Ваниль с шипами

Психопаты не безумны. Они прекрасно знают, что делают и какие от этого будут последствия. Ганнибал Лектер Когда закончилась война, он потерял всех. Когда произошел последний бой, свет в его глазах погас. Когда были пролиты слезы о погибших, судьба отвернулась от него. Мир стал серым, эмоции блеклыми, а жизнь - тягучей невыносимостью. Врагов больше не было, друзья не радовали, а любимая девушка нашла ему замену. Оно и правильно, он сам ее просил об этом. Лучшая подруга первое время поддерживала, говорила, пройдет, советовала отпустить, смириться, принять и жить дальше. Друг, погрязший в своей боли утраты, казалось, винил его в случившемся, хотя и не говорил об этом открыто. Да только по глазам и так все видно было. А потом его редкие посещения дома на Гриммо превратились в совсем единичные эпизоды, что закончились лишь письмами к Рождеству и Дню рождения. Журналисты перестали донимать еще год назад, а официальные лица, вручив ему орден, заняли себя переделом власти, оставив героя позади, позабыв о нем, как о сказочном персонаже из далекого прошлого. Старый дом, ныне принадлежащий крестнику последнего хозяина, оставался мрачен и тих, окутывая двадцатилетнего парня темной аурой одиночества и спокойствия, изредка наблюдая за кровавыми сценами помешательства последнего. Вмешиваться и останавливать занесенную руку с ножом, что чертила на светлой коже красные полосы, он не смел. Ведь новый хозяин не пытался убить себя, а всего лишь желал ощутить жизнь, понять, что он еще не мертвец и способен чувствовать боль. Так как боль стала его единственным желанием, единственным другом и спутником, что была рядом, когда все остальные оставили его в темноте, сломленного и непонятого. Когда все произошло, он просто хотел побыть один, спрятать слезы от посторонних глаз, скрыть свою беспомощность от окружающих, взять перерыв и, набравшись достаточно сил, вернуться обратно. Вот только когда он был готов шагнуть к свету, его уже никто не ждал, и тьма очень быстро поглотила то, что он так сильно старался сберечь. Пытаться быть сильным, улыбаться, повторять, что все будет хорошо, стало без надобности. Притворяться было больше не для кого. Нити, связывающие с реальностью, истончались, и леденящий холод пробирался туда, где когда-то было солнечно и тепло. Одиночество поглощало звуки окружающего мира, превращая их в поток бессвязной серой массы. Мысли, забивающие разум, нашептывали сотнями мертвых голосов, что места ему здесь больше нет. Глаза на застывших окровавленных лицах, являющиеся во снах, смотрели с укором и просили поторопиться присоединиться к ним. Костлявые холодные пальцы с синей потрескавшейся кожей норовили схватить и утащить туда, где его уже давно дожидается семья. Даже предательница-память пыталась забыть все светлые моменты и подсунуть картинки зеленых вспышек и смертельных проклятий, что звучали в голове, из раза в раз подводя его к самому краю, учтиво приглашая прыгнуть вниз и закончить то, что не удалось ранее. Просто оборвать бессмысленное существование в пустынных стенах древнего склепа и наконец-то подарить измученной душе такой долгожданный покой. Но что-то все равно продолжало держать и не хотело отпускать за грань. Что-то совсем неосязаемое, крутившееся причудливой дымкой на грани реальности. Какая-то странная, давно забытая эмоция, название которой уже и не вспомнить. Она являлась, когда темнота подбиралась слишком близко, а голоса в голове становились чрезмерно громкими и назойливыми. Еле различимая на фоне непроглядной черноты, она просила делать что угодно, только не прекращать дышать воздухом этого мира. И он продолжал. Всем своим демонам назло он продолжал дышать, став неожиданным художником собственной судьбы. Ведь в своем сумасшествии он нашел неожиданную причину для жизни. Такую странную и необычную, о которой обычный здоровый