Теперь навсегда

Пролог — До встречи, — Костя улыбнулся на прощание, и Вадим развернулся к выходу. На сегодня с записью покончено. Господи, как же он устал… И горло ныть начинает. И Димка опять шляется непонятно где. Вот и сегодня он запись пропустил. И чем только думает? Костя ведь терпит-терпит, а потом выдаст так, что мало не покажется. Сволочь. Любимая. До двери остался шаг, когда она распахнулась, и на пороге появился Димка. — Ну, наконец-то… — проворчал Вадим, не сдержавшись. – Здесь уже забывать начали, как ты выглядишь. Но Дима только кинул на него безразличный взгляд, а потом перевел его на Костю: — Я хочу с вами поговорить. Вадим нахмурился. Алексеев его, что, игнорирует? — Это надолго? – Костя кинул недовольный взгляд на часы. Дима как-то странно улыбнулся: — Все будет зависеть от вас. Костя вздохнул и кивнул головой в сторону маленькой комнатки, где отдыхали звукорежиссеры в перерывах. Дима молча проследовал туда, Костя вошел следом, и дверь за ними закрылась, оставив Вадима в пустой студии. Растерянного и раздраженного. Что за секреты? Вадим зло фыркнул и пошел к выходу, чувствуя почти детскую обиду. И Димка… Прошел так, словно и нет Вадима. — Ну и иди… К Косте, в клуб, куда хочешь! — раздражение и злость достигли крайней точки, и дверь захлопнулась за спиной с треском. Сам вздрогнув от этого звука, Вадим остановился и, прикрыв глаза, попытался взять себя в руки. Это все нервы. Да и усталость дает о себе знать. И Димка в последнее время странный. Молчит. Улыбается и молчит. Это он-то! Который и минуту тихо побыть не может. Вадим снова вздохнул и очень недовольный собой вернулся в студию. Он подождет здесь. А потом прижмет Димку к стенке и заставит его рассказать, какого черта вообще происходит. Разговор с Костей надолго не затянется – у того встреча назначена на пять вечера, а уже – Вадим кинул взгляд на часы – четыре десять. Но вот часы уже пробили половину пятого, а потом и пять, а из комнаты никто не вышел. Вадим даже на пару секунд засомневался, что там вообще кто-то есть. Но он все время сидел здесь, никуда не выходя. А другого выхода, кроме как в студию, из комнаты не было. С каждой секундой Вадим хмурился все больше, настроение стремительно катилось вниз. О чем можно столько разговаривать? Дверь комнаты открылась в пять двадцать восемь – Вадим специально на часы посмотрел – и на пороге показался Костя. Вадим открыл, было, рот, чтобы спросить что случилось, но, встретившись с его тяжелым и каким-то странным, непонятным взглядом, промолчал. Костя опустил голову и, ни слова ни говоря, вышел из студии, забыв свою куртку на вешалке. Вадим только отметил стук закрывшейся за ним двери, а потом на пороге комнаты появился Дима. Вронкий вскинул на него взгляд и невольно шагнул вперед – таким бледным и уставшим он был. Но тот только вскинул руку, останавливая Вадима. — Дима?.. – Вадим послушно остановился, чувствуя, как сердце медленно проваливается в желудок. – Что… — Я ухожу, Вадим, — спокойный, абсолютно серый голос Димы был так мало похож на его обычный, что Вадим решил на пару секунд, что это и не он говорит. А потом смысл слов дошел до него: — Откуда ты уходишь? – оторопело переспросил он, чувствуя себя почему-то дураком. — Из группы, — Дима прислонился к косяку, опуская голову. – С Костей я договорился. Он меня отпустил. Вадим потряс головой, не веря. — Ты шутишь? – спросил он, чувствуя, как под тяжелым взглядом Димы умирает надежда. — Нет, Вадим. Я не шучу. Вадим сжал пальцы: — Тебя что-то не устраивает? – Вадим решил подойти с другой стороны. — Нет, меня абсолютно все устраивает, — Дима скользил взглядом по студии. Его безэмоциональный голос царапал Вадима, вызывая к жизни ушедшую, было злость. Алексеев в своем репертуаре. Устроил очередной цирк… — Тогда какого черта? – Вадим был готов взорваться. Он не понимал, боялся. И не знал, что делать. — Никакого, — Дима опустил голову, усталым жестом потирая виски. – Просто я решил уйти. Устал. Надоело. У меня другие планы, в которых нет места группе. Думай, что хочешь. Вадим на мгновение прикрыл глаза, кусая губы. Вопрос… На языке вертелся вопрос, который нужно было задать, но было страшно… Боже, как же страшно… — Но мы… — язык не слушался, тело словно сопротивлялось. Но Дима не стал ждать, пока Вадим выдавит из себя окончание предложения. — Нет больше никаких «мы», Вадим. И не было никогда, — странно, но сейчас голос Димы был тверд и хлестал, как кнут. Внутри Вадима поднялась огненная волна и тут же растворилась, оставив после себя пустоту и безразличие. — Так, значит, это все было игрой? – последний вопрос и он уйдет. А потом будет думать о том, как выжить. — Да, Вадим. Я никогда не любил тебя. Ты был мне