¤¤¤
Когда Гарри осознал, что совсем скоро наступит пять часов, а он ещё даже не оделся, на его столе уже покоились три чашки мятного чая, чьи листья они с Эваном решили купить год назад, только чтобы попробовать, и теперь они не пьют ничего другого; под столом лежала пустая пачка из-под съеденного шоколадного печенья, а статья была написана только наполовину. Эван лишь пожал плечами, заметив, как быстро Гарри собрался, будто он ничего другого и не ожидал, а Гарри каким-то чудом успел одеться за пятнадцать минут и споткнуться о собственные ноги всего лишь четыре раза. На прощание погладив за ушком спящую на коленях Эвана кошечку и поцеловав самого парня, Гарри вышел из дома и сразу ощутил всё: и нежный свежий ветерок, и мягкие гладкие лучи солнца, и тёплый сладкий запах выпечки, доносящийся из ближайшей кофейни, и это завораживало и уносило далеко-далеко. Светлый голубой цвет неба ещё не смешался с тёмной краской ночи, а лёгкие молочные облака ещё не были затронуты розоватой дымкой заката, и Гарри не мог на это насмотреться. Тёплая погода будто обволакивала и оставляла самый сладкий осадок в груди ещё надолго, даже после окончания довольно уютного сентября. Джемма очень хорошо всё просчитала — от квартиры Гарри до детского сада идти всего ничего, а от их с Эштоном дома и того меньше. Так что всего пять минут ходьбы, как за поворотом показывается детский сад, и на душе становится ещё теплее от звонкого счастливого детского смеха, забавных рисунков цветными мелками на асфальте и всей общей атмосферой радости и беззаботности. Малыши были везде: бегали вокруг воспитателей, копошились в песке, те, кто постарше, карабкались по канатам на игровой площадке, а самые маленькие увлечённо разукрашивали цветными карандашами и фломастерами раскраски. Гарри сразу заметил своих племянников, ведь, конечно, их и искать долго не пришлось: вокруг них скопилось больше всего детей из их группы, ну, очевидно, из-за природного очарования Стайлсов, как когда-то об этом сказали самому парню. Клэр стояла посреди песочницы и, активно размахивая лопаточкой, давала указания остальным детям, не переставая напоминать им, что ей ещё нужно успеть на ею лично организованное чаепитие, а Крис, постоянно убирая светлые кудряшки с глаз, активно помогал мальчикам строить песочный замок. Конечно, этот самый замок не был аккуратен или красив, он, на самом деле, почти разваливался и был больше похож на простую горку сырого песка, но дети так старались, что на такие мелочи, как сам вид песочного замка, можно было не обращать внимания. Недалеко от детей стояла воспитательница, которая следила, чтобы ребята не сильно испачкались в песке, а заодно, чтобы не били друг друга лопаточками, и Гарри улыбнулся женщине, которая ответила ему тем же, так как парня здесь знали не хуже родителей близнецов. Гарри обогнул красочные качели, переступил через пару десятков игрушек, разбросанных на земле, и несколько раз миновал столкновение с неугомонными малышами, прежде чем добрался до песочницы, где заметившие родственника пару минут назад близнецы уже ждали своего дядю. С криком «Дядя Гарри!» они обхватили его ноги своими перепачканными во влажном песке ладонями и, не переставая, принялись восторженно верещать: − А ты видел наш замок? Мы его все вместе строили! − почти в унисон прокричали его племянники, после чего уже каждый добавил от себя: − Он тако-о-ой здоровский! Прямо как тот, на море! — воскликнула Клэр, взмахивая своими маленькими ручками. Гарри отлично помнил тот отдых, на который Джемма и Эштон первый раз взяли близнецов с собой ещё в мае, и когда они оттуда вернулись, то малыши на протяжении всего лета не переставали об этом говорить. Поэтому парень не перебил Клэр, а только сел на корточки перед племянниками и, приобняв их за плечи, улыбнулся, внимательно слушая. — Только вот этот замок без ракушек… − А ещё… − тут же перебил сестру Крис. — А ещё там есть подземный проход. Это чтобы прятаться от Гоблина и его бомб, — добавил он чуть тише, будто бы по секрету, на что Гарри серьёзно кивнул, давая мальчику понять, что, в случае чего, он никому ничего не расскажет. − Вы такие молодцы, − в итоге нежно произнёс парень, потрепав Криса по волосам и поправив ободок для волос на голове Клэр. — А теперь быстро мыть руки и переодеваться, мы идём в кафе за мороженым. Улыбки на чумазых личиках близнецов и их радостный крик «Ура! Мороженое!» были лучшей наградой для Гарри за весь тот полный стресса день. Спустя несколько минут, когда Гарри зашёл вслед за племянниками в здание детского сада, а позже и в их группу, он не заметил никого постороннего в раздевалке, так как его взгляд занимали множество рисунков на стенах, фигурки из пластилина на шкафчиках и оригами, висящие под люстрой. Крис и Клэр постоянно тыкали пальчиками в разные фигурки или рисунки и говорили, кому какая принадлежит, и, что же, его нельзя винить за то, что он