человек сказал бы - кошмар или уродство. Но он больше не был таким, как все, он больше не был нормальным, а значит, и делать мог все, что вздумается. Границы его возможностей расширились, и он начал свой шедевр. Полгода, потраченных впустую, стало жаль. Полгода, когда он еще лелеял мечту, что мир примет его в свои объятия и укутает теплом, были безнадежно утрачены. Только расстраиваться не было смысла, и следующий год ушел на создание рисунка. Ведь часы, проведенные в библиотеке, сотня приобретенных книг, уроки рисования, десятки испорченных эскизов, тысячи исправлений и перечеркнутых идей стоили того. Бессонные ночи, килограммы пыли, невообразимые знания и, наконец, улыбка на губах. А он уж было подумал, что улыбаться больше не умеет. Со временем улыбка появлялась все чаще, а отражение в зеркале переставало походить на оживший труп. Круги под глазами исчезали, кожа приобретала здоровый оттенок, и глаза искрились потаенным светом обретенного сумасшествия. Он принял свое безумие полностью, окунулся в него с головой, и жизнь расцвела новыми красками. Старинный нож из белого золота чертил на его коже узоры редкой красоты. Соединял линии, выводил контуры, прорисовывал тени, вырезал мысли своего хозяина на холсте его собственного тела. И его не волновало, что ковер заливало красным, ему не было дела до боли или оставленных шрамов, он просто делал свое дело молча и преданно, не смея испортить и миллиметра изящной работы своего владельца. А тому только и нужно было, чтобы лезвие плавно скользило по коже, оставляя красивые росчерки, которые он с такой любовью и осторожностью выводил на себе. Потому что, когда кровь капала на пол, голоса в его голове затихали, они переставали шептать и звать, они замолкали в ожидании, что он сделает ошибку, надавит сильнее чем нужно, сделает рану поглубже и прекратит свои ненужные игры с жизнью. Они молча изводили себя пустыми надеждами, а он улыбался и нежно выводил очередную линию. В один из редких дней, когда он покинул пределы своего дома, голоса кричали: "Вернись домой, вернись. Смотри, здесь никому до тебя нет дела. Оставь уже и просто смирись. Хватит бороться, отпусти. Ты сделал все, что мог. Теперь тут для тебя нет места." Он оглядывался по сторонам и видел свое одиночество в толпе народа, соглашаясь с тем, что ему упорно пытались доказать. Он один, да, один, но ведь рисунок еще не закончен, а значит, все их слова, пускай и правдивы, но для него лишены смысла. Они радовались, что он понимает, а он и продолжал бы их радовать, если бы ни эти черные, пронизывающие омуты, что смотрели прямо на него. Такие холодные и колючие, что вымораживали его злобных демонов, заставляя их скулить подобно маленьким щенкам и прятаться в кромешной темноте сознания. - Так вот как выглядит первозданное зло, - восхитился он, услышав звенящую тишину в своей голове. - Все еще считаете меня злом? - Самым ужасным и удивительным, - улыбнулся он, делая шаг к леденящей пропасти, за которой его могло ждать спасение или гибель. С того дня у него появилось новое навязчивое желание - заполучить это темноглазое зло в свои руки. Ведь все его мысли теперь были заполнены черным блеском ночного неба с россыпью искрящих звезд, сознание забивалось мечтами о сильной и несгибаемой властности, что делала его зависимым от ее присутствия. Хотелось вцепиться в него, вгрызться зубами, если понадобится, украсть у всех и оставить у себя. Спрятать от всего мира свое сокровище и подчиниться его воле. Потому что вот он, завершающий штрих его картины, его вечная боль и страсть, что спасет от глупого сознания и позволит жить. Он тот, кто ни разу не благодарил за свою спасенную жизнь, но и не обвинял никогда в этом. Тот, кто был сначала злом, а теперь помешательством. Тот, кто был везде и не был нигде, единственный, кто его не забывал, потому что не хотел помнить. Он