В болезном никогда

Конец зимы проходит болезненно даже для пиратов. Робин и Нами нарядили елку в начале ноября – им так захотелось, а убрали в конце февраля – и маленькая Ориола проплакала несколько часов, праздник был нужен ей круглосуточно, тут и сейчас. Младенчество кончилось – и Зоро с трудом узнавал своего ребенка. Вчера только Робин сказала ему о беременности, а сегодня его дочь на коротеньких ножках проносилась мимо стола, успевая схватить оттуда куриную ножку или материн драгоценный браслет – а потом уже тянулась к катане – и Зоро снова чертыхался, разжимая ее пальчики. - Луффи, - орал он. – Не подходи к Ориоле! Ты учишь ее плохому! - Все плохое в ней от тебя, - резонно отзывался капитан, - А цветочное от Робин. Книжно-ручное. Луффи всегда была прав – и сегодня был прав особенно, маленькая Ориола внимательно слушала отца, влезая на колени к Луффи – она давно выбрала своего принца, и, в отличие от матери, не собиралась менять своего решения не при каких обстоятельствах. Обиженная дочь показала Зоро язык – дерзкая даже для своих четырех. Зоро ругает ее и хвалит чаще матери, он суров и постоянно держится неподалеку – если с Ориолой что-то случится, он найдет это что-то и накажет его. Зима кончалась, бросая в окна пригоршни последнего снега – Санджи варил шоколад и бранился в полголоса, по-французски – он стал близок с Нами под новый год, но пока не знал своего статуса, и решил не торопить себя. Его сердце было наполнено сомнениями и любовью – и он упивался такой жизнью, лелеял ее и любил. Изредка Нами поднимала взгляд и скользила по нему, осторожно показывая наверх. Пока было холодно, Зоро не посещал воронье гнездо – а значит, там сегодня снова будет тихо, прохладно – и без свидетелей. - Ориола, иди ко мне, - позвала мать. Робин похудела после родов, вытянулась и окрепла. Теперь она снова стала самой собой – но с дочерью заключила мнимую сделку. Ориола любила мать, но мать не мешала ей быть самой собой. Робин любила Ориолу – но не позволяла той выбирать свою судьбу, пусть даже и в четыре года, пусть даже и пока только кашу на завтрак и книжку перед сном. - Мамочка, - эгоистично заявила дочь. – Почему не Луффи мой папа? - А тебе этого так хочется? – спросила Робин. Она знала характер дочери – Ориола не хочет обидеть отца, просто в детской головке возникают вопросы, на которые дочь требует ответов – но дать их может только мать, только тут и только сейчас. Не Зоро. У него с ответами всегда было не очень. К тому же он ругает ее в два раза чаще, чем мать. И считает, что она учится плохому у Луффи. - Не знаю, - Ориола, покачиваясь, ждала, пока цветочные руки не соберут нежный пух на голове ребенка в хвостики. – Наверное. - А Санджи тоже не мой папа? – спросила она. Санджи вздрогнул – но тут же расцвел нежной улыбкой, посылая Ориоле воздушный поцелуй. - Нет, - ответила за Робин Нами. – Твой папа Зоро. Вон он сидит. В углу. С катанами. Ориола спрыгнула с колен – и бросилась к отцу, но остановилась, завороженно глядя на снежную бурю, последнюю в этом году, за окном – заулыбалась застенчиво и вернулась к матери. - Что случилось? – спросила Робин на ушко дочери. – Не пойдешь к папе? Папа ждет… - Там в окне другой папа, - беззаботно ответила дочь шепотом. – Большой. И красивый. В открытую дверь кают-компании уже смеялся Ло, похудевший, отрастивший усы и волосы. Маленькая Ориола поймала его заинтересованный взгляд и застеснялась, как все маленькие девочки. Даже с кровью Зоро в жилах. *** - Это твой ребенок? – спросил Ло. Метель кончилась – и Робин пустила Ориолу поиграть с последним