заметил ещё кого-то в раздевалке только тогда, когда Клэр указала ему на это. − Смотри, Гарри, это моя подруга Дорис, − малышка подбежала к светловолосой девочке, стоявшей возле своего шкафчика, и обняла её за плечи, на что та в ответ обхватила её своими тонкими ручками. — А кто это сегодня с тобой? — Клэр указала на шатена, который сидел на скамейке рядом и ждал, пока ещё один светловолосый ребёнок, мальчик, обуется. − Это наш с Эрни брат… − начала говорить Дорис, но Гарри уже не слушал. Потому что он посмотрел на него, а парень поднял взгляд в ответ, и всё, Гарри был потерян. Потому что его глаза настолько голубые, с серебряным отблеском, как и три года назад, у него те же острые скулы и тонкие губы, и всё это было слишком, время остановилось, и всё вокруг заледенело, покрылось тонкой корочкой льда. Это всё заставило Гарри задушено всхлипнуть, потому что у его красивого приведения из прошлого такие же медового цвета волосы, острые ключицы и морщинки-паутинки у глаз, это всё, как удар по грудной клетке, издёвка из прошлого, колючее напоминание в сердце. Но секунда прошла, и Гарри понял, что всё живо и ничто не замирало ради них, потому что Крис и Клэр сейчас уже обувались, весело переговариваясь с Дорис и Эрнестом, а время вообще не имело право останавливаться, чтобы дать вдохнуть полной грудью каким-то двум несчастным мальчикам. − Г-гарри? — хрипло произнёс один из них, и этот хрипловатый голос заставил Стайлса дрожать, потому что он помнил, помнил, как когда-то этот голос звучал так мягко, когда его обладатель, обжигая кожу тёплым дыханием, шептал слова любви. Этого было уже слишком много, и Гарри зажмурился, мечтая, чтобы мучительные воспоминания вновь не заняли все его мысли. − Луи, − научившись заново дышать, на выдохе произнёс парень, не в силах смотреть на Томлинсона. − Не верится, что это ты, − слабо проговорил Луи, качая головой, пока дети болтали между собой, не обращая внимания на двух парней, столкнувшихся со своим прошлым. — Глупо, правда? Спустя столько лет мы встретились в детском саду, − он в неверии приподнял брови, но в его глазах были всё те же растерянность и испуг. − Три, − хрипло выговорил Гарри, не узнавая свой голос. — Три года. Луи медленно кивнул, открыл рот, собираясь что-то сказать, но Гарри его опередил, добавляя резко и с горечью: − Нам пора. Не скажу, что рад был тебя увидеть, Луи... − Гарри, − с губ Луи его имя звучало так знакомо и тепло, но кудрявый отрицательно качнул головой и отвернулся, уже обращаясь к племянникам: − Вы готовы, малыши? Нам пора. Близнецы кивнули, после чего Гарри посмотрел на уже таких взрослых Дорис и Эрнеста, четырёхлетних брата и сестру Луи, которых Стайлс в последний раз видел в ползунках и с погремушками в ручках. − А они могут пойти с нами? — вдруг спросила Клэр, с надеждой в своих карих глазках взглянув на Гарри. — Мы будем себя вести очень хорошо. Эрнест согласно кивнул и обратился к Луи: − Можно, Лу-Лу? Парень беспомощно посмотрел на Гарри, но тот отрицательно качнул головой: − Нет, мы не можем, Луи занят, правда? — со стальными нотками в голосе сказал он, не глядя на Томлинсона. − Да, − спустя несколько секунд неуверенно согласился он. – Да, нам надо идти домой. Гарри коротко кивнул, взял за руки немного расстроенных близнецов и спешно вышел из группы, а после и из самого здания детского сада, ощущая себя так, будто он тонул, задыхался, выплывал на поверхность, но сил вдохнуть воздух уже не было. Он убегал от своей первой любви, так глупо разбившей ему сердце.¤¤¤
В тот день Гарри пришёл домой поздно. После того, как он привёл близнецов домой, где их уже ждал улыбчивый Эштон, распахнувший объятия для своих таких же, как и он, неугомонных детишек, Стайлс не мог сразу вернуться домой. Он прошёлся по своим любимым улочкам Лондона, вдыхая свежий вечерний воздух, при этом он рассматривал черничное небо, на котором светлыми пятнышками появлялись бесконечные звёзды, долго вслушивался в лёгкий шёпот листьев и, закрыв глаза, пытался представить, что он находится там, где его не найдут воспоминания. Но они его преследовали, после чего нашли, связали и заставили остановиться посреди тихой улицы. Потому что он всё ещё помнил. Это была лавина, пугающая, накрывающая полностью и выбивающая последний воздух из и без того пустых лёгких. Сладкие воспоминания, давно бережно уложенные и спрятанные в самый дальний и тёплый уголок, настойчиво всплывали в уставшем мозгу: их исполненные озорства побеги с уроков, чтобы поесть сладкой ваты в парке недалеко от школы, их томные пурпурные вечера, когда они, будучи на грани возбуждения и боли, долго целовались на кровати в комнате Гарри, скромные васильки от Луи, ожидавшие Гарри на краю его парты, их сладкие признания в любви, бесконечные обещания, маленькие валентинки и полные обожания и заботы сообщения в телефоне, − и всё это было так свежо, ярко и живо, что Гарри словно чувствовал на