик? - Не знаю, мам. Может, с Эретом ей будет лучше? Честно говоря, я не чувствую, что мы с ней родственные души. Валка кивнула: - Это правильно, что ты не торопишься с принятием решений. Все впереди, Иккинг. Я тоже долго искала твоего отца, и даже когда нашла, не сразу поняла, что он – моя судьба, - в голосе матери звенела печаль, хотя она и улыбалась. Иккинг поразился ее стойкости и с благодарностью взглянул ей в глаза. Возможно, на ее месте он просто умер бы. Ведь, представив смерть Фурии, он и так едва пришел в себя. Неужели, может быть еще хуже? Когда с похлебкой было покончено, Иккинг и Беззубик отправились домой. Валка жила отдельно, неподалеку, и за это Иккинг был благодарен ей тоже. Его отражение, она понимала, насколько важно уединение. - Кстати, мам, - на пороге он обернулся, и Беззубик положил голову ему на плечо, - ты, оказывается, прекрасно готовишь. Она кинула в него пучком засушенной травы, Иккинг драматично прикрылся руками от нападения. Беззубик разразился громким треском, щебетом и пощелкиванием и умчался в направлении дома. Лучшего начала зимы и представить было нельзя. *** На третий день изучения драконьего языка Иккинг понял, что все это бесполезно. Несколько страниц книги, которую он хотел сделать драконьим словарем, были исписаны, изрисованы и зачирканы. Во-первых, достоверно перевел он только драконьи «привет» (утробное «ав» и встопорщенный воротник и уши), «спокойной ночи» («аррр» и тихий щелк) и «рыба» («урр ам» и кошачьи глазки). Но никакой связи, присущей нормальному языку, во всем этом не прослеживалось. Во-вторых, выяснилось, что у каждого вида драконов свое наречие, и «рыба» Беззубика была совсем не похожа на «рыбу» Сардельки или Громгильды. И Астрид была в крайнем недоумении, когда Иккинг принялся поочередно кормить рыбой то Громгильду, то Беззубика, сравнивая звуки, которые они издавали. - Прежний странный Иккинг вернулся, - обронила она, и Иккинг понял, что между ними что-то сломалось. Астрид снова стала опаслива и прохладна по отношению к нему, а ему было все равно. Лето дарило свои прощальные солнечные дни, он занимался хоть и утомительным, но своим любимым делом – возился с драконами. В деревне все было спокойно, почти все дома восстановлены, и зима наступала своим чередом. А накануне вечером, засыпая, Беззубик положил голову ему на живот, и урчание дракона отдавалось во всем теле Иккинга. Он гладил шершавую теплую морду с полоской крохотных шипов посередине – и был счастлив. - Спасибо, что разрешила провести эксперимент, Астрид. Был рад повидаться. Уже отойдя от ее дома на несколько шагов, Иккинг услышал глухой удар секиры, вонзающейся в тренировочную доску с невероятной силой. На третий вечер Иккинг в последний раз заглянул в пасть Беззубика, чтобы определить, чем он сделал последний щелк – языком, зубами или каким-то другим, неизвестным в человеческой анатомии органом. - Ладно, Беззубик, на сегодня закончили, - Иккинг отодвинул книгу с постели и обессилено растянулся рядом с драконом. – Видит Один, я ничего не могу понять в твоем языке. Ты сложное создание. Беззубик согласно фыркнул и положил голову на передние лапы, дыша человеку прямо в ухо. Это было горячо и мокро. Иккинг улыбнулся и еще немного полежал, не шевелясь, слушая шумное дыхание. Потом приподнялся на локте и заглянул дракону в глаза: - Странно, я еще ни разу не спрашивал, но как бы ты произнес мое имя? Беззубик повел ушами и ответил пристальным взглядом. В его больших глазах – каждый с человеческую ладонь – Иккинг увидел свое отражение. Очаг слабо освещал его растрепанные волосы, темные брови на остром лице. «Завидный жених», - промелькнуло