нужен, чтобы помочь раскрутиться, — Дима кинул на него непонятный взгляд из-под челки. – Но теперь необходимость в тебе отпала. Извиняться не собираюсь, потому что ты тоже получил свою долю удовольствия. Так что все справедливо, — Дима отлепился от косяка, шагнул вперед, и Вадим отшатнулся. На лице Димы что-то быстро промелькнуло, а потом он только усмехнулся: — Костя сказал, что сделает из тебя сольного артиста. Вот только вокал подтяни, а то он у тебя… — Дима покачал головой и, обойдя застывшего на месте Вадима, направился к выходу из студии, но почти на пороге остановился. – Кстати, за вещами не приду, можешь их выкинуть. Прощай, Вадим. Не думаю, что еще встретимся. Ах, да, ключи, — Дима вытащил из кармана связку и положил ее на маленькую тумбочку возле двери. — Возвращаю. Стук двери. Шаги. Тишина. Тишина. Звенит. Гудит. Холодно. Пусто. Темно. Никак… Вадим медленно поднял голову, отрывая взгляд от пола. Мимо закрытой двери кто-то прошел, раздался приглушенный смех. Вадим непонимающе оглянулся. Что он здесь делает? Повернуться. Наткнуться взглядом на тускло сияющий металл ключей. Снова застыть в тишине. В кармане завибрировал поставленный на «тихий режим» телефон. Мгновенная надежда искрами рассыпалась по нервным окончаниям и умерла, когда на дисплее высветилось «папа». Вадим автоматически нажал кнопку приема, позволяя тени жизни ворваться в сознание. Но родной голос не заполнял пустоту, и Вадим, не вслушиваясь в слова отца, нажал «отбой». Пусть лучше тишина. Дойти до двери. Взять ключи. Вздрогнуть от соприкосновения с холодным металлом. Спрятать ключи в карман. Шагнуть вперед. Взяться за ручку двери. … И сползти на пол, плача тихо и отчаянно… Пусто. Холодно. Больно. 1. — Ты достал меня, Вронский! — Рита скорчила недовольную гримаску, глядя на его отражение в зеркале. – Сколько уже можно херней страдать? Ты еще в том месяце обещал мне убрать ЭТО, — наманикюренный пальчик указал на стоящую на туалетном столике бутылочку одеколона. — Пора уже забыть. Он тебя кинул, понимаешь, кинул!! – голос Риты сорвался на визг, и Вадим поморщился. — Я все понимаю, не вопи. Сегодня. Все сделаю сегодня. — Обещаешь? – Рита тут же развернулась к нему, глядя на него большущими кукольными глазами. Вадим отвернулся: — Обещаю. Рита тут же слетела с маленькой ажурной табуретки, повисла на шее, влажно целуя: — Спасибо. Вадим аккуратно отстранил ее от себя, лицо застыло маской: — Ты опоздаешь. Рита встала, повернулась к зеркалу, заправляя в прическу крашенные черные пряди: — А разве ты сегодня никуда не идешь? — Нет, — Вадим опрокинулся назад, на кровать. Взгляд упёрся в потолок. Сколько трещинок… Вчера, кажется, их было меньше. — Я пошла, — перед глазами появилось лицо Риты. — Счастливо, — Вадим лениво ответил на быстрый поцелуй, а спустя пару секунд остался в квартире один. Еще с минуту он лежал в прежней позе, а потом повернулся на бок, устремляя взгляд за окно. Но голубое небо только раздражало, и он закрыл глаза. Кровать была неудобной, слишком большой и жесткой, но на каждую просьбу Риты о новой он отвечал отказом. После… После ТОГО, единственное, что он изменил в квартире – это выкинул старую кровать. Слишком много воспоминаний было с ней связано. Столько, сколько его рассудок выдержать не мог. А, может, хватит и Рита права? Он цепляется за прошлое, ждет чего-то. И ненавидит. Ненавидит так, что на другие чувства просто нет места. Жизнь ведь не пошла под откос. Его вытянули, вытащили. И теперь он вполне успешный артист со своей армией поклонников, сборами и концертными залами. Он даже в фильме успел засветиться. И все это за каких-то полгода. И в личной жизни вроде как-то наладилось. Рита, конечно, не идеал, но в душе она добрая девушка и не требует от него ничего особенного. Ей вполне хватает статуса официальной девушки Вадима Вронского. Тогда почему на тумбочке все еще стоит Димкин одеколон, а в шкафу висят его вещи? При мысли об этом Вадим сжался, уже привычно гася зарождающуюся боль. Сделал пару глубоких вздохов, а потом резко поднялся. Все, хватит. Пора с этим покончить. Вадим притащил с балкона коробку из-под телевизора, купленного две недели назад. Первой в нее отправилась бутылочка с Димкиным одеколоном. Сверху опустились две рубашки и куча маек. Кружка с кухни, полотенце, тапки, диски, книги. Вадим безжалостно скидывал все, на чем лежал отпечаток Диминого присутствия. Коробка наполнялась вещами, а Вадиму было все труднее держать под контролем память. И сердце ныть начало. Когда в квартире уже не осталось ничего, что могло бы напомнить о Диме, Вадим на миг замер, собираясь с силами. Последний рывок – ящик письменного стола. Он это сделает… Сделает. Вадим выдохнул и рванул ящик на