Точка невозврата

Громкий крик упадёт. Разобьётся о плиты. Город спит. Тишина. Ночь. Тревоги забыты. С середины неба глядит месяц. Необъятный небесный свод раздался, раздвинулся ещё необъятнее. Горит и дышит он. Земля вся в серебряном свете; и чудный воздух и прохладно-душен, и полон свежести. Весь ландшафт спит. А вверху всё дышит, всё дивно, всё торжественно. А на душе и необъятно, и чудно, и толпы серебряных видений стройно возникают в глубине. Рядом с Маринетт, на крыше, сидит её одноклассник, но в маске. Свесив ноги с достаточно высокого здания, они смотрели вверх. В небо. Ночь давно пирует на улицах города, показывая всю свою красоту звёздного неба. Девушка с ногами укуталась в плед, делая иногда маленькие глотки из своей давно остывшей чашки горячего шоколада. Полный мрак. Закружил. Стены чёрной вуалью. Ты ушёл? Или нет? Я не знаю. Не знаю. Вокруг стоит немая глубокая тишина, погрязшая в тени, обступившей Париж. Они тонут в ней, как в каком-то болоте. Герои не в силах выбраться в этот раз, не в силах что-либо произнести, чтобы порвать этот неловкий момент между собой. Остаётся лишь смотреть в небо, почти не моргая, доводя разум до беспомощной дрожи. Когда-то он считал единственным способом проложить себе дорогу наверх из грязного болота – это убить в себе чувства любви. И у него получилось. Он смог забыть ЛедиБаг. Ему больше не нравится ЛедиБаг. Так намного легче. Что-то вверх. Или вниз. Я срываюсь с обрыва. Ты летишь. Улыбнись. И дыханье с отрывом. Добиться цели. Разве не об этом каждый подросток мечтает? Конечно, как и он. Сам. Но сейчас, оно засасывает его обратно. Неминуемо, медленно, пробираясь под кожу липкими холодными щупальцами, стискивая его нутро, заставляя трястись в неведомом страхе. Наедине с собой. Наедине Кот Нуар может позволить себе дрогнуть. Никто не узнает, никто не увидит. Он слишком гордый, чтобы дать слабину перед кем-то. Он слишком сильный, чтобы плакать кому-то в плечо, пусть плачут ему. У него нет уверенности в нетщетности своего существования. Он вовсе не претендует на чьё-то безраздельное внимание, но это единственное, чего ему хочется. Дрожит. Снова дрожит, то ли от холода, то ли от чего-то не до конца ему понятного. Взгляд нервно бегает, иногда останавливаясь и искоса поглядывая на напарницу. Не смотрит ей в глаза. Да и что он там хочет увидеть? Что он боится там увидеть? Своё отражение, пустое место по отношению к нему, просто ветер, бушующий за оградой? Боится потерять живой блеск своих зелёных глаз, боится увидеть их мёртвыми, неподвижными. Красный цвет. Горечь слёз. Ты с ладоней не смоешь. Оглянись. Потолок. Больше глаз не откроешь. Не считает себя злодеем, ничуть. Не героем, куда уж там. Любовь не тронет его сердце, оно и к лучшему. Хотя чувствует, что своего добился. Добился места кукловода, а не куклы. Но так устал играть в игры, одни и те же спектакли, один сюжет, один конец, не единого прокола. Он – самая главная фигура на шахматной доске, правда, давно треснувшей пополам. Поднимет голову, посмотрит вдаль, где не видно звёзд. Всё бы отдал, чтобы сейчас увидеть солнце, быть может, оно и помогло. Странно, когда не веришь ни во что, никому. Ветер. Крик. Облака. В клочья рваные крылья. И река глубока. И они не доплыли. И всё-таки это странно. Перед его глазами часто всплывают все жесты её манеры поведения – от язвитетельной ухмылке, до уверенной походки, которая сопровождается взглядом – ещё немного и он не выдержав, провалится сквозь пространство. Но на самом деле, так редко можно встретить человека, с которым хорошо во всех смыслах. Слушать, смотреть, даже просто молчать. К которому не страшно повернуться спиной и понимать – удара не будет. А даже наоборот, можешь доверить свою спину. С которым легко и просто, и не нужно изображать из себя другого человека. Когда можешь быть самим собой и понимать, что чувство взаимно. Сейчас этот человек сидит в полметра от Адриана. Но чувствует ли она что-то к нему? Леди ему уже сделала больно. Он не хочет ещё раз испытать эту боль. Поэтому не стоит себя зря обнадёживать. Не стоит. Можно спать. Пустота. Но уже не проснёшься. Можно лгать. Привяжи. Убежать. Не вернётся. Ночные