у него в голове. Тут Беззубик приподнял голову – видимо, для лучшего произношения – и, не отводя глаз, издал мягкий рык. Звук вышел как будто из самой глубины его тела и затопил комнату. - Это что, - ошеломленно переспросил Иккинг, - мое имя? Дракон наклонил голову, подтверждая его слова. Глаза Беззубика с расширенными зрачками, почти полностью черные, поражали воображение. Конечно, Иккинг замечал это раньше, но теперь эта мысль показалась ему особенно уместной. С другой стороны, он сообразил, что от нее следует немедленно избавиться. Иначе… иначе что? - Повтори, пожалуйста. «Великие боги, не стоило этого говорить». Иккинг с трудом разорвал зрительный контакт и лег на спину. Над ним утопал в темноте высокий свод потолка. Беззубик выждал немного и снова издал бархатный рык. Прежде Иккинг не слышал от него такого, разве что пару раз, отдаленно похожее. - Это очень… возбуждающе, - пробормотал Иккинг и тут же захлопнул рот рукой. Нет-нет-нет, он не мог такого ляпнуть. Только не в присутствии этого зверя, который все, тысяча дохлых рыбин, все понимает! – Я хотел сказать… - Иккинг повернулся к дракону и обнаружил, что тот положил голову на лапы, прикрыл глаза и не проявлял никакой оживленности; Иккинг запнулся, - Ладно, проехали. Весь оставшийся вечер в комнате висело молчание. Момент был несколько напряженный, но Иккинг осознал, что даже это ему приятно. Рядом с драконом он всегда ощущал себя на своем месте. Иккинг прокручивал в голове свое имя на языке Ночных Фурий, и поражался тому, каким голосом, оказывается, обладал его Беззубик. Древним, глубоким, заставляющим дрожать все тело… Проснувшись следующим утром, Иккинг обнаружил, что прижался к дракону, закинул на него ногу и взмок так, как будто его окатили водой с ног до головы. Он торопливо отполз в сторону, едва не угодил в очаг и все утро избегал смотреть в сторону Беззубика, пока не раздалось вопросительное «урр ам». В Асгарде ведомо, больше всего Иккинг хотел обнять своего дракона, поцеловать его большеглазую морду и проваляться, закинув на него ногу, весь день. Но оставалось только покормить его свежей рыбой, потому что все остальное было просто безумным. И не было в жизни Иккинга человека, способного дать совет тому, кто влюблялся в дракона. По крайней мере, так казалось самому Иккингу. *** Он поднялся по крохотным ступенькам на вершину скалы. Домик стоял на прочных сваях, но на такой высоте все выглядело крайне ненадежным и шатким. Страшно было даже подумать, каково здесь в суровую зимнюю пургу. Но Старейшина жила здесь уже долгие годы и, кажется, чувствовала себя прекрасно. Иккинг уважительным поклоном приветствовал Старейшину. Она сидела на маленькой деревянной терассе перед домом, будто бы прислушиваясь к порывам ветра. Продувало это местечко со всех сторон, а сегодня еще и хмурилось небо, сыпал редкий и мелкий снег. С утра Иккинг накинул на себя тяжелый плащ с меховым воротником и чувствовал себя как-то по-королевски. Было немного неуютно, но тепло. Старейшина кивнула в ответ, оглядывая его с ног до головы. Иккинг любил Готти. Он помнил ее одобрительный взгляд с самого детства, когда про него говорили, что он слишком любопытен, много читает, а в кузнице пытается мастерить разные хитрые штуки, а не топоры и гвозди. Когда он только познакомился с Беззубиком и понял, что драконов можно покорять не только оружием, но и лаской (или драконьей травой), ему передавали, что Старейшина была очень довольна его новаторством. Вероятно, она знала об этих методах, но не ожидала, что кто-то из жителей Олуха воспользуется ими. Наконец, Иккинг был благодарен Готти за то, что она помогла ему похоронить