себя, вытаскивая его совсем. Не глядя на содержимое, перевернул, и в коробку посыпались бумаги, газетные вырезки. Маленькие записочки, черновики стихов и пьес… Весь бумажный хлам, каждый листок которого буквально кричал о Диме. Вадим опустил руку, разжал пальцы, и ящик с грохотом упал на пол. Вадим вздрогнул, взгляд скользнул в коробку и… замер там, пойманный фотографией, оказавшейся на самом верху. Светлые волосы ореолом вокруг лица, лукавые глаза, улыбающиеся губы. И взгляд прямо в сердце. Жаркий, нежный. Вадим с пару секунд просто смотрел, а потом опустился на пол сломанной куклой. Рука сама потянулась к фотографии. Пальцы пробежались по глянцевой бумаге, лаская, повторяя контуры лица. «…Нет больше никаких «мы», Вадим. И не было никогда…» Но глаза на фотографии смотрели прямо в душу. «…Я никогда не любил тебя…» Ложь. Все ложь! Но что?.. «…Ты был мне нужен, чтобы помочь раскрутиться…» Когда ОН соврал?! Если нет, если не любил… То почему его глаза на фото полны такой любовью?! Вадим видит ее. Чувствует. В каждой ресничке, в затаившейся улыбке. Вадим тихо зарычал и вскочил на ноги. Пнул коробку и метнулся к двери, пряча фотографию в карман. Он должен знать, ДОЛЖЕН! Пусть скажет это еще раз, скажет в глаза! Скажет, что Вадим обманулся и на фото ничего нет! Но… Другая дверь, другой звонок. И пожилая женщина на пороге: — Вам кого? — приятный голос и строгий взгляд школьной учительницы. Вадим удивленно оглядел площадку. Да нет, квартирой он не ошибся. — Диму… То есть Дмитрия… Алексеева. Женщина озадаченно нахмурилась: — Здесь нет таких. Вы уверены, что не ошиблись? Вадим только покачал головой, называя адрес, который до сих пор помнил наизусть. — Все верно, — женщина оглядела его с ног до головы, а потом вдруг ее лицо посветлело: — Вы, наверное, старого жильца ищите?! Так мы здесь уже полгода живем. Вадим ошарашено выдохнул: — Полгода? Женщина внезапно улыбнулась. Мягко, почти как мама: — Да вот пришлось переехать. Может, вы зайдете, я вас чаем напою? — Нет, спасибо, — почти на автомате произнес Вадим. – Скажите, а он адреса своего не оставил? Ну, там письма пересылать или кто искать будет? Женщина задумалась, вспоминая, а потом покачала головой: — Нет, сожалею. Он ничего не оставлял. Да я его и не видела. Просто соседки говорили, что до нас в этой квартире мальчик жил. Вадим опустил голову: — Спасибо, — тихо прошептал он, пытаясь собрать вместе мгновенно разбежавшиеся мысли. – До свидания. — До свидания, — женщина еще раз окинула его взглядом, а потом закрыла дверь. Вадим вышел на улицу и присел на лавочку, автоматически загоняя обратно некстати всплывшее воспоминание о том, как на этой самой лавочке они с Димкой целовались, как безумные, пользуясь темнотой и тем, что в четыре ночи никого вокруг не было. Дима переехал. Продал квартиру, в которую когда-то вложил кучу денег и сил. Но зачем? И где он теперь? В памяти в который раз всплыла последняя встреча. Слова Димки… Бьющие даже сейчас. И мгновенным кадром – глаза Кости. Вадим замер, глядя прямо перед собой. Костя… Ну, конечно же! Костя должен все знать! Они столько времени тогда разговаривали! Вадим вскочил со скамейки и, привычно натянув капюшон на голову, почти бегом кинулся к дороге ловить такси. Костя был не в самом радужном настроении и встретил нарушителя своего спокойствия тяжелым хмурым взглядом, но Вадиму было все равно. Игнорируя вопли секретарши за спиной, он захлопнул дверь и, подойдя к столу Кости, навис над ним: — Почему ушел Дима? Бровь Кости удивленно взметнулась вверх: — Тебе не кажется, что по прошествии шести месяцев спрашивать об этом как-то поздновато? — Мне все равно, — Вадим выпрямился, не отпуская взгляда Кости. – Я просто хочу знать. — Он захотел уйти, — Костя вскинул голову. – Это его право. — И вы так легко его отпустили? На пике популярности дуэта просто взяли и отпустили? – недоверчиво протянул Вадим. – Даже не потребовав неустойки? — А какой толк требовать неустойку у того, кто не способен ее выплатить? – проворчал Костя. А потом выдохнул, опуская глаза в бумаги на столе. – Я сам подумывал о том, чтобы уволить Диму. Его капризы мне надоели, а про недисциплинированность я вообще говорить не хочу. Так что его решение пришлось мне на руку. Мы тихо расстались, не имея друг к другу претензий. Еще вопросы? – Костя кинул на Вадима тяжелый взгляд, но тот только покачал головой и молча вышел. На площадке пожарной лестницы было грязно и ветрено. Но Вадиму было не до этого: прикурив с третьей попытки, он прислонился к перилам и, глядя на город, задумался. Костя врет. Во всем. Он знает, почему Дима решил уйти и он НЕ хотел увольнять его. А его слова о Димкиных капризах?.. Уж перед кем-кем, а вот перед Костей Димка