не был другом и не был врагом, он был рядом или далеко, он был неизбежностью или проходящим мимо. Но он был, и это неоспоримо. Теперь хотелось переделать это жалкое «был» на утверждающее «есть». Только слов не хватало, парень не в состоянии был объяснить смысл своих действий, а понять его не особо и стремились. Но кто сказал, что это его остановит? Или, может, голубоглазый шатен, что так ластился к его мужчине, станет помехой? Или, может быть, его щенячий взгляд, просящий не причинять боли, когда палочка спятившего героя упиралась ему прямо в грудь? Нет, ничто не могло остановить того, кто решил дойти до конца и заполучить свою цель, ведь сдаться уже было невозможно. Голоса все шептали, мертвые глаза продолжали смотреть, нож все так же резал кожу, старый дом хранил секреты, а безумная мания росла все больше. Он ходил по пятам за своим сокровищем, смотрел в окна его дома в ночи, убирал всех, кто приближался к нему слишком близко, стучал в заветную дверь и ждал, когда его впустят, чтобы прикоснуться к своему совершенству и сделать его частью своей судьбы. - Вы наглый, нахальный, самоуверенный и совершенно невыносимый идиот, - высказали ему однажды, когда дверь все же распахнулась. - Почему идиот? – лучился он улыбкой, ведь его затраченные силы принесли свои плоды. - Потому что, если я вам так необходим, нужно было просто сказать об этом. - Я и сказал. - Но каким способом? - Каким сумел, - ответил он, бросаясь с головой в мутную реку своих извращенных желаний, где все его эмоции были перемешаны и закручены в спирали сладостных ощущений. Ведь он так давно хотел его, этого холодного мужчину, со всеми его тенями за спиной, тайнами и ужасами. Так давно желал его внимания и ласки, мечтал о его поцелуях и прикосновениях. Он был влюблен так сильно, что не смел говорить о своих чувствах, не хотел навязываться, боялся быть смешным и высмеянным в таком странном желании. Потому давил свои порывы, прятал глаза и продолжал молчать. Потом пытался забыть, выкинуть из головы, вырвать из сердца и отправить в небытие свои фантазии вместе с ускользающей памятью о светлых чувствах. Но в его желаниях не было света, он считал себя эгоистом, а значит - и забыть не мог. А раз забыть не получалось, то при очередной встрече отпустить было бы огромной глупостью. И в этот раз он обещал своим демонам уйти за ними, если его не примут и прогонят. Он готов был поддаться уговорам, если все будет тщетно, и далекие, уже почти забывшиеся мечты так и не станут реальными. Он поклялся исполнить их желание, если свое воплотить не сможет, и сейчас был невообразимо рад, когда они проиграли черным глазам его совершенства. Бездонным глубинам опасной темноты, в которой скрывается адское пламя неукротимого зла. Но заставить голоса молчать - всего лишь половина задуманного. Им нужно было показать, кто здесь главный и хозяин положения. Указать на их место и отправить обратно во тьму, где они будут тихо дожидаться его в конце земного пути. Он хотел свободы от глупых оков, и план удался. Картина была завершенной, оставалось только поставить подпись владельца. Для чего ему понадобился лишь один вопрос и два слова в ответ. - Чего ты хочешь? - Быть твоим. Вот так просто. Всего два слова, которые он давно хотел сказать и получить правильный ответ. Всего девять букв, которые решат его судьбу. Всего одно решение того, кому вверяли целую жизнь. И целый поток чувств, которых он не знал и не ощущал до этого, хлынувший так резко и сильно, заставил сердце пуститься сумасшедшим галопом. Кожа горела под холодными пальцами мужчины, губы пылали от поцелуев, тело дрожало от нежнейшей ласки, а дыхание учащалось с каждой минутой. Одежда медленно падала на пол, обнажая его испещренное шрамами тело, выставляя напоказ творение собственной фантазии и рук. А он с опаской ждал реакции и приговора. - Что это? – скользили губы