снегом. Бепо падал в импровизированный сугроб, Луффи следом – последним Чоппер, истинные дети. - Да, - улыбнулась Робин. – Наша дочь. - Ваша, - повторил за ней Ло. Он вспомнил – если бы пять лет назад не остановился бы в портовом городке, упуская Робин из виду – Ориола была бы его дочерью, и волосы были бы не темно-изумрудными, а глаза не серьезными и немножко злыми. Или так ей пошло бы больше? Кто знает… - Он женился на тебе, - грубовато спросил он. – Мог бы. Как мужчина. - Он и есть мужчина, - мягко сказала Робин, - Мой мужчина. Мы пираты. Можно без церемоний. Это наше преимущество. Помимо моря и приключений. - И твоя боль… - закончил за нее Ло. – Ни флер-д-оранжа, ни фаты… Чем там сейчас земные женщины болеют? - Сатин, белое золото и кисея, - рассмеялась Робин, но смех прозвучал грустно. – Мне это не нужно. Я так решила. Ориола важнее. - Я дал бы тебе больше, - сказал Ло, и он не шутил ни разу, - Целый мир. Дюжину таких детей… девочек что ли? Сына… - Никто не дал бы мне больше, - перебила его Робин. – Ориола важнее мира и дюжины. Она моя. Моя полностью. Я родила ее, кормила грудью, научила говорить и ходить. Ей четыре. Будет четырнадцать. И сорок четыре однажды. Понимаешь?.. Ло покачал головой – поймал нежную руку и поцеловал ее, пока Зоро был занят тренировками. Робин вспыхнула, но руку не отняла. Наслаждалась. Ло был ее первым настоящим мужчиной. После того, как она ощутила себя настоящей женщиной. После. - Нет, - сказала она. – Не понимаешь. Траффи… Быть может, однажды увидишь мою взрослую дочь и поймешь, - лукаво подмигнула она. - Я не люблю ждать, - сострил он. – Ты ведь уже взрослая, правда?.. Робин улыбнулась – но тут же поняла, что почувствовала, как кровь приливает к щекам, предательский румянец разливается по лицу. Зоро никогда не говорил ей таких слов. Возможно, никогда и не скажет. Вероятно, он и не любит ее. - Так, как я – нет, - ответил на ее немой вопрос Ло, уходя. *** Ло не спал ночью – вспоминал, когда влюбился в Робин. Было это лет шесть назад, после какой-то пирушки. Она, спокойная и чопорная, как и все взрослые женщины, однажды, услышав старинный мотив пиратской песенки, вскочила на ноги – и пустилась в пляс. Никогда раньше не видел он таких танцев – диких, языческих, настоящих… Вот для чего были ее длинные юбки… Вот для чего были темные волосы, как у доисторических ведьм. Там, на той пирушке, в тесном камбузе, он долго целовал ее бледные нежные ступни, переходя чуть выше – а Робин смотрела на него, чуть улыбаясь – ни разу не проронив ни слова. С того дня – и по сей день. Ло думал о ней. Она – наверное, иногда вспоминала его. А за хрупкой стенкой Ориола спала, прижавшись к теплому боку матери. Зоро вошел – и вздохнул, дочери пора научиться спать одной – Усопп работал над ее кроваткой за перегородкой несколько недель, она розовая, как мечта Чоппера, стоит дорого, как мечта Нами. - Ориола, - сказал он. - Нет, - сонно захныкала та. – Папа, нет! - Оставь ее, - попросила Робин, - Пусть, сегодня… - Нет, - перебил ее Зоро. Его большие руки легко приподняли детское тело над постелью – Ориола тихонько подвывала, нарочито выжимая из себя слезы, чтобы разжалобить отца. Робин смотрела на них, любимых и лучших, и заплакала внезапно, горячо и по-настоящему, захлебываясь рыданиями. - Что? – спросили одновременно Зоро и его дочь. – Что с тобой?.. - Я попросила оставить ее! – вырвалось у Робин. – Почему тебе обязательно нужно забирать ее у меня? Она знала, что несет чушь, знала, что ее печаль неискренняя – но кто мог заполнить зияющую пустоту в ее сердце. Она в свои