истерик никогда не закатывал. Да и Костя… слишком трепетно относился к Алексееву, чтобы Вадим теперь мог поверить его словам. А дисциплинированность Димы вообще была образцом для подражания, сколько раз тот же Костя ставил Вадиму его в пример? Только последнюю неделю… Димка стал прогуливать запись. Хотя… если он уже собирался уходить... Вадим щелчком отправил окурок в свободный полет и выпрямился. Нашарил в кармане фотографию. Может, ему показалось, и нет в Алексеевских глазах никакой любви? Но Димкин взгляд ничуть не изменился. Все такой же жаркий. И нежный. Вадим вздохнул и спрятал фотографию. Желание найти Димку только усилилось. Вот только где его искать? И как? Телефонный номер заблокирован. Ладно, пожалуй, есть смысл начать со знакомых, друзей и родственников. Но расспросы ничего не дали, только ещё больше запутали. Никто точно не знал, где Дима. Только какие-то размытые указания на «работу за границей». Друзья говорили о работе по срочному годовому контракту. Родители – о стажировке. Вадим даже растерялся. Если Димка за границей, то… Но почему-то в это не верилось вообще. За все время их знакомства Вадим слишком хорошо изучил Диму и тот никогда не мечтал о работе за границей. К тому же с его не самым лучшим знанием английского… Вадим тяжело выдохнул. Итак, начнем все с самого начала. Дима уходит из группы и уезжает. Совсем уезжает, озаботившись тем, чтобы его не искали как минимум, год. Хорошо, пусть будет стажировка или работа. Но тогда зачем продавать квартиру? Зачем вообще продают квартиру? Когда нужны большие деньги, когда решают купить другую или когда собираются уезжать насовсем. Допустим, Диме понадобились деньги. Но зачем так пропадать? Он кому-то задолжал, а потом решил расплатиться с долгом и пуститься в бега? А смысл, если с долгом он расплатился? Хотя если не расплатился… То побег как раз вполне объясним. Вадим нахмурился. Долг. Вполне логично и даже обыденно. Но в последние месяцы перед исчезновением Димки они были практически неразлучны. И Вадим знал обо всех его делах. Или… все же не обо всех? Ладно, вопрос о долге остался открытым, хотя все это слишком маловероятно – Дима всегда был очень щепетильным в денежных вопросах. Решил купить другую квартиру? Но… Нет. Это не объясняет его ухода и последующего исчезновения. А вот если решил уехать… Совсем уехать в ту же заграницу. Но зачем делать из этого такую тайну? Нет, что-то здесь не складывается. Да и куда он может уехать, к кому? Глаза Вадима расширились от внезапно пришедшей идеи. Дима мог уехать не к кому-то, а с кем-то. Кем-то… О ком он не хотел, чтобы кто-то узнал. Но… Сердце стукнуло и забилось в горле. С кем-то… Парень срывается с места, продает квартиру, врет всем и исчезает. В голове само собой складывалось простое до боли объяснение и проводились аналогии: Димка сбежал, как сбегают девушки, когда им запрещают выходить замуж за тех, за кого они хотят. Нет, бред. Хотя бы потому, что Дима не девушка. Но тогда что?! Чувствуя, что еще немного, и он додумается до совсем уж невероятных вещей, Вадим вскочил со стула. Поставил стакан с недопитым соком в раковину и направился к выходу. Ему нужен совет. — Зачем тебе это? – отец оторвался от изучения какого-то контракта и недовольно посмотрел на сына. – Я думал, ты уже забыл об этом типе. Вадим поморщился. Отец никогда не баловал Димку своей симпатией, а уж когда тот ушел, так никак иначе, как кроме «тот тип», его и не называл. — Хочу наконец понять, — как можно безразличнее ответил Вадим. — Понять? – глаза отца сузились, и Вадим невольно поежился. Слишком пристальным был взгляд Вронского-старшего. – Или вернуть? Вадим сдвинул брови. Вернуть? Нет, об этом он не думал. ПОКА не думал. — Ясно, — выдохнул отец, прочитав на лице сына ответ. – Значит, никто ничего не знает? — Нет. Может, поможешь? — Пойми меня правильно, Вадим, — отец сложил пальцы домиком, откидываясь в кресле. – Я не хочу помогать тебе. И не буду. Я считаю, что это не стоит того, чтобы напрягать кого-то. И, честно сказать, я рад, что он ушел. Его присутствие на тебя плохо влияло. Вадим сжал пальцы в кулак. Влияло… Отец, как может, старается не называть вещи своими именами. Знал бы он, насколько далеко простерлось это «влияние». И кто был инициатором. — Но советом я тебе помогу, — не дождавшись ответа, отец снова потянулся к бумагам. – Займись квартирой. Продажа недвижимости всегда сопряжена с кучей бумаг. Может, где-нибудь что-нибудь и выплывет. Хотя маловероятно – все-таки полгода прошло. Но Вадим, — отец недовольно глянул на вскочившего и готового бежать сына, — ты можешь разочароваться. Не думал, что твой дружок просто сбежал с каким-нибудь богатым мужиком? Вадим дернулся. Эта идея приходила