по запястьям, плечам и спине, оставляя на светлых рубцах легчайшие поцелуи. - Мое безумие, - говорил он, задыхаясь под шквалом ощущений. – Тебе нравится? - Красиво, - и пальцы прошлись по шипастой ветке плюща, что спускалась все ниже и ниже, оплетая стройное тело парня до самых щиколоток. Увенчанная цветами ванили и вязью древних рун, она была почти живой под его руками. Казалось, можно порезаться об острые края листьев и вдохнуть сладкий аромат цветов. Попасть под власть дурмана ядовитого плюща и даже ощутить на губах привкус экзотической пряности. Мужчина ласкал, целовал и рассматривал каждый сантиметр кожи парня, он обводил каждую белую линию, запоминал каждый штрих и все больше удивлялся сложности картины перед его глазами. Ведь она рассказывала целую историю, открывала тайны и секреты, выставляла все желания и чувства наружу. И если у ее хозяина и были проблемы со словесным выражением своих мыслей, то в художестве он мог выразить себя полностью. Гибкий плющ, что вился по телу парня, имел слишком много значений, как для одного человека, но он на удивление хорошо мог описать именно его. Возрождение после смерти, упорство в стремлении, вспыльчивость, скрытность, память об умерших и неизменность души. Во всем этом был именно он. Ваниль, что так красиво украшала его тело, символизировала любовь и красоту. Любовь к его родителям, красоту его искренних и светлых чувств к ним. Шипы на стеблях были не чем иным, как болью и преградами, приносящими муки и терзания его уставшему сердцу. А уникальная подборка неисчислимых рун была призвана сдерживать чувства горя и усиливать стремление к радости. - Ты просто прекрасен. Я восхищен, - шептал бархатный голос мужчины, когда он проникал вглубь разгоряченного молодого тела, пытаясь взять его нежно и причинить как можно меньше боли. Поглаживая стройные бедра и осыпая спину поцелуями, он хотел подарить своему партнеру такую долгожданную для него заботу и ласку. Но тому было нужно другое, он хотел больше боли. Подаваясь резко назад и насаживаясь на горячую плоть до самого основания, он пытался сдерживать крик, что так рвался из горла, он жмурил глаза, в которых собирались непрошеные слезы, он останавливал движение и повторялся снова. Потому что голосам в его голове давно пора было уйти и наконец-то понять, что он больше не одинок. - Зачем? – спрашивал недоумевающий голос. - Просто подари мне сегодня боль, - отвечали искусанные губы. И боль была. Он ощутил ее сполна и растворил в ней свои тревоги. Демоны убегали, ведь противник был слишком силен. Пустота отступала, и украденное памятью возвращалось. Дышать становилось все легче, и безумные игры с разумом в этом раунде заканчивались победой. Теперь оставалась всего лишь малость. Картина должна быть подписана. Поэтому протянутый мужчине нож символизировал его полный успех и триумф в столь длительной борьбе с самим собой. - Оставь на мне свое имя. - И ты будешь принадлежать только мне? - Только тебе. Не задавая больше лишних вопросов и не сотрясая воздух ненужными действиями, мужчина снова сделал то, о чем его просили. Он вырезал свое имя на светлой коже и сцеловал каждую капельку выступившей крови в знак извинения за причиненный ущерб. Грубым быть не хотелось, но его просили об этом, наносить раны он не стремился, но от него ждали этого, доводить до слез не было желания, но не ему выбирать сейчас. Свой выбор он уже сделал, когда впустил несносного мальчишку в свою жизнь, а значит, жалобы теперь неуместны. Он видел, с чем соглашался, а теперь еще и подтвердил свое решение письменно. Дороги назад не существовало, его путь определен. А красивый рисунок гибкого плюща с россыпью цветов, сверкнув черным пламенем довольного хозяина, начал прорастать на коже его темноглазого помешательства, забирая его в красочный мир своего безумного совершенства. В мир его новой вселенной.