своём языке вкус терпкого имбиря и сладкой карамели после поцелуев с Луи, ощущал мягкость его ладоней на своих плечах и видел тёплый серебряный отблеск безграничной преданности и любви в голубых глазах. Когда он возвратился в их тихий и сонный дом, Эван, освещаемый только тонкой полоской света луны, виднеющейся из окна, уже спал на их кровати, уткнувшись в подушку Гарри лицом и скинув одеяло на пол. Когда Стайлс, разувшись, поднял одеяло и укрыл им парня, перед этим трепетно поцеловав его в плечо, ресницы Эвана затрепетали, и он проснулся. Он посмотрел на Гарри и сонно улыбнулся, протягивая руки к парню, после чего хрипло сказал: − Иди ко мне, мой ночной путешественник, − и Гарри не смел ослушаться, он улыбнулся и лёг под одеяло, тут же уложив голову на крепкую грудь Эвана. Этой ночью он много раз просыпался, долго лежал, рассматривая отблески луны на стене, и пытался избавиться от глупых мыслей. (а правда, что глаза Луи цветом схожи с отблесками серебряной луны?)¤¤¤
После окончания занятий в университете в обед, Гарри ушёл на работу в маленькую кофейню, пахнущую корицей и тёплой выпечкой. Он любил это место, даже очень сильно, но сегодня Найл, протирая кружки полотенцем, пел песни на ирландском куда чаще и громче, чем раньше; забежавший к ним Зейн долго загадочно смотрел на Гарри, будто он знал все его секреты, а влюблённый в Зейна и уже целую вечность мечтавший его пригласить на свидание Лиам слишком часто смотрел на него грустными глазами всякий раз, когда Гарри проходил мимо него. Они точно что-то узнали, а позже к этому всему добавилась радостная Джемма, позвонившая Гарри на мобильный, во время его перерыва: − Ты даже не поверишь, кто мне только что позвонил и предложил встретиться! — почти кричала в трубку Джемма, и кроме её голоса, Гарри на фоне мог услышать, звуки гитары, на которой, очевидно, играл Эштон. — Это был Луи! Этот чёртов придурок, с которым я не виделась целую вечность! Гарри замирает, ничего не понимая, а потом внезапно вспоминает, что… ну конечно. Луи не мог не позвонить Джемме, ведь изначально он был только её лучшим другом и не сразу стал Луи-любовь-всей-жизни-Гарри. Ведь изначально четырнадцатилетний Гарри был безответно влюблён в Луи, крутого друга его сестры, и сладко вздыхал, наблюдая, как тот подъезжал на скейте к их дому, чтобы провести целый вечер в компании Джеммы, Эштона и Зейна. Гарри тогда очень любил, когда они оставались в гостиной, а не поднимались в комнату его сестры, ведь так он мог к ним присоединиться за просмотром сериалов по телевизору или к обычной перепалке за лучшего из супергероев. Позже, немного осмелев, когда у него уже не тряслись коленки при одном только взгляде на Луи и когда он уже мог разговаривать с ним, не рискуя покраснеть, начать заикаться и, в конечном итоге, стыдливо замолчать, Гарри мог аккуратно присесть рядом с Луи, а потом даже положить руку в сантиметре от ладони Томлинсона. Гарри помнил те счастливые моменты, когда Луи ему улыбался, играл с его волосами или делал комплименты, после, конечно, превращая их в шутку. Механизм запустился и, шевеля гладкими шестерёнками, начал постепенно набирать скорость. Сначала Луи стал замечать Гарри на тренировках по футболу. Стайлс тогда скромно сидел в дальнем углу трибун, скрывшись за книгой, когда услышал громкое «Гарри, привет!», и, увидев, что к нему обращался уже потный и запыхавшийся от бега Луи, жутко покраснел до кончиков ушей, но всё же неловко помахал ему рукой и скромно улыбнулся. Потом Луи стал садиться к нему за столик за обедом, после чего туда же садились и его друзья, недоумевая, почему вдруг Томлинсон стал общаться с парнем на два года младше него. Луи стал поправлять воротник рубашки Гарри и подолгу смотреть ему в глаза, после чего начинал краснеть, что было ему несвойственно. Он стал вплетать цветы в кудри Гарри и смущённо обнимать за талию. Он стал задерживаться у них дома и не хотел уходить в комнату Джеммы, оставаясь с Гарри в гостиной. А в один вечер, за три недели до рождественского бала, пришёл к Стайлсам домой, нервно теребя края куртки и, заикаясь вначале, на удивление Джеммы, попросил позвать Гарри. Когда смущённый парень спустился вниз после того, как его позвала довольно выглядевшая и хихикающая Джемма, то увидел немного странного Луи, который, заметив Гарри, быстро встал с бежевого диванчика, на котором до этого сидел, но тут же замер в нерешительности. Гарри тоже остановился в дверях, будучи неуверенным, что ему стоит сделать или сказать, и тогда Томлинсон всё же собрался с силами и как на духу выпалил «Ты не хотел бы пойти со мной на рождественский бал?», после чего задержал дыхание и с надеждой посмотрел на Гарри. Светлячки. Гарри помнил, как под его кожей тогда будто ожили светлячки, заставляя его светиться, а всё внутри загораться от трепета горячих крылышек. Он стоял, безмолвный, и не мог поверить, что всё, что тогда происходило, было