(world modern university) copybook 48 листов, линейка

(…а я не кричу. Мне не больно. Не больно на зло ему, всем на зло. У меня на спине ложбинки от его пальцев. Моя спина податливая, как глина или пластилин). …, а я не кричу. Мне не больно. Не больно на зло ему и всем на зло. Он оставляет ложбинки на спине и целует их нежно и медленно. Кожа пузырится от его поцелуев и каждый пузырек станет чешуйкой, но я не кричу, мне всё равно, хотя ложбинки, конечно, уже не исчезнут, как не исчезли веснушки, и бледность, и запах лимонного сока. Про запах он сам сказал, а я исчезну скоро, с последним прикосновением, потому что он ест меня, и выплевывает, и оставляет что-то другое. …я сворачиваюсь кольцами вокруг нас: меня и его — он трогает шею и плечи, но не душит, хотя у него очень холодные руки. «Неправильно так бояться», — вместе с дыханием в уши, он слизывает мои мысли и «всё просто, на самом деле, я — это ты, ты — это я». И это тоже чудо, жестокое, как все мои чудеса, потому что «ангелы безграничны в своем милосердии», а я не ангел, и он может отрывать от меня куски, чтобы тело покрывалось трещинами и дырами, чтобы есть меня было проще, но я не кричу и не могу кричать, потому что не имею права, потому что у него длинные пальцы, и нитки впиваются в кожу, прошивают меня насквозь, и я кончаюсь, непутевый Македонский, становлюсь его зверем и куклой, и Бог-знает-чем-еще, потому что не понимаю желаний. …а он обнимает меня и снимает кожу, «как пленку с ранки» и я стану «совершеннее, чем был, ближе к настоящему себе», «так нужно» и «ты будешь мне благодарен», а потом мне стыдно и нечем дышать, но я не кричу, хотя ему хочется, чтобы кричал, и я чувствую это в его руках и голосе. …я закричу потом, когда он заберется в меня и расправит крылья с длинной тенью, в которую нельзя попадать, когда мы станет хозяином, и ловушкой, и божеством для тех, кого я смог полюбить/ (все еще могу любить).