тридцать шесть превратилась в подобие женщины – а сюда, на корабль, приехал мужчина, который первый признал в ней настоящее Дитя Демона, поцеловал след от ее ноги – и жаждет ее до сих пор. - Иди к маме, - растерянно сказал Зоро, опуская дочь на постель. Но Ориола – ребенок – четко чувствовала, что сейчас мать не была символом безопасности и мира. Она прижалась к надежной отцовской груди, зарылась в нее лицом, обвивая ручонками шею отца. - Нет! – заплакала испуганная девочка. – Я пойду в свою кроватку. И папа – иди со мной! Робин уже не слышала ее – она плакала от отчаяния и безысходности. В ней умирала женщина – и рождалась мать, жена, плоть, слепок детской ладони, рождество, индейка на ужин, скука и уныние. *** Ло и Зоро сидели на палубе, дышали ночным воздухом. Они только что подрались – и на лице Зоро саднел след от рукояти дурацкого меча Ло. Ло же дышал в пол силы – Зоро сломал ему сразу два ребра, мужлан. Они подрались и теперь перестали презирать друг друга. Хотелось пить. - Я увезу ее подальше отсюда, - сказал Ло. По-мужски, нелепо, он считал, что выиграл – и Робин теперь поплывет вместе с ним. - Подальше отсюда. Мы будем путешествовать. Но когда она захочет вернуться, привезу ее сюда… Я не собираюсь разлучать ее с ребенком, - он самому себе казался глупо-благородным, хотя глупым он не был. - Она не уедет, - сухо качал головой Зоро. – Она могла выбрать тебя еще тогда. Но трахал ее я. И ребенок – мой. Дочь – моя. - У нас тоже будут дети, - вырвалось у Ло, хотя детей он не любил, недолюбливал даже. – Мои дети. Похожие на меня. С ее глазами, - перед глазами завертелись от легкого сотрясения звезды и коды геномов, которые он знал по медицинским учебниками, ему стало смешно. - Твои дети будут дурацкими, - по-ребячески выпалил Зоро. - Твоя дочь – твоя копия. Характер дурной, - сострил Ло. - Это да, - с гордостью ответил Зоро. Они чокнулись и выпили. Ло встал, покачиваясь, перегнулся через бортик. Его стошнило – и он едва не упал в море – хотелось одновременно и плакать, и смеяться. Зима кончилась. И тут, в мире. И там, за грудиной. Зимы больше нет. - Голубоглазая красотка! – закричал Ло. – Плыви со мной! Я подарю тебе дурацкие камни, историю, целый мир и кусочек от другого! - А? – сонная Ориола высунулась из-за приоткрытой двери спальни Нами – сегодня она ночевала там. – Какой кусочек? - У нее, - засмеялся Зоро – счастливо, хорошо, - У нее тоже голубые глаза, - закатился он. – И она тоже красотка. Получи свой ответ… *** - Прощай, Траффи, - сказал Луффи грустно. – Не надумал вступить в мою команду? - Пошел к черту, Мугивара-я, - сказал Ло. – Катись к своим чертям! Они пожали друг другу руки, счастливые и донельзя довольные встречей. Ориола сидела на руках Луффи и ревниво смотрела на своих мужчин. Луффи был ее выбором – но Ло назвал ее красоткой. В свои четыре дочь Зоро уже знала цену этим словам. - Когда я вырасту, женишься на мне? – спросила девочка. – Тетя Нами сказала… - Если станешь красавицей, - сказал Ло, потрепав ее по щечке. – Как мама. Не как отец. Договорились? - Ага, - радостно ответили ему и Луффи, и Ориола. – Прощай, Траффи. Ло еще раз посмотрел на них – и взошел на свой капитанский мостик. Он обернулся лишь однажды – но не на Санни смотрел, на камбуз, тесный и дурацкий. Зоро и Робин были там – улучив момент, что дочь занята и пока не нуждается в них, отчаянно занимались любовью. Зоро целовал след от чулков на ее ноге. Робин, собрав волосы в высокий хвост, чтобы не мешались, легко садилась сверху – и, закусив губу, достигала пика снова и снова. Как в последний раз.