на самом деле, а не оказалось выдумкой глупого мозга. А позже было неловко добавленное от Луи «Ты мне нравишься», после чего он в отчаянии из-за затянувшегося молчания со стороны Гарри, направился к выходу из гостиной, бормоча, что он дурак и что ему глупо было надеяться на взаимность, однако последующие слова утонули в мягкой футболке Гарри, к которой его прижал осмелевший парень. Гарри помнил, как бормотал на ухо Луи, что «конечно я пойду с тобой, ох, ты мне тоже так нравишься», а потом всё было, как под плотным потоком блестящих конфетти, даже и сейчас он не смог бы вспомнить, как и в какой последовательности действий всё происходило. Но в его памяти навсегда останутся мягкие губы Луи, терпкий вкус имбиря и сладкой карамели, нежные ладони парня на талии Гарри, и та мягкость, непринуждённость и тепло-тепло, и парень не мог мечтать о первом поцелуе лучше этого. Он помнил счастливые голубые глаза Луи, его влажные покрасневшие губы и нежный шёпот, что Гарри — самый лучший, и какой он прекрасный, его мальчик. Дальше всё было покрыто блёстками и светилось разноцветными огоньками, и это время Гарри вспоминал с особым трепетом. Спустя два месяца их отношений Луи и Гарри провозгласили лучшей парой школы, потому что все знали, что почти каждый день Луи целый час ждал Гарри после его внешкольных кружков, чтобы провести до дома или отвести в ближайший парк для их общих попыток научить младшего кататься на скейте; все видели Гарри на всех школьных футбольных матчах и Томлинсона со всеми выпусками школьной газеты, где было хотя бы пару строк, написанных кудрявым; все замечали, как Луи защищал своего мальчика и как они оба смотрели друг на друга сверкающими глазами, будто все звёзды и планеты сконцентрировались только в них двоих. Гарри помнил это время; на самом деле, он даже под страхом смерти не смог бы его забыть, и то, что только пару слов Джеммы напомнили ему о жизни с Луи, не было таким уж хорошим знаком. − Он спросил, где ты работаешь, − нежно и тихо добавила девушка после своего краткого пересказа их с Луи разговора, который Гарри удачно прослушал. — Я ему сказала адрес, − она тяжело вздохнула после затянувшейся паузы со стороны парня. — Гарри, вам надо поговорить. Парень сжал переносицу пальцами и начал глубоко дышать, стараясь хоть как-то унять сердце, бьющееся в неровном быстром темпе. − Если честно, я не знаю о чём нам говорить, − всё же выдал Гарри, стремясь сдержать дрожь в голосе. – Он же просто уехал... − Хазз, − ласково начала девушка, но парень тут же её перебил. − Не надо, Джемм, просто, нет. К тому же у меня заканчивается перерыв, мне пора. − Обещай, что выслушаешь его, ладно? — попросила сестра, но Гарри не ответил, сбросив звонок. Найл ободряюще ему улыбнулся, Лиам, отвлёкшись от своих глупых шуток, чтобы впечатлить Зейна, грустно покачал головой, а Зейн ухмыльнулся краешком губ, всё так же внимательно глядя на Гарри. Конечно, они всё знали, и теперь у Гарри уже совсем не было идей, как ему убежать от своего прошлого.¤¤¤
На небе ещё оставались разводы от нежно-розовых облачков после рассвета, воздух был по-утреннему колючим и чистым, и Гарри, всё ещё сонный, открывал кафе ключами с брелком в виде мультяшной кошачьей мордочки, который ему подарил Найл на Рождество. Это было его добровольное решение — первым прийти утром субботы, потому что такие ранние подъёмы всегда заставляли его чувствовать себя бодрее весь день, да и к тому же с утра почти не было посетителей. Когда Гарри вошёл в кафе и подошёл к стойке, где он обычно находился почти весь свой рабочий день, он заметил что-то выделяющееся на фоне молочных стен и бежевых столиков. Нежно-голубой букетик васильков лежал возле кофе-машины, и Гарри остановился в полушаге от него. Он не поверил своим глазам, потому долго всматривался в них перед тем, как дрожащей рукой взять их и поднести ближе к себе. К букету была прикреплена простая записка с «прости меня» с одной стороны и с «для Гарри» с другой. Парень сразу понял от кого он. Он помнил едва ощутимый запах васильков, сопровождавший его почти каждый день, потому что Луи до чертиков любил делать что-то приятное своему мальчику посредством скромных цветов. Гарри помнил, как на их втором свидании, пока они шли по парку, когда он, ещё стесняясь, близко-близко прижимался к Луи тёплым боком, а тот нежно сжимал его руку, Томлинсон вдруг спросил, какие цветы нравились Гарри. Стайлс тогда, недолго думая, без запинки ответил, что это васильки, и покраснел, потому что, ну конечно, это было слишком глупо, особенно когда он пытался впечатлить самого лучшего парня на свете. Но Луи только поцеловал Гарри в щёку и сказал, что теперь знает, чем будет радовать своего парня, как можно чаще. Эти васильки, которые Гарри сейчас держал в руках, были такими же прекрасными, как и те, что он раньше получал от Луи и бережно хранил в вазах. Они ненавязчиво своим едва ощутимым запахом напоминали кудрявому то, что он уже три года гнал из мыслей, напоминали смех Луи, искорки в его глазах и тёплую улыбку. Спустя три часа парни будут загадочно улыбаться друг другу, заметив цветы в маленькой вазе и считая, что Гарри не замечает их взглядов. Он знал, конечно, он знал, что кто-то из них вчера поздно вечером впустил Луи в кафе, но его мучила только одна мысль. (нежные васильки своим цветом напоминали ему глаза Луи, когда тот улыбался, и он знал, что они всё такие же светлые и голубые-голубые)¤¤¤