фонари лили свой беззвучный свет на края обезлюдевших тротуаров. Снова ветер, обдувает лицо. Нет. Морду. Кот всё же. Неожиданно он заложил руки за спину, сжал одной кистью другую. Потом резко поворачивается к девушке и проводит нежно рукой по её лицу. Навивает воспоминания, никчёмные, глупые, но такие живые. Всё-таки он не до конца лишён памяти, ещё помнит. Помнит солнце. Помнит душу. Помнит жизнь. Скучает. Снова дрожь. Нет, он не должен меняться в лице. Так же резко убирает руку и отворачивается. Заставляет себя смотреть вперед. Синий шёлк. Обожглась. И любовь. И победа. Трудно ждать. Сорвалась. Или был. Или не был. Маринетт подняла свою голову и поправила тёмную чёлку, упавшую ей на глаза. Нуар смотрел на неё с беспокойством, хоть и не понимал что с ней происходит. Было так плохо, дурно, что хотелось свернуться в комочек или отгрызть свою руку, чтобы не чувствовать этой затуманивающей разум боли. Тихо шепчет, нервная улыбка заиграла в нём. Детская, глупая. Не должен. Снова заставляет себя молчать, но судорога так и бьёт. Горькое чувство сожаления охватывает его душу. Эта девушка, рядом с ним, такая худая и бледная, с безжизненными глазами. Не кричать. Не успеть. Улететь . Не молиться. Не мечтать. Не хотеть. Не летаем как птицы. Так хочется переступить эту черту, которую сам себе выдумал. Обнять, сказать ласковое слово и услышать примерно, то же в ответ. Повторяет про себя одни и те же слова, снова и снова. Проигрывает мельчайшую деталь своего спектакля, выучил наизусть. Смотрит на неё, а в голове всё бьются слова "не должен, не должен". Не должен. Сам поставил себе цель, сам же её и сломал. Прошептать. Не смотри. Не уметь. И страдать. Магистраль. Фонари. Я хочу. Буду ждать. Нервно дёрнул концом хвоста, вздохнул, искоса повернулся к девушке. Всё как обычно, ничего нового в её поведении. Слегка заметен румянец на её щеках, от этого смущается она ещё больше. Странно. Снова улыбается, видит тень страха в её глазах. Сходит с ума, издаёт нервный смешок, ломая всю истину о себе. Зачем? Не знает. Голоса. Сердца стук. Навсегда. Это ложь. Позвони. Странный звук. Ты меня не поймёшь. Гниющий труп изнутри. У него нет души, верно? Нет? Крики не трогают его? Забился в угол, ускользнул от своих же страхов, думает. Дрожит наедине, не спит ночами, пуская кровь из незажившей раны. Так легче. Легче понять, что ты больше не существуешь, как нечто нормально. Легче понять, что твоя душа погибла где-то там. Далеко. Удивительность Маринетт не обходила и его стороной. Она была добра и мила со всеми. Неужели идеалы всё же существуют? Девушка всё время не сводила глаз с Нуара. Все его эмоции были расписаны у него на лице. Посмотрев на неё, он попытался изобразить что-то похожее на улыбку. У него хорошо получилось. Прирождённый актёр. Ей на секунду чудится искреннее счастье и странное умиротворение в этой улыбке, а не вечная кошачья наглость. Без тебя. Всё равно. Я живу? Существую. Нет любви. Или есть. Не тебя. Не другую. Потеряв безрасудок, она повернулась к нему и крепко обняла. Такие тёплые, несравнимые не с чем объятия. А ведь они и есть, самый верный знак любви. Они позволяют чувствовать защищённость, тепло, заботу, любовь и нежность одновременно. Будто тот человек, который тебя обнимает, пытается оградить и укрыть от всего, что могло бы тебе навредить в этом мире. Парень придвинулся ещё ближе. Но слова так и повисли в воздухе, ведь Кот неожиданно накрыл её губы своими. Глаза девушки раскрылись от удивления, сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она не знала как себя вести, но почему-то, и не сопротивлялась. – Больно спать. Больно ждать. Это я виновата. Не любить. И не ждать. Обещала когда-то. Нуар оторвался от губ и взглянул на неё одурманенным взглядом. Чуть погодя он вновь прильнул к её губам более настойчиво, и Маринетт больше не могла соображать, не могла спокойно дышать. Да, она – супергероиня, но ещё никогда ей не доводилось чувствовать что-то настолько волшебное. То чувство восхищения, которое она испытывала при победе над монстрами, не могло сравниться с тем, что испытывает в данный момент. Казалось, что в мире нет больше ни одной души, а лишь она и её Кот.