отца, с самыми древними и красивыми обрядами, которые немного заглушили боль. И в самый подходящий миг, с улыбкой во взгляде, провозгласила его вождем. Такие моменты не забываются. Теперь Иккинг приходил к Старейшине с самыми важными вопросами, за советом. Учился понимать ее жесты и взгляды. Это оказалось не слишком трудно, когда он стал внимательнее. - Старейшина, я хотел бы задать вопрос. Это очень важно для меня. Она снова кивнула, как бы говоря: «Я ждала тебя». Медленно поднялась и поманила его рукой, приглашая войти в дом. Иккинг с удовольствием шагнул в теплую, маленькую комнату Старейшины, где потрескивал очаг и витали таинственные запахи. Старушка присела на шкуру рядом с огнем и похлопала ладонью перед собой, приглашая Иккинга. Он послушно уселся и огляделся: по стенам, как и в доме матери, развешаны пучки трав, в дальнем конце комнаты – большущая стопка книг и отдельных листков. Рядом – низенький столик, на котором брошены птичьи кости, травы и Один знает что еще. Приземистая кровать, рядом с которой, на коврике, дремали штук шесть или семь Жутких Жутей. - Я… - Иккинг взглянул на Старейшину и постарался собраться с мыслями. – Я оказался в непростой ситуации. Не знаю, что делать. Желаемое не удается, и, самое главное… я думаю кое о чем. И это кое-что кажется мне неправильным, - он перевел дух и собрался сказать то, чем боялся делиться. – Это связано с… Готти вскинула руку, прерывая его. Иккинг проглотил слова, которые чуть не сорвались у него с языка. Великие предки, все действительно зашло далеко, раз он готов был заговорить об этом. Старейшина сняла с пояса маленький кожаный мешочек и высыпала на шкуру несколько гладких камешков. Иккинг задержал дыхание. Значит, гадание на рунах. В деревне поговаривали, что Старейшина гадает, но редко, лишь тогда, когда важно узнать мнение самих богов. Иккинг понял, почему Готти не стала его слушать - иногда гадающему не следует знать вопрос, чтобы не повлиять на ответ. Иккингу самому предстояло истолковать знаки. Он кивнул. Старейшина перевернула все камешки рунами вниз и перемешала их. Потом подержала над ними ладонь и вытянула один камешек. - Это руна Солнца, - Старейшина кивнула, - обозначает энергию, движение. Если речь о человеке, то это сильная личность, которая стремится проявить себя. Готти улыбнулась и прикоснулась пальцем к его лбу. - Это что, обо мне? Как неожиданно… и, пожалуй, слишком лестно. Но, если задуматься, что-то в этом есть, конечно. Да, я хочу сделать кое-что важное для меня, можно сказать, я занимаюсь делом своей жизни. Я хотел бы добиться в этом успеха. И я очень стараюсь! Старейшина удовлетворенно кивнула и перевернула следующий камень. - Перевернутый мешочек с рунами, - Иккинг усмехнулся. - Это тайна, нечто неизведанное; возможно, серьезные перемены в жизни, которые невозможно контролировать. Готти развела руки в стороны, что на ее языке жестов обозначало: «Вот это вот все». - Все происходящее, сама ситуация, - догадался Иккинг и со вздохом согласился. – Да, это правда. То, что сейчас происходит в моей жизни, может перевернуть все с ног на голову. Честно говоря, пару раз я чувствовал себя на краю какой-то пропасти. Значит, так и должно быть? Это предначертано судьбой? Я понял, это меня немного успокаивает. Следующий камешек Старейшина перевернула без долгих раздумий, она сразу нашла его среди остальных. - Это радость, бескорыстное счастье. Готти указала рукой в пустоту рядом с Иккингом. Он недоуменно обернулся, но спустя мгновение понял, закрыл лицо руками и рассмеялся. - Это тот, кто рядом со мной. Кто тоже связан с этой ситуацией. О боги, он и в самом деле моя радость, - Иккинг