Гарри продолжил получать цветы; всё те же васильки с записками «прости» или без них, и парни уже не скрывали того, что все, даже теперь Лиам, каждый раз всё удачно подстраивали. Конечно, они это делали, потому что были знакомы с Луи со школы. Зейн был лучшим другом Томлинсона и частью компании, включавшей в себя ещё и Джемму и Эштона; он катался с Луи на скейте, ходил на все его футбольные матчи и тренировки, ещё до того, как на них стал ходить Гарри; сделал Луи его первые «подпольные» татуировки и иногда курил с ним травку, когда им хотелось почувствовать себя крутыми и свободными. Найл же был другом Гарри, тем самым лучшим другом, который всегда его во всём поддерживал, помогал подняться после падений в коридоре из-за его неуклюжих ног, выслушивал все вздохи в стиле «какой Луи прекрасный» и просто был отличным парнем. Они стали одной дружной компанией, когда Луи и Гарри только-только сошлись, и сразу поняли, что им всем очень весело даже без этих «сердечек и фейерверков между Луи и Гарри», как говорил Найл. Зейн научил Гарри рисовать из баллончиков, дал пару советов, как удержаться на скейте, чтобы впечатлить Луи на их первом занятии в парке, а Найл кидал в Томлинсона чипсами, чтобы тот рассказал ему ещё одну шутку, и часто с ним шептался о чём-то своём, что было интересно и понятно только им двоим, например, о вечном футболе. Это было в школьные годы, когда всё было весело, беззаботно и светло, но их дружба приобрела новые краски после того, как Гарри окончил школу, а Луи отделился от их компании. Найл две недели приносил Гарри его любимые фильмы и бесконечно обнимал, а Зейн не давал ему впасть в глубокую тоску своими рассказами об университете и на третью неделю после отъезда Луи набил Гарри его первую татуировку. Лиам же стал составной частью их группы, когда Гарри и Найл решили жить отдельно от родителей и устроились работать в кафе. Там они познакомились с баристой Лиамом, дружелюбным и добродушным парнем, открывшем в себе романтика, когда на третий день работы Гарри и Найла в кафе увидел Зейна, зашедшего к друзьям. Тогда началась его отчаянная гонка за внимание и симпатию Зейна, что длилась довольно долго, но уже, кажется, близилась к концу. Сейчас Лиам, видимо, уже был включён во всё это дело, уже узнал все подробности прошлых отношений Луи и Гарри и был восторжен этим всем, наверное, больше, чем остальные парни. Гарри точно не знал, что чувствовал. С одной стороны он понимал, что это было только началом, и Луи точно не остановится на цветах, чтобы заслужить прощение. С другой стороны – почему именно сейчас. Ведь... Луи уехал, он оставил парня три года назад, когда выбрал университет и работу у его знакомого в неплохой фирме в Америке, и даже не это было окончательным расставанием. Гарри помнил, он прекрасно до сих пор помнил, как в один день глупо поссорился с Луи по скайпу из-за того, что увидел в его фейсбуке фотографии с вечеринки с девушками и кучей бутылок из-под пива в день, когда Луи сказал, что не мог приехать домой в Лондон из-за сессии. Теперь Гарри знал, что той ссоры можно было избежать, что он мог бы не так остро реагировать, хотя основная вина лежала на плечах Луи, правда тогда для восемнадцатилетнего Гарри это было слишком больно и слишком обидно. Окончательно они расстались, когда спустя неделю Луи всё же приехал в Лондон на выходные, но не зашёл к Гарри сразу. Об их расставании Стайлс узнал от мамы Луи, стоило ему на следующий день после приезда Томлинсона зайти к нему домой. Тогда Джоанна крепко обняла Гарри и, чуть ли не плача, выразила своё сожаление об их разрыве. Парень тогда ушёл от них, находясь, будто в тумане, ничего не понимая, одновременно с этим чувствуя тупую горячую боль и обиду. Он думал, что так всё и закончится – без слов и объяснений, но вечером Луи зашёл к Стайлсам домой, бледный и уставший, и, крепко и нежно обняв Гарри, прошептал, что их обоих эти отношения только связывали и тянули вниз, и пора было избавиться от этого, как бы больно не было. Гарри плохо помнил, как тихо попросил Луи уйти, как долго сидел у себя в комнате и прижимал подушку к груди, пока слёзы легко и беззвучно скользили по его щекам. Он плохо помнил, как ещё несколько месяцев не мог прийти в себя, и его с Луи друзья, как могли, старались поддержать парня, не позволяя чёрной пропасти его затянуть. Поэтому эти цветы, конечно, не могли затмить и крохотную часть боли, которую испытал Гарри, но он всё равно чувствовал предательские нежность и дрожь по телу только на них глядя.¤¤¤