ему в голову, но Вадим испуганно прогнал ее. А теперь вот отец… — Мне все равно, — резкий выдох. – Я должен это знать. — Ты упрям, как стадо баранов, Вадим, — отец позволил себе еле заметную улыбку. — Мне есть в кого, — огрызнулся тот, выходя из комнаты. – Спасибо за помощь. На улице уже было темно, когда он вышел из подъезда. Поежился под пронизывающим ночным ветром. В последнее время он мерз все сильнее. Даже когда Ритка жаловалась на духоту в комнате, он только сильнее заворачивался в одеяло. «Сбежал с каким-нибудь богатым мужиком»…Вадим судорожно вздохнул и быстрым шагом направился к дому. Плевать, что почти на другом конце города. Может, прогулка и ветер выбьют из головы отцовский голос. Потому что думать об этом Вадим отчаянно не хотел. Димка, ЕГО Димка не мог… Он мог изображать из себя кого угодно, строить глазки кому угодно, но никогда на самом деле… Патологически верен – для Димы было почти диагнозом. Он не мог… Но ушел. Уехал. Сказал, что никогда не любил. Вадим тихо зарычал, и от него в сторону шарахнулась какая-то женщина, проходившая мимо. Вадим проводил ее больными глазами, а потом решил взять такси. Ритка сегодня все равно на ночном дежурстве. Никто не будет ныть и приставать с вопросами. Она и так его запилила из-за коробки с Димкиными вещами, выбросить которые у Вадима так и не поднялась рука. И бесполезны оказались ее призывы к его мужской гордости: когда речь заходила о Димке, та уходила в отпуск. Дома было тихо. Пусто и темно. Не включая свет, Вадим разделся на ощупь, прошел в спальню и опустился на край кровати. Никогда так сильно он не чувствовал свою беспомощность. Тогда… Когда Димка ушел, знакомый и такой любимый мир раскололся. И он начал строить его заново для себя. Не собирать старый, а создавать новый. Он смог, сделал. Чего это ему стоило, останется его тайной. Но… Его новый мир был хоть и не любимым, но в нем можно было жить. А теперь… Он пошел трещинами. Они были мелкие, но их было слишком много. Вадим лег на спину, устремляя взгляд в потолок. Трещины… Мелкие, но их действительно слишком много. Но потолок можно перекрасить. А что делать со своим миром? Вадим не знал. Он только беспомощно смотрел, как медленно, но неумолимо разваливается то, что он с таким трудом выстроил. Работа, личная жизнь… Все похерил один взгляд когда-то любимых глаз. Когда-то? Нет, ВСЕ ЕЩЕ любимых. А он так успешно врал себе все это время! Что все прошло и больше не вернется. Но… Одна фотография. И все – записи игнорируются, корпоративы отрабатываются на полном автомате, личная жизнь… А была она, эта личная жизнь? Он не выбирал Ритку, он просто ей сдался. Потому что она оказалась достаточно настойчивой и умела отшивать других претенденток на его жизнь. Она была искусной любовницей, он получал свое удовольствие, и до ЭТОГО взгляда считал, что все в порядке и что так и надо. Вадим закрыл глаза, горько усмехаясь в темноте. Похоже, он найдет Димку только для того, чтобы тот сказал еще раз, что не любит и не любил. Пусть пошлет, и Вадим успокоится раз и навсегда. Зарастит как-нибудь появившиеся трещины, отремонтирует потолок и снова заставит себя поверить в то, что в его жизни все отлично. Вадим вздохнул и тяжело встал с кровати. Надо принять душ и лечь спать. Завтра будет тяжелый день. — Здравствуйте, — Вадим роскошно улыбнулся, принимая вид «солнечного» мальчика. – Вы меня помните, я искал недавно своего друга? Он жил здесь когда-то. Женщина, открывшая дверь, явно не ожидала такой атаки и только ошарашено улыбнулась: — Помню… Вадим опустил глаза, словно ребенок, который очень хочет, чтобы ему купили мороженое, но стесняется об этом попросить: — Я могу зайти? — Вы хотите что-то спросить? – надо отдать должное, женщина оправилась довольно быстро, но сопротивляться очарованию Вадима не могла и поэтому, когда тот молча кивнул, посторонилась, пропуская его в квартиру. — Проходите. Вадим благодарно ей улыбнулся и переступил порог. Взгляд скользнул по стенам, мебели и тут же устремился в пол, словно обжегшись. Новые хозяева не стали менять обои, просто поставили новую мебель. И этот диссонанс ударил по нервам. — Выпьете кофе? Или чай? – женщина закрыла за ним дверь, и Вадим вымученно улыбнулся. Сил на солнечный свет больше не было. — Нет, спасибо. Просто поговорить. Женщина озадаченно посмотрела на него, но ничего не сказала. Только кивнула в сторону комнаты. Вадим разулся и последовал за хозяйкой, стараясь не отрывать взгляд от ее спины. — Садитесь, — она смахнула с дивана пару журналов, и Вадим опустился на него. – Итак, что вы хотели узнать? — Вы говорили, что не видели его, — начал Вадим, борясь с собственной памятью, которая словно сошла с ума. – Как же вы покупали