взглянул на Старейшину, глаза его заблестели. – Руны не лгут, никакая другая не сказала бы о нем точнее. Когда старушка улыбалась, в уголках ее глаз пролегали морщинки-лучики. Иккинг подумал, знает ли она, о ком идет речь? Это казалось невозможным, он и сам себе не признавался. Но, в конце концов, она – самый мудрый человек во всей деревне. А можно ли в течение пяти лет скрывать от мудреца, кто есть радость всей твоей жизни? Готти перевернула очередную руну. Иккинг понял, что наслаждается этой игрой, а самое удивительное заключалось в том, что его мысли стали проясняться. Будто гадание действительно проливало немного света на его вопросы. - Это дар, а также связь, - Иккинг не удивился, когда Старейшина обвела пальцем невидимый круг, объединивший его с «радостью». – Определенно, мы дарованы друг другу судьбой, как и любые всадник и дракон… - Иккинг захлопнул рот, но на лице Старейшины не отразилось ни капли удивления, и он продолжил, - Кроме того, это знак плодотворных отношений и помощи. Да, я рассчитываю на его помощь в этом деле, но пока не могу понять, как… Пока у нас не получается. Дело непростое, - Иккинг взъерошил волосы. – Могу я надеяться на то, что он поможет мне? Готти постучала пальцем по руне. - Понял. Судя по всему, только он и может мне помочь. Она сочувственно склонила голову к плечу, а затем перевернула еще один камешек. - Пустой. Боги молчат, - Старейшина сделала пару разъясняющих жестов, - это о том, что ожидает нас впереди. Что ж, значит, возможно все, и мы сами будем творцами своей судьбы. Довольно размытое предсказание, но хотя бы никаких бед и катастроф. Наверное, в таком случае, лучше идти вперед, а не топтаться на месте? Готти едва заметно пожала плечами – кто знает. Она бережно сложила камешки обратно в мешочек и внимательно посмотрела на молодого вождя. Затем прикоснулась пальцем к его лбу, а другой ладонью указала на себя, что означало: «Поведай мне о своих замыслах». Иккинг облегченно вздохнул. Если бы пальцем она указала ему на грудь, то это значило бы: «Поведай мне о своих чувствах», - и он умер бы. В голове у него было относительно безопасно, а вот в груди – буря чувств. Буря в форме дракона. - Это довольно странно, но… я хочу изучить язык драконов, - повисло молчание, и Иккинг посчитал нужным объяснить. – Это очевидно, они обладают разумом, подобным нашему. И это удивительно, но они понимают нашу речь. По крайней мере, большую часть того, что мы им говорим. Я хочу, чтобы каждый человек мог разговаривать со своим драконом, - он почувствовал, что краснеет. – Я и сам хочу понимать своего дракона, если можно так сказать, – каждое его слово. Это было бы естественно. Они не наши домашние любимцы, они – наши братья. Старейшина понимающе кивнула. Она медленно поднялась на ноги, подбросила пару деревяшек в очаг, который тут же затрещал громче. Один из Жутей, ярко-красный, зевнул во всю пасть, но не проснулся. Старейшина подошла к стопке книг, и оказалось, что стопка выше нее самой. Старушка поводила пальцем по корешкам и, наконец, вытащила откуда-то снизу (едва не обрушив книжную башню) увесистый том. Она передала его Иккингу и, пока тот разглядывал кожаную обложку с изображением дракона, повесила над очагом котелок. Скоро комната заполнилась терпким ароматом трав, и Старейшина протянула Иккингу кружку с душистым отваром. Иккинг любил травяной чай, и ни у кого он не получался лучше, чем у Старейшины. Каких только растений она ни засушивала, ни развешивала по всему дому. Иккинг глубоко вдохнул аромат чая и на несколько мгновений перенесся в самый разгар лета. - Сколько знаний о драконах хранилось здесь, пока люди не