Минор

Как все начиналось, я не знаю. Это было подобно сну, начало которого никак не вспомнить. В голове все сохранилось лишь урывками: я бродил с палкой по заброшенным улицам. Зачем мне нужна была палка, теперь не могу сказать. Я увидел вдалеке одинокую фигуру человека, и она меня привлекла. Мы с фигурой лазили по крышам, ломали покинутые машины и просто бродили по мертвой части города. Фигура стала мне другом. Мои родители были в разводе, поэтому разрываться между отцом и матерью я уже привык к тому времени. Я ездил к отцу на лето и эта летняя поездка стала чем-то вроде приключения. Но в последние годы у папы не было возможности принимать меня у себя дома. Когда ты едешь в машине, мир проносится перед твоими глазами, когда ты едешь в машине с отцом, которого не видел пять лет, мир останавливается. Я ехал туда, где он жил. Это был маленький заброшенный городок, который массово покидала молодежь. Молодые люди поступали в университеты, находили себе вторую половинку, заводили семьи в городах и забывали об этом месте. Покинутые же старики доживали свой век и после их смерти участки оставались безлюдными, а городок умирал. Становился призраком. Что же мой отец, человек с высшим образованием, высококвалифицированный специалист, забыл в этом пустынном месте, спросите вы? Да я и сам не знаю, отвечу я. Отец был человеком весьма непрактичным, причем является таким до сих пор. Он с небольшой командой последователей в городке организовал оранжерею, в которой они работали во имя науки, так сказать. Питались тем, что сами выращивали, жили в том, что сами строили и все в таком же духе. Ну то есть вы поняли, что денег у моего отца практически не было. Местность была зеленая, воздух чистый, а я уставший, поэтому по приезде в городок я не стал отыгрывать любящего сына, а просто завалился спать в своей комнате на втором этаже. Давно это было, целых пять лет я не мог видеться с фигурой, и она подросла, как и я. Мы постарели. Моего друга звали Минори, что было очень иронично для нашей дружбы. Минори, как вы, наверное, чувствуете, созвучно с «минор», что является музыкальным ладом. По описанию Минори, грустным. А я без звука. Это означает, что я глухой. Такой я от рождения. Мой друг говорил, что мягкое нажатие клавиш пианино схоже полету парашютиков одуванчика в летний зной. Поэтому, когда Минори наигрывает что-то на пианино, я чувствую легкий ветерок. До этого лета я часто проводил время с папой в его оранжерее, где он с командой занимается то ли биологией, то ли химией. Извините, я недостаточно умен для всего этого дерьма и не могу вам описать и рассказать все в подробностях, но скажу точно, что фрукты, которые они там выращивали, были странноватые. Вроде они занимались там селекцией. Но в это время я не интересовался наукой, знаниями и отцом. Я просто гулял со своим другом и беспощадно тратил время, бессмысленно слоняясь по заброшенным местам. Прости, папа, что я вынужден так пренебрежительно о тебе говорить. Но ведь ты пять лет пренебрегал мной. Не так ли? Вот и не возмущайся теперь. Пианино, о котором я говорил ранее, не принадлежало семье Минори, оно находилось в недавно оставленном доме какой-то старой женщины. Я помню ее в лицо, но имя уже сказать не смогу. Инструмент не был расстроен, а друг мой как раз, как вы поняли, умел играть. - Что ты играешь?- шевелю губами я. - Ничего, просто перебираю клавиши,- нахмурившись отвечает он. - Недавно опустел еще один дом. Можно ворваться и поразбивать окна, - с улыбкой говорю я. Вся моя жизнь, как немое кино, а актеры, из-за того, что я не слышу их слова, как будто недоигрывают. Я не увидел, что пробубнил Минори себе под нос. Я переспрашиваю. - Да это что, разве прикольно,- с непонятной мне ненавистью в глазах говорит он. - все кругом крушить и ломать? - Да-а. Что с тобой не так. Как будто мы не этим все время занимались,- все еще как дурак улыбаюсь я. Он отвечает, что этим. Он все равно остается раздраженным. А я ничего не понимаю и понимать не хочу. - Ну давай-давай, сходим и разрушим все. И так больше нечего делать. Я довольно толкаю ногой дверь, и мы выходим на улицу. Тот домик совсем целехонький, его целостность так и нарывается на порыв хаоса и разрушения, а палка в мои руках уже хочет выбить окно и ворваться в пространство дома. Мино говорит, что у меня горят глаза. И что это со мной? Вероятнее всего та самая подавленная ярость, которая у всех на слуху. Или что там еще, не знаю. Минори кисло следует за мной. Отец расстроил меня своим исчезновением. Палка в моих руках пробивает окно. Он ведь даже не предупредил, что исчезнет. Палка в моих руках крушит зеркала, что отражают меня. И до сих пор не объяснил причины. Минори закатывает глаза. - Почему тебе резко все надоело? – спрашиваю, не отвлекаясь от крушения, ломания, искажения. Его губы вещают: «Я не знаю. Все типо меняются, меня это больше не развлекает». Я устало сажусь на салатовый диван и смотрю вдаль. У меня есть идея и давно уже появилась, но я не знаю, как мой друг к ней отнесется. - У меня есть одна мысль, - выдерживаю паузу. – как ты относишься к шифровкам? Я изучил некоторые виды шифровок и хочу в этом заброшенном месте попробовать оставить зашифрованное послание. Как тебе? Занятие на день, а то и на два. Минори нерешительно кивает. Я не хотел тогда вообще этим заниматься, потому что такие занятия не расслабляют. А я хотел расслабляться. Такие занятия заставляют напрячь мозг, заставляют тебя работать. Под вечер, когда я вернулся, отец сидел на крыльце, по-умному поправлял очки и что-то записывал в блокнотик. Холодный вечерок располагает на разговор, ведь так? Да, я был зол на отца, но я его не ненавидел, поэтому я присел рядом. Он спросил, люблю ли я смотреть на звездное небо. Его глаза загорелись, видимо, это семейное, общечеловеческое даже, наверное. Нет, ответил тогда я, мне и потолка достаточно, куда уж безграничное непознанное пространство космоса. Отец потрепал меня по голове и закрыл свой блокнотик. - Ты же не сердишься на меня за то, что я пропал на такое долгое время и не давал о себе знать? - Сержусь, - серьезно шевелю губами я. - Прости, в тот момент без вести пропал один человек из моей группы и мы занимались поисками. Вот я объявился через пять лет, а она до сих пор еще нет. Это была моя одногруппница, мы закончили один университет и были одержимы одной идеей. Я бы хотел… Я воспроизвожу то, что называется криком, хотя я молчу. Я не помню наш дальнейший разговор. А почему он был мне так важен, вы бы могли понять, если бы каждое лето вместе с папой отправлялись на луг, чтоб почитать книгу, энциклопедию, проводили время в оранжерее, чтоб осуществить опыты. Вы бы поняли, если бы часами напролет рассуждали обо всем под ряд с ним. И на все детские «почему» получали бы ответ. А на распахнутые руки всегда могли бы рассчитывать на объятья. Я скучал просто по нему. И в ту ночь я обнял его и так и заснул у него на коленях.