Восьмая смерть

Если хочешь отдаться силам зла, надо исключить в себе добро. И нет добра сильнее, чем любовь. Она же самый жаркий огонь, самое согревающее тепло. В ледяном сердце ей нет места. Из-под капюшона Армы выбивалась черная прядь, на холодном лице не было видно ни одного чувства. И только в синих глазах, если сильно присмотреться, можно было увидеть нечто, похожее на тупую боль. Это было то самое чувство, от которого девушка так отчаянно хотела избавиться, что, наплевав на все моральные устои, решила дать волю тому, что давно уже просилось наружу — темной магии. Деус научил всему злу, что она знала. Он же испоганил жизнь. Он подарил имя, заменив им прошлое. Арма значит оружие. Что ж, она больше им не является. Не для Деуса. Сломанное оружие магу не нужно. Деус убил отца, забрал душу матери, заставив ненавидеть и желать убить собственную дочь. Он втерся в доверие, заставил поверить в любовь к нему. И одна из самых гадких вещей, что он сделал — отобрал у Армы Викторию. А ведь именно ее девушка по-настоящему любила с самого детства. И до сих пор… до сих пор в сердце что-то горело едва заметным, но не гаснущим огнем. Виктория была подругой почти с самого рождения. Пусть была способна на любую подлость, пусть предала, встав на сторону Деуса, пусть никогда не любила, а только лгала, лгала, лгала… неважно. Любовь — огонь, потому что огонь - она, весь ее образ. От кудрявых рыжих волос и хитрых голубых глаз до вызывающей одежды и неизменных высоких каблуков. Жгучий, уничтожающий все вокруг огонь. Деус был первой целью, но от его убийства Арму отделяли годы. Ведь даже сравниться с ним в силах ведьма пока не могла. А вот Виктория… что может быть лучше, чем убить девушку, которую когда-то любила? Все связи к черту, к черту огонь. Сломанному оружию все равно, ничто не может остановить его. С ее убийством больше не будет боли, не будет слез. В это Арма отчаянно пыталась верить. Убийство — вообще лучшее развлечение. Сколько уже жертв за ее плечами? Девушка не могла вспомнить. Незнакомых людей, даже тех, кого она когда-то знала. Еще немного, и она увидит дверь, отделяющую ее от того самого огня, в котором Арма так нуждалась. Идти почему-то становилось все сложнее. А когда ведьма увидела дом, который ей был нужен, ноги почти перестали слушаться. Один шаг, другой… скоро все закончится. Виктория всего лишь человек, слабая девушка, не владеющая ни светлой, ни темной магией. Арма же живое лезвие. Шаг, еще один, еще… расстояние медленно сокращалось. Каждая безумная, ужасающая боль — это маленькая смерть. Впервые девушка умерла, когда отец не вернулся домой, хотя и обещал. Он не мог обмануть, и Арма точно знала, что что-то случилось. Во второй раз — когда мать стала врагом, мечтающим убить ее. В третий — когда узнала, что всему виной Деус, привороживший ее одним из самых простых заклинаний. В четвертый — когда убила свою мать. В пятый — когда узнала, что «любовь» Виктории — всего лишь план Деуса по возвращению своего оружия. В шестой — когда любимая призналась в этом так, будто ничего и не произошло. Когда улыбнулась, как улыбалась раньше тем, кто имел глупость поверить в ее очевидную ложь. Тогда Арма поняла, что ни дружба, ни любовь не значат ничего. Потому что если это Виктория, та, рядом с кем она была почти с самого рождения, кто был единственным чудесным огнем, значит, в этом чертовом мире не осталось ничего святого. И не было, и не могло быть, и не будет никогда. Дверь открылась чудовищно легко. Даже магии почти не потребовалось. Виктория сидела в кресле и писала что-то в своем дневнике. Арма помнила эту книгу слишком хорошо. Заглянуть туда не позволяли даже ей. — Виктория… — Арма не узнала своего голоса. Слишком долго не приходилось говорить с кем-то. Или дело в том, что, видя эти рыжие волосы, Арма снова умирала… Умирала, видя эти удивленные голубые глаза и такую знакомую улыбку. — Я знала, что ты придешь, — и такой родной, честный голос тоже убивал. Арма просто не могла дышать, находясь снова с ней. — Ты всегда была предсказуемой. — Это хорошо помогло тебе, правда, Вик? — Ты не зря ненавидишь меня, — все с той же улыбкой ответила Виктория. Только что-то изменилось. Честность ушла. А может, ушла ее видимость. — И ты имеешь полное право меня убить. Но не делай себе еще больнее. — Какая забота, — усмехнулась Арма. — Ты ведь знаешь, я не боюсь смерти, — голос Вик тоже потерял свою неотделимую часть. Может быть, и она сейчас умирала, только Арма, конечно, в это не верила. — Я даже хочу умереть. Мы с тобой чем-то похожи. Знаешь, можно жить, когда тебе больно, можно терпеть почти бесконечно. Но невозможно вытерпеть чувство, которое поглощает тебя, когда делаешь больно любимому человеку. Можно пережить предательство с чужой, но не со своей стороны. Так что убей меня, я только тебя и ждала все это время. Даже уйду я, причиняя тебе боль. Увы, это, кажется, то, что я всегда и делаю. Арма через силу улыбнулась. Эта улыбка была холоднее любого равнодушия на ее лице. — Не волнуйся, мне уже давно не может быть больно. И в ложь твою я не поверю. — А я не собираюсь верить в твою. Извини за эту боль, — Вик усмехнулась — Долго еще собираешься медлить? — Помнишь мое любимое занятие, Вик? Резать себя. Если уж ты меня раскусила… не окажу себе в удовольствии. Тебя убьет одно мое касание. Так что просто позволь коснуться твоих губ, Виктория. В улыбке рыжеволосой девушки вновь проснулась искренность. Это был лучший конец. Прекраснее и быть не могло. Арма скинула капюшон, показывая, помимо черных, синие пряди, и медленно подошла к Виктории. — Биатус, — почти в самые губы Армы прошептала Вик. — Это больше не мое имя, — тихо ответила ведьма. — Мне не подходит слово «счастливая», на каком бы языке оно не звучало. Так же тихо выдохнув, девушка закрыла глаза. И тут же ее тонкие бледные губы коснулись ярко-красных с розоватым оттенком губ Виктории. Тела сплелись в последних объятиях. Вскоре они разжались, и Вик упала к ногам Армы. Эта последняя, восьмая смерть была ледяной. Слишком хорошо ощутимой. Она имела вкус помады Виктории и запах ее духов. Но лед скоро сотрет это все. Останется только холод. Арма вышла из дома той, кого любила всю жизнь. В душе было по-особенному пусто. И только последним, угасающим огоньком пылала мысль, прочтенная у Виктории, в которой не было ни капли лжи: «Я люблю тебя, Биатус».