были к ним готовы, - заметил он, сделав глоток. – В этой книге даже Ночные Фурии зарисованы. А ведь я в свое время ни в одном учебнике их не нашел. Старейшина развела руками – всему свое время. Они еще немного посидели в молчании, допивая чай и прислушиваясь к порывам ветра, которые доносились снаружи. Наконец, Иккинг поднялся и с благодарностью кивнул Старейшине. Он получил даже больше, чем рассчитывал. Спрятав книгу под плащ, он вышел на терассу, и холодный ветер растрепал его волосы. Пахло морем и снегом. Со стороны арены доносились улюлюканье и звонкий смех – кто-то умудрялся кидать овечек даже в такую погоду. Иккинг улыбнулся. Ему захотелось как можно скорее найти Беззубика, бросить дома тяжелый плащ и книгу и отправиться на арену. А потом полетать над морем, пока не устанут крылья и не перестанут шевелиться от холода пальцы. И снова вернуться домой, отогреваться у огня, прижавшись друг к другу боками. Иккинга уже не удивило то, что последняя мысль оказалась самой приятной. *** Холодное северное море вставало на дыбы тысячей гребней. Иккинг направлял Беззубика вниз, к самой воде, и ветер бросал ему в лицо ледяные брызги. Осенний шторм метался из стороны в сторону. Летать в такую погоду было трудно и холодно, но приятно. Иккинг чувствовал себя частью стихии, могучей и никому неподвластной. Он изо всех сил прижимался к телу дракона, мокрому от морской воды, грудью ощущал каждый взмах его крыльев. Тело Ночной Фурии было совершенно приспособлено для скольжения в воздухе, стремительный полет Беззубика завораживал Иккинга. Это было нечто настолько прекрасное, что у Иккинга ком вставал в горле, когда они вот так, в свое удовольствие рассекали воздушный простор. Он доработал свою броню, и теперь они с драконом сливались полностью, превращаясь в огромную черную стрелу, с ревом разрывающую пространство. В тот день, когда Иккинг побывал у Старейшины, море особенно бушевало. Настроение Иккинга соответствовало погоде, он был до краев наполнен надеждами, сомнениями, радостью и тревогой. Они с Беззубиком разработали потрясающий финт, и Иккинг даже жалел, что никто не мог взглянуть на них со стороны – слишком далеко от берега они оказались. Впрочем, может оно и к лучшему, ведь идея была почти безумная. Иккингу такое нравилось, как и Беззубику, сколько бы тот ни ворчал впоследствии. С ошеломительной высоты Иккинг падал вниз, вытянувшись в струну. Ветер свистел в ушах просто оглушительно, море стремительно приближалось. В последний миг, когда Иккинг уже касался пальцами воды, Беззубик, так же камнем падавший вниз, хватал его и надежно укрывал крыльями. В волны они врезались вместе. Почти сразу дракон выныривал на поверхность, но на мгновение вода вскипала вокруг, обжигала холодом. Когда они снова вырывались на воздух, Иккингу хотелось смеяться и кричать одновременно. Они повторили фигуру несколько раз. В конце концов, Иккингу показалось, что он стал легким, как сам воздух. Все переживания и вопросы словно выплеснулись из него, и остались только два усталых, продрогших тела, соединившихся в одно. Иккинг направил Беззубика к остову скалы, который возвышался посреди моря и медленно, уже не один год рассыпался под ударами волн. Они приземлились, чтобы отдышаться перед возвращением на Олух. Беззубик прогрел выступ скалы струей белого пламени, и Иккинг блаженно разлегся на теплом камне. Дракон привычно положил голову ему на живот, и волны тепла окутали Иккинга. Он задремал, судя по свету, ненадолго. А когда проснулся и взобрался на спину Беззубика, почувствовал жар, несмотря на пронизывающий морской ветер. Беззубик беспокойно пошевелил ушами, пытаясь оглянуться