Осень только-только наступила, уже подававшая первые признаки прохладными ночами, но ещё не готовая золотить листья, поэтому всё ещё не попрощавшееся лето могло напомнить о себе лёгким тёплым ветерком. Гарри в тот день был рад, что у него был выходной и на работе, и в университете, так как совсем не хотел пропускать нежный солнечный день. Эван был с ним согласен, поэтому, как только они привели себя в порядок после сна, потащил Гарри на прогулку по парку недалеко от их квартиры, после чего завёл в их любимое кафе. Оно было больше того, в котором работал Гарри, намного богаче обставлено, но вот в уюте, по мнению парня, всё-таки уступало. Нежно-коралловые стены хорошо гармонировали с бежевыми столиками и стоящими на них золотистого цвета узкими вазочками с маленькими букетиками цветов, а за неповторимые запахи тёплой выпечки и свежих цветов Гарри ещё больше любил это кафе. Когда они уже сидели за маленьким двухместным столиком в углу, наклонившись над чашками с капучино и доедая яблочный пирог на двоих, в этом уютном мире, который содержало в себе это кафе, стало появляться больше посетителей. Они, естественно, не обращали на это внимание, так как Эван был увлечён рассказом о новых ящерицах, доставленных в их зоопарк из Польши, а Гарри его внимательно слушал. Если честно, он никогда не отличался особой любовью к рептилиям, но ему нравилось слушать, как о них рассказывал Эван, потому что если он был чем-то восторжен, то невозможно было оставаться равнодушным. Эван как раз описывал окраску какой-то ящерицы с длинным названием, которое Гарри вряд ли выговорил бы, не то чтобы запомнил, как тут колокольчик над дверью лёгким звоном оповестил о новом посетителе. Стайлс не собирался смотреть в ту сторону, он, правда, не был заинтересован в вошедшем человеке, но почему-то его взгляд на секунду метнулся на вход и, без всякого, там надолго задержался. Потому что вошедшим был невысокий парень с растрёпанными медового цвета волосами, с потрёпанным ярким скейтом в руках и с лунным серебром в глазах. Это был Луи, ясное дело, ведь кто-то там свыше решил, что будет забавно постоянно сталкивать прошлое и настоящее Гарри и наблюдать за его реакцией. Луи прошёл до стойки, опустив взгляд, явно чем-то расстроенный (боже, Гарри до сих пор читал его эмоции по выражению лица) и встал в очередь, не оглядываясь ни на кого. Стайлс, всё ещё наблюдая за Луи, невольно пригнулся ниже к столу, будто стараясь стать незаметней, и попытался спрятаться за Эваном. Тот заметил этот жест, однако продолжил свой рассказ, хотя искорки веселья в его глазах выдавали его заинтересованность в происходящем. Не поменяв тона и притворившись, что хочет отпить из своей полупустой чашки, Эван чуть наклонился ближе к Гарри, но так, чтобы стоящим сзади него людям, не было видно его парня, и уже полушёпотом задорно спросил: − От кого прячемся, мой маленький шпион? Гарри наклонился ещё ниже к столу и ближе к Эвану и тихо-тихо прошептал: − От бывшего парня. Лицо Эвана с весёлого сменилось на беспокойное, и он протянул руку через столик, чтобы сжать пальцы Гарри в своей ладони: − Это твой первый парень? — немного хмурясь, уточнил он. – Тот, который уехал? Люк? − Луи, − мягко исправил Гарри, польщённый тем, что его парень запомнил его немного скомканный рассказ о своей перво餤¤
Гарри, спрятавшись ото всех, сидел на мягком кресле у окна их погружённой в уютную тьму гостиной, любуясь тёмным, цвета ежевики, небом и яркими каплями разлитых по нему звёзд, когда услышал вибрацию своего телефона. Он не хотел отвечать, действительно не хотел, но атмосфера тишины и покоя была нарушена, поэтому не оставалось ничего более, чем прижать телефон к уху и прошептать «Алло?». Ответа долго не было, лишь робкое тихое дыхание, после которого следовало неуверенное: − Гарри? Он узнал этот голос по полувздоху, он узнал бы его даже спустя много-много лет, и, то, как не его Луи с таким трепетом, надеждой и мольбой произнёс его имя, сделало ему больно, так больно, что он не понимал, дышал ли вообще, не понимал, почему сердце прекращало биться, а в животе полыхало огнём. Как такое возможно, что после трёх лет, таких долгих, но недостаточных, чтобы забыть, Гарри всё ещё чувствовал то тепло, ту нежность и ту всепоглощающую, а на момент их расставания ещё такую юную, но уже тяжёлую любовь. Он почти начал задыхаться, как ухватился пальцами за подоконник и начал слушать, не в силах прошептать хотя бы задушенное «Да?». Луи продолжил: − Прости меня. Прости, − в его голосе были слышны слёзы, он говорил едва ли внятно, но Гарри понимал. — Прости, мне так жаль, так жаль. Я был дураком, ладно? Я и сейчас дурак, такой эгоист, − он судорожно вздохнул, но тут же, будто придя в себя, издал хриплый смешок. – О, боже, цветы? Я думал просить прощения