квартиру? Спросил и замер. Если она его сейчас пошлет за такой вопрос, его поиск закончится, не начавшись. — Через агентство, — женщина сидела прямо, внимательно глядя на него. – Нам повезло. Цена была не самой высокой, и желающих на нее было много. Но мой муж смог договориться как-то с агентом. Бывшего хозяина никто не видел. На агентство была оформлена доверенность и сначала мы даже опасались, что это какая-то афера. Но потом нам объяснили, что хозяин просто не имеет возможности сам этим заниматься. Это потом соседи нам рассказали, что хозяином был мальчик, юноша. — Понятно, — Вадим лихорадочно пытался придумать следующий вопрос, который мог бы пролить еще света на всю эту историю. – А что за агентство? Женщина задумалась, а потом, махнув рукой, встала: — Я не помню. Минутку, у нас где-то визитка осталась. — Да, конечно, — Вадим автоматически улыбнулся, и женщина вышла. Вадим тут же опустил голову, зажимая руки коленями. Смотреть по сторонам казалось равносильным самоубийству. — Я же говорила, что осталась, — женщина вернулась почти сразу, держа в руках прямоугольный кусок картона. – Вот, возьмите. — Спасибо, — Вадим взял картонку так, словно она была хрустальной. – Спасибо большое! — Не за что, — женщина улыбнулась одними глазами. – Желаю вам найти своего друга. — Спасибо, — тихо шепнул Вадим, пряча глаза. Вдруг стало так тепло… — Эта информация является конфиденциальной, — мужчина средних лет с бегающими глазками и мятым галстуком смотрел на Вадима с почти профессиональной подозрительностью. — Я знаю. Но я ищу своего друга. Эта квартира принадлежала ему, — Вадим устало потер переносицу. Он сидел здесь уже полчаса, в который раз объясняя этому типу ситуацию. – Я всего лишь хочу узнать, не оставлял ли он вам своего адреса. Он оформил доверенность на ваше агентство. Вы должны были как-то отчитаться перед ним. В конце концов, просто передать деньги. — Он оставил номер банковского счета, куда мы должны были перечислить деньги, — похоже, риэлтеру тоже надоел этот разговор и он начал «колоться». – Никакого отчета не было. Просто деньги. Вадим встрепенулся. Ну, хоть что-то! — Какой счет, банк? Но мужчина только нахмурился, и Вадим со вздохом потянулся к карману, запоздало думая, что с этого надо было начинать, сэкономил бы кучу времени и нервов. — Вот номер счета, — мужчина, кося взглядом на бумажник в руках Вадима, начал быстро писать на стикере. – Это в Сбербанке. Вадим протянул руку, и смятая банкнота тут же исчезла в сжавшихся пальцах риэлтора, а листок с номером счета перекочевал в карман Вронского. — Спасибо, — сухо поблагодарил мужчину Вадим. — Обращайтесь, — начавшая лысеть голова склонилась в прощальном поклоне, и Вадим поспешил выйти, думая только о том, что на месте Димки никогда бы не доверился такому типу. — Я хотел бы положить деньги на этот счет, — Вадим протянул оператору уже заполненный бланк и поправил на переносице простые очки, которые надел для маскировки. – Но прежде мне нужно убедиться, что я ничего не перепутал в цифрах. Знаете, я в последнее время такой рассеянный, — Вадим очень мило и обезоруживающе улыбнулся, благодаря про себя небеса, что ему попалась девушка. – Но надеюсь, что в этот раз я ничего не забыл и владельцем счета является Дмитрий Алексеев. Вы не могли бы это уточнить? — Да, конечно, секунду, — девушка кокетливо стрельнула глазами из-под густой поставленной челки и защелкала кнопками. – Да, все верно, владелец – Дмитрий Алексеев, 1988 года рождения, место рождения г. Санкт-Петербург. — Слава Богу, — выдохнул Вадим, внутренне напрягаясь. – Все правильно, — продолжая гипнотизировать девушку взглядом, он незаметно вытащил из кармана телефон, стоящий на «тихом режиме». На ощупь нажал пару кнопок… Осталось самое сложное и ответственное… — Ой, смотрите, это, что — Киркоров? – Вадим замер, глядя широко распахнувшимися глазами за спину девушки. — Где?! – она повернулась, и Вадим выбросил руку вперед. Телефон завис перед экраном монитора на пару секунд, Вадим нажал кнопку и еле успел убрать руку, прежде чем девушка снова повернулась к нему с явным разочарованием на лице. — Не успела… — протянула она, а Вадим украдкой оглядел зал. Народу было много, но в их сторону никто не смотрел. Может, ему повезло, и его фокусов никто не увидел? — Я мог ошибиться, — пряча телефон в карман и вытирая влажные ладони о брюки, Вадим успокаивающе улыбнулся. Девушка заметно повеселела, возвращаясь к работе, а Вадим только вздохнул. Запоздалый выброс адреналина заставлял пальцы чуть подрагивать. — Ну, вот и все, деньги зачислены на счет, — девушка протянула Вадиму бумаги и тот поднялся с места, мечтая о том, чтобы убраться отсюда побыстрее. — Спасибо, у вас очень красивые