на хозяина – почуял неладное. Иккинг слабо улыбнулся и погладил его по шее. Ох и зря они сегодня так много купались. Иккинг ощущал, как внутри него разрасталась хворь, которой не было и следа пару часов назад. Домой они вернулись уже в сумерках. Беззубик опустился у дома Валки, и она вышла ему навстречу, а следом за ней и Плевака – они часто сидели у очага вечерами. Их объединяло многое: воспоминания, давнее прошлое, которое, казалось, минуло только вчера. Беззубик припал к земле, но Иккинг все равно с трудом спешился, ноги у него сразу подогнулись. Плевака торопливо подковылял и подставил плечо. - Где вас носило в такую погоду, дуралеи? Вы что, решили остров без вождя оставить? – вопрошал он, утаскивая Иккинга в дом. Беззубик издал горестный звук, провожая их взглядом. Иккинг махнул ему рукой, наблюдая за всем, как в тумане. - Не плачь, Беззубик, - шепнул он пересохшими губами, и ему показалось, что дракон услышал. Первые дня три Иккинг только спал. Приходил в себя редко, пил теплый бульон, жаловался на головную боль и звал Беззубика. Потом проваливался в сон снова. Плевака хотел было уже карабкаться к Старейшине за чудодейственными отварами, но на третий день Беззубик пробрался в дом и сгреб спящего Иккинга в объятия. Так их и нашли, в большом коконе из крыльев. Валка немного пожурила дракона, Плевака поворчал, но никто не мог сердиться на Беззубика долго. «В конце концов, они оба знатные разгильдяи,» - справедливо заметил Плевака. После совместного сна Иккинг пошел на поправку и стал съедать больше бульона; Беззубику разрешили остаться дома и обнимать хозяина во сне. Еще спустя три дня Иккинг с улыбкой признал, что был дураком. Всем викингам с пеленок было известно, что осень на Олухе – самое коварное время года, когда нужно сидеть у очага и не соваться в море. Валка рассказала историю о том, как в юности Стоик устроил соревнование на самый дальний заплыв – конечно же, осенью. Он, разумеется, победил, но потом свалился с таким же жаром на несколько дней. - После этого я не удивлена вашей выходкой, - заметила Валка, гладя Иккинга по голове, пока тот пил укрепляющий отвар. Иккинг, конечно, не стал рассказывать о том, какие именно трюки они с Беззубиком проделывали в море. Даже он сам понимал, что повел себя как беспечный оболтус. Он не мог объяснить кому-либо, что эмоции захлестнули его в тот день. Готти открыла ему глаза, и счастье от близости Беззубика затмило все. Иккингу хотелось раствориться в том полете. Никакой холод был ему не страшен. Но кому можно было рассказать об этом? Разве что матери; но Иккинг не был уверен, что даже она, после многих лет жизни с драконами, поймет его и одобрит такой выбор. Стоило Иккингу пойти на поправку, как Беззубик перестал проводить целые дни у его постели. Утром он терся носом о ладонь Иккинга, довольно урчал – и исчезал в неизвестном направлении. А уже к обеду приносил большущего жирного лосося, каких не видали самые удачливые рыбаки Олуха. Валка чесала его за ушами, называла добытчиком и варила из рыбины вкуснейшую похлебку, от которой Иккинг набирался сил. Осенью начинался сезон полетов за провизией. Косяки рыбы уходили на юг от Олуха, и самые выносливые драконы, снабженные большими корзинами, улетали на рейды. Возвращались через день, нагруженные, и кормили всю деревню. Раньше, до времен драконов, Олух голодал с осени до весны, нельзя было позволить себе лишней рыбешки. Иккинг со слезами в глазах вспоминал это в первый «драконий» год, когда посреди зимы на столе стояла свежая запеченная форель. Теперь полеты за провизией стали нормой. Когда Иккинг и Беззубик обнаружили южные острова, стали отправлять