цветами? Чёртов идиот, — он будто спрашивал самого себя, а после засмеялся, и такой смех — последнее, что хотел бы услышать Гарри, потому что он сквозил болью и отчаянием. — Как я мог думать, что ты захотел бы… − он тут же исправил себя, невнятно и быстро: − Мне даже сейчас не хватает смелости сказать всё это тебе в лицо. Как я вообще могу быть достоин тебя? — он снова задушено и хрипло засмеялся, тут же меняя тему: — Я не знал про Эвана, − он прошептал. — Если бы знал, о, если бы знал… Прости. Я… прости, ты больше ничего от меня не услышишь. Я был таким дураком, раз подумал, что… − он резко себя остановил, почти срываясь на хрип, после чего замолчал, и только громкое и отрывистое дыхание давало знать, что звонок ещё длился. Гарри чувствовал, как глаза наполнились слезами, как в горле застрял ком, и он не мог сказать ничего, кроме «Лу». Это будто отрезвило Луи. На той линии послышался лёгкий стук, после чего парень забормотал: − Я думал, что это было лучшим для нас решением, − он сказал это так, будто ему самому больно от этих слов. — Я представил, что смог бы жить без тебя, представляешь? Я думал, что… Боже, Гарри, всё было таким невыносимо чужим, всё было так мерзко и темно без тебя, и как только мог я подумать, что расставание будет лучше для нас? — после этого он надолго замолчал, и в его голосе слышались злость и обида, но только на самого себя. В его тоне сквозила насмешка, когда он произнёс: − Я думал, что ты захочешь вернуться, знаешь? Я думал, что… чёрт побери, если я вернусь, ты снова захочешь быть со мной, моим. Я такой дурак, чему же удивляюсь? — он яростно дышал, его злость почти ощущалась по телефонной линии, но через некоторое время он успокоился, и его голос вдруг поменялся на нечто хрупкое и нежное, робкое и интимное, когда он сказал: − Ты был всем для меня, Хазз. Чёртовым солнцем, и я не знаю, как проживу без тебя дальше. Он больше ничего не произнёс, лишь обессиленно замолчал, и Гарри чувствовал его боль и отчаяние, горечь и сожаление. Он ощущал всё это сам, и не мог терпеть больше. − Ты не дурак, − хрипло произнёс он. — И не идиот, Лу, − повисла тишина, которую нарушали только тикающие часы и грохочущее в груди сердце, после чего он признался: − Потому что я тоже думал, что если ты вернёшься и захочешь быть со мной, я буду бессилен против своей любви, − признание слетело легко, потому что они оба знали, оба это чувствовали, и нет, годы больше не встанут стеной перед ними. — Я бы хотел… я хочу вернуться, − он слышал, как Луи в неверии коротко и громко вздохнул. — Но на это нужно время, ладно? − Ладно, − быстро и удивлённо произнёс Луи, после чего прошептал: − Буду ждать тебя, сколько понадобится, Хазз. − Хорошо, Лу. Той ночью он не обнял Эвана в ответ, лишь смотрел в стену их спальни, ощущая невысказанный вопрос, повисший между ними.¤¤¤
В тот день зима показала все свои мощь и силу, и это не были красивые узоры на стёклах и лёгкие снежинки на плечах, а настоящий мороз и ледяной ветер, и было так холодно, что Гарри, даже находясь в их тёплой квартире, чувствовал колючие мурашки по своей коже, только представляя, как выйдет на улицу в такую погоду. Эван уговаривал его уйти в другой день, когда на улице не было бы настоящей метели, но Гарри не хотел ещё дольше тянуть то, что было между ними последние четыре месяца. Они оба знали, что многое изменилось после появления Луи, их расставание было только вопросом времени, и спустя четыре месяца недосказанности, неловкости и тишины, они решили, что вот он – конец. Были только тихий разговор и полное поддержки и заботы объятие, а на следующий день Гарри стал собирать вещи, решив остаться на некоторое время у Найла, который совсем не был против и Биатрис в своей квартире. Он не хотел признавать, но чувствовал облегчение, только если отягощённое чувством вины по отношению к Эвану. Это было глупо и наивно, да, но он не мог не думать о том, что хочет поскорей увидеть Луи, услышать его, может, даже осмелиться прикоснуться. Это было навязчивой идеей, от которой он не мог избавиться очень долго. Через три недели после переезда к Найлу, когда на землю упали холодные лучи солнца, не касаясь земли, но вселяя в душу радость, Гарри решился прийти к Луи. Он узнал заветный адрес и с горячим волнением в животе отправился туда, не имея никакого представления, что он скажет или сделает. Когда Луи открыл ему дверь, Гарри окончательно потерялся, почувствовав непреодолимую жажду в кончиках пальцев коснуться его, обнять и никогда не отпускать. Луи был растрёпан, в простой толстовке и спортивных штанах, и всё такой же красивый, но глаза его были серебряные и печальные. Увидев Гарри, он удивлённо приоткрыл рот, за секунду тут же меняясь в лице, и его взгляд стал выражать нежность и такое обожание, и любовь, что Стайлс не выдержал, кинулся ему на шею и крепко обнял, не желая отпускать ни за что. Вот так они стояли долго, стиснув друг