глаза, — легкий, ничего не значащий комплимент, призванный помочь ей забыть о его «шутке с Киркоровым». Теперь весь день она будет вспоминать высокого – Вадим не поленился надеть туфли на хорошем каблуке – чуть неуклюжего, но очень милого брюнета в очках. Парик, правда, все время норовил съехать. И вообще был женским, а если конкретнее – Риткиным. Но Вадим не зря почти три часа провел у зеркала, поэтому дойти до выходя из банка и завернуть за угол должен был без проблем. Парик продержался гораздо дольше, и Вадим снял его уже дома. Кинув его на туалетный столик, он прошел на кухню, заварил себе чай, сделал первый глоток и только тогда вытащил телефон, чувствуя себя законченным мазохистом. Буквы получились размытыми, читались плохо, и Вадим с трудом разбирал их, щуря глаза. Имя, даты, паспортные данные, адрес… Адрес… Черт, ничего не понятно! Вадим отодвинул в сторону чашку с чаем и снова вернул внимание телефону. Минута пристального изучения и, как итог – изумленный выдох. А он-то думал, что Димка свалил куда-нибудь в невообразимую даль! А оказалось – близко. Хотя «близко» — это как сказать. С трассы он съехал уже почти час назад. Грунтовая дорога под колесами была на удивление ровной, и машину трясло не сильно. Изученная наизусть карта стояла перед глазами, но Вадим все-таки умудрился пропустить нужный поворот. Кое-как развернувшись на узкой дороге, он, тихо матерясь, вернулся назад и повернул направо. Странно, но еле видимая сначала дорога дальше была практически идеальной, а спустя полкилометра вообще началось асфальтовое покрытие. Вадим только хмыкнул, осматривая окрестности. До Москвы рукой подать, а здесь, кажется, почти дикая природа. Лес кругом, а пять минут назад он проезжал поле. И ни одной человеческой души вокруг. Дорога снова вильнула, и Вадим, чуть притормозив, аккуратно вписался в довольно крутой поворот. Лес внезапно ушел куда-то в бок, и Вадим ударил по тормозам. Машина недовольно взвизгнула и остановилась. Вадим с минуту смотрел на внезапно выросший перед ним дом, а потом медленно подкатил к нему. Аккуратный, маленький, как игрушка, двухэтажный… Язык не поворачивался назвать домом. Так… домик. Никаких огородов, садов и заборов вокруг. Просто дом, ведущая к нему дорога и хорошо различимая тропинка, уходящая куда-то в сторону. На секунду Вадиму показалось, что на крыльце появилась тонкая фигурка, сердце дрогнуло, но… Всего лишь показалось. Подумав, Вадим поставил машину сбоку дома, под самой стеной. Так, чтобы идущему по тропинке увидеть ее было невозможно. Вышел, огляделся, вдыхая полной грудью. Хорошее место. Спокойное. Тихое. И, кажется, даже где-то река… Нащупав через слой ткани фотографию и, словно набравшись от нее решимости, Вадим направился к крыльцу. Ощущение того, что дом пуст, появилось сразу же, как только он ступил на первую ступеньку. Сейчас пуст. Для порядка, не найдя звонка, Вадим громко постучал. А когда дом ответил тишиной, попробовал толкнуть дверь. Она легко поддалась, и спустя секунду Вадим был внутри. Замер на пороге, оглядывая внутреннюю обстановку. Все просто, функционально, но очень уютно. Пахло деревом и еще какими-то цветами. А еще… пахло Димой. Этот запах, нет, ощущение его присутствия, буквально набросилось на Вадима, и тот только испуганно и как-то беззащитно выдохнул, сжимая пальцы в кулаки. Словно… Словно и не было этих шести месяцев. Вадим прикрыл глаза, считая про себя и пытаясь успокоить разбушевавшееся сердце. Ему… Еще предстоит разговор. Который решит всю его дальнейшую жизнь, как бы пафосно это не звучало. Но сначала… Спальню Вадим решил оставить напоследок. Но и без того уже было ясно, что Дима живет один. А то, что здесь живет именно он, сомнений не было никаких: в маленькой комнате-кабинете на столе лежала любимая Димина книга, на диване в гостиной – его любимый плед, который, как помнил Вадим, жутко кололся, но был очень теплым. Дима действительно жил один. Одна зубная щетка, одна пара тапок, полотенца для одного… Рука застыла в паре сантиметров от ручки двери в спальню. Вадим сомневался. Все же он вторгся в чужой дом без спроса, обошел его, изучил. И пусть здесь живет Дима, родной и любимый, это ничего не меняет. А спальня… Слишком личное. «Я никогда не любил тебя»… Вадим вздрогнул и решительно повернул ручку. Светлая, уютная комната… Она была как сам Дима – такая же маленькая и теплая. И здесь ощущение присутствия Димы стало гораздо сильнее. Вадим выдохнул и сел на кровать. С мгновение смотрел на стену прямо перед собой, а потом упал навзничь. Взгляд привычно устремился в потолок. Но здесь тот был идеально ровным и белым. Никаких трещинок. Вадим горько усмехнулся, ловя себя на мысли, что невольно сравнивает потолки