отряды и туда. Некоторые драконы возвращались с корзинами, полными кореньев и ароматных трав, так что теперь из домов Олуха пахло не только рыбой, но разными удивительными приправами. От Старейшины по всей деревне разлетались рецепты отваров и чаев, даже из тех трав, о которых раньше не слыхивали на острове. И, несмотря на новый порядок, ни один дракон не мог похвастаться такой добычей, которой Беззубик баловал Иккинга. Один знает, куда он летал, но всегда приносил улов под стать вожаку, особенно во время болезни Иккинга. Валка готовила большущий котел похлебки и кормила Иккинга, себя, Плеваку, а также Астрид и компанию, которые каждый день заходили проведать больного. Иккинг ужасно смутился, когда узнал, что в первые дни болезни Астрид сидела у его постели и держала у его лба замороженную рыбину. Они прекрасно поладили с Валкой и разговаривали так по-домашнему, как будто знали друг друга не один год. Иккинг опасался того, что в одно из посещений Астрид заговорит об их отношениях. Теперь он понимал, что их пути начали расходиться давно, с самого знакомства с Беззубиком. Иккинг просто не мог себе представить реакцию Астрид, когда она узнает, кто занял его сердце. А рано или поздно это случится; рано или поздно узнают все. Но Астрид была на удивление спокойна, рассказывала Иккингу и Валке последние новости деревни: каков был первый осенний улов, сколько домов успели утеплить, в какой семье родился ребенок и какой новый рецепт чая придумала Старейшина. Она помешивала похлебку, пока Валка выходила во двор и кормила Беззубика и Громгильду. Она следила за тем, чтобы Иккинг выпил целебный отвар горячим, иначе от лечения не было пользы. Вскоре Иккинг перестал беспокоиться перед ее приходом; Астрид и все его друзья искренне переживали за его здоровье, и Иккинг был благодарен им. Одним утром, спустя неделю после безумного полета, Иккинг услышал смех Астрид на пороге. Дверь дома распахнулась, и Астрид вошла, затащив большую корзину, с которой Беззубик летал на промысел. Следом вошла Валка, с радостным удивлением глядя на сына. - Похоже, у нашего Иккинга появился щедрый поклонник, - заявила Астрид с улыбкой. Рыбная корзина была набита маленькими желтыми и белыми цветами. Они лежали как попало, некоторые были вырваны из земли с корешками, но – это были цветы, посреди суровой осени Олуха. Валка опустилась на колени перед корзиной, достала несколько цветков и поднесла их к лицу. Когда она обернулась к Иккингу, он увидел, что ее глаза сияют. - Нам понадобится самый большой кувшин, - она заговорщически улыбнулась Астрид, и та направилась к полкам с посудой. Иккинг, не веря своим глазам, подошел к корзине и присел рядом с матерью. Привычный рыбный запах, исходящий от корзины, смешивался с легким и свежим ароматом… так на острове пахло лишь в начале лета! - Ума не приложу, откуда… - Иккинг сам не заметил, что заговорил шепотом. - Тебе очень повезло, сынок, - так же шепотом ответила ему Валка; Иккинг подумал, что, наверное, так блестели ее глаза, когда отец дарил ей столь редкие на Олухе цветы. Тут от двери донеслось тихое довольное урчание; сердце Иккинга заколотилось. Беззубик, стараясь остаться незамеченным, просунул голову в приоткрытую дверь и внимательно наблюдал за реакцией на подарок. Иккинг даже не понял, как очутился у порога, повиснув у дракона на шее. В этот день Иккинг вышел из дома, впервые после болезни. Промозглый ветер снова растрепал его волосы, и Иккинг почувствовал, что, наконец, твердо встал на ноги. Беззубик не отходил от него ни на шаг, как будто оберегал от новой простуды. И еще несколько дней после в доме Валки стоял волшебный запах лета.