друга в объятиях, боясь вдохнуть такой знакомый запах прошлого, боясь смешивать его с настоящим, но в то же время желая этого так, что дрожь бежала по телу, кровь горела в венах, а на глаза просились слёзы. Первым оторвался Гарри, но далеко отойти не смог, он лишь прижался лбом ко лбу Луи, закрыв глаза, не решаясь посмотреть на него. Они делили вдохи на двоих, трясясь и страшась такой тяжёлой и большой любви, давившей на сердца, но чувствуя, что всё становится лучше, теперь, когда они, два кусочка, воссоединились спустя столько времени. Гарри не помнил, кто первый подался вперёд, но – мгновение – и он осознал, что целовал мягкие тонкие губы, таял в объятиях его Луи, он умирал, но не хотел воскреснуть, и всё было так нежно, чувственно, восхитительно, что он лишь крепче обнял парня и постарался запомнить каждый момент. Этим же вечером они окончательно стёрли грань между настоящим и прошлым, путаясь в белых влажных простынях, обжигая кожу ласковыми прикосновениями и жарко шепча друг другу слова любви. (помимо имбиря и карамели к вкусу Луи примешался горький сигаретный дым и дождь, и Гарри не мог насладиться им сполна)¤¤¤
Розоватые, почти стёршиеся с неба облачка были удивительны в зимнем рассвете, когда всё, что раньше было видно на небе – это серые тяжёлые тучи, и, вполне разумно, Гарри даже и не думал жаловаться, особенно когда рядом с ним был его Луи, который прижимал к своей горячей груди и покрывал поцелуями обнажённое плечо парня. Кровать ещё не остыла после их утреннего ленивого секса, когда они уже не находились под тяжёлой дымкой страсти, как вчера, но всё ещё нуждались в ощущении тепла кожи друг друга и пытались восполнить все пробелы за время их расставания. Их ночь была волной, обжигающей своей страстью, выбивающей дыхание и топящей массивным чувством любви, тогда как утро было тёплым одеялом, ласковым напоминанием обо всех их светлых утрах и простым сладким мгновением. Гарри выводил бездумные круги на животе Луи, дрожа от горячего дыхания на своём плече и желая остаться в тёплом коконе из его рук на долгие-долгие годы, пока Томлинсон с благоговением любовался мягкими чертами лица Гарри и боялся сказать хоть слово, чтобы не нарушить шаткое равновесие между ними. Они лежали долго и тихо, любуясь робким розовым рассветом и запоминая первое утро, стёршее грань между болезненным прошедшим и блаженным настоящим. Луи крепче прижал Гарри к своей груди, как будто в отчаянии пытаясь оставить навсегда в своих объятиях, и едва слышно прошептал: − Ты ещё веришь в любовь, малыш? – он затаил дыхание на несколько секунд, после чего на выдохе произнёс: − Потому что я не переставал любить тебя ни на секунду. Гарри поднял голову с груди парня и с уверенностью посмотрел в его глаза, и, конечно, ах, Гарри любил преувеличивать, однако на секунду он почти задохнулся, увидев там целый океан чувств, настоящую тёмную бурю и такой противоречивый ему ясный покой. − И я, − уверенно и в то же время нежно ответил ему Гарри. – И я, Лу, ни на одно мгновение моё сердце не переставало биться быстрее от любви к тебе. Луи усмехнулся, покачал головой, а после они оба засмеялись, выражая всё: и нелепость их слишком карамельных слов, и облегчение, и счастье, и любовь, любовь, любовь. Позже они долго целовались на кухне, позабыв про завтрак; танцевали под новый хит на радио, причудливо двигая бёдрами и ни на секунду не отрывая рук; разобрали завалявшиеся у Луи диски с фильмами и выбрали их любимый, а потом, уже вечером, заснули в объятиях друг друга, и ни один из них не был таким счастливым за последние три года.¤¤¤
Биатрис не поменяла своей привычки прятать телефон Гарри, только от этого злился уже Луи, бегая по всему дому в поисках назойливо звонившего мобильного, который оторвал их с Гарри от очень серьёзного дела («серьёзно, Лу? Это всего лишь наш с Трис переезд к тебе»). Он нашёл телефон в одной из только что распакованных коробок и с укором долго смотрел кошке в глаза, будто пытаясь так передать всё своё недовольство. Звонила Джемма, которая приглашала их обоих на день рождения близнецов и слёзно просила Луи привести с собой Эрнеста и Дорис, от которых её дети были просто без ума. Позже позвонил Найл, чтобы в который раз удостовериться, что у них действительно всё хорошо, после к ним на час заглянули Зейн с Лиамом, чтобы объявить о своих отношениях, а уже к концу дня, всего спустя пятнадцать минут после возвращения Луи из магазина, Гарри нашёл на столе маленький букетик васильков. Луи прошептал ему, что «это уже не так глупо, я же не прошу прощения», а Гарри только сладко и нежно поцеловал его. У них ещё осталось много недосказанного и нерешённого, но это подождёт, потому что сейчас самое главное − его такой любимый мальчик и их совместное будущее. ( когда Луи счастливо засмеялся после их поцелуя, Гарри заметил, что его глаза были светлыми и голубыми-голубыми, как и нежные васильки в его руках)