и жизнь. Если исходить из того, что потолок в его квартире – отражение его жизни, то жизнь Димки практически идеальна. Вадим выдохнул и повернулся на бок. Взгляд скользнул по стене, окну, опустился ниже на тумбочку, а потом… Его мир все-таки разлетелся. На сотни, тысячи острых осколков. И каждый из них сейчас впивался в сердце. Фотографии… Большие, маленькие, цветные, черно-белые… И везде был Вадим. Улыбался, хмурился, смеялся, ребенок, взрослый, с Димой или один. «Нет больше никаких «мы», Вадим…» Вот большая фотография в самом центре. На ней Вадим улыбается в камеру и показывает «викторию», он счастлив. «И не было никогда…» А вот они вдвоем – Вадим обнимает Диму, а тот льнет к нему, тихо улыбаясь, и глаза светятся неземным счастьем. «Я никогда не любил тебя…» Вадим со стоном сел, отворачиваясь от фотографий. Дышать стало очень тяжело: воздух с трудом прорывался в легкие, а грудь словно драла стая диких кошек. — Сволочь… — зло, отчаянно шептал Вадим, вставая на дрожащие ноги. – Не любил… Ложь, везде ложь! И Димка, любимый, родной… Как он мог?! Знал ведь, знал, что станет с Вадимом, если он уйдет! Знал… И ушел!! Оставил. Бросил! Заставил ненавидеть себя. — Сволочь… Минуты медленно скатывались по стенам и собирались лужицей у ног. Вадим сидел на стуле в большой просторной кухне, сложив руки на столе и упершись в них подбородком. День шел к вечеру, и комната медленно тонула в призрачной, почти волшебной дымке. Мысли о том, где может быть Дима, оставили голову где-то с час назад, зато все это время издевалась память, снова и снова возвращая в то время, когда они были вместе. Ссорились, мирились, плакали и смеялись, но были вместе. Просто вместе. И казалось, что никто и ничто не сможет их разлучить, что они срослись и душой и телом. Но… он не видел Диму полгода. И на свете, как оказалось, нет ничего невозможного. Первые эмоции улеглись, оставив после себя обожженное сердце. И сейчас Вадим даже не знал, что чувствует. Обиду, горечь, боль… Непонимание, застарелую нежность. Димка… И словно в ответ до Вадима донесся стук двери, а потом шорох в коридоре. Вадим встрепенулся, встал, готовый… готовый… Это не было ударом. И даже шоком не было. Просто на мгновение остановилось сердце. От взгляда на тонкую, еще больше уменьшившуюся в размерах фигурку, на приоткрытые губы и заискрившиеся глаза застыла кровь в венах. — Вадим… — Дима смотрел на него испуганными, не верящими глазами. – Вадим, ты что здесь делаешь?! — чуть хриплый голос, словно его хозяин очень долго не разговаривал, задрожал и поцарапал Вадима так, что он вздрогнул. В нем не было любви. Только страх и шок. — Да вот, — Вадим пожал плечами, удивляясь своей выдержке, — хотел посмотреть на твои «новые планы», — он демонстративно оглянулся, чувствуя, как где-то внутри зарождается дрожь. – Хорошее местечко, но скучное. — Мне нравится, — Дима опустил глаза и если бы не дрожащие губы, Вадим бы даже поверил его обманчиво-спокойному голосу. Вадим скользнул взглядом по его бледному, почти белому лицу, такому родному, до сих пор любимому, а потом, повинуясь приказу сердца, шагнул к Диме. Тот мгновенно отшатнулся, и Вадима обожгла плеснувшая внутри злость. Еще шаг до Димы, которому больше не куда было бежать. Обмирая от чуть сладкого запаха его волос, Вадим сжал пальцы на Диминых плечах, сильно встряхнул, давая волю своей боли и обиде: — Сволочь! Дрянь маленькая! Почему ты сбежал?! Почему меня бросил?! Дима напрягся в бесполезной попытке вырваться, открыл рот, собираясь что-то сказать, но Вадим только сильнее сжал пальцы, вырывая у него тихий стон. — И не ври мне снова про то, что не любил, — воздуха в легких уже не хватало, и Вадим начал задыхаться, с ужасом понимая, что еще немного, и позорно расплачется. – Я видел… Видел фотографии… Диме показалось, что его ударили. Он надеялся, так надеялся, что еще сможет… Но глаза Вадима смотрели прямо в душу, не отпуская. Сколько боли… И не соврать, не уйти… — Отпусти! – Дима резко дернулся и буквально вылетел из рук Вадима, тот только запоздало сжал пальцами воздух. — Лжец! – жестко и зло бросил Вадим вслед. Дима дернулся: обвинение хлестнуло словно по оголенным нервам. — Да, ДА, ДА!! Я лжец!! – перед глазами начало темнеть, а слезы не давали нормально дышать. – Я хотел… Хотел, чтобы ты возненавидел меня, потому что иначе… ты не отпустил бы меня. Какого черта ты сюда сейчас приперся?! — Зачем?! – глаза Вадима, мгновенно вычленившего главное в почти истеричном вопле Димы, широко распахнулись. — У меня… — Дима отступил на шаг, прислоняясь спиной к стене, ноги задрожали, когда из тела вместе с криком ушли все силы. – У меня опухоль головного мозга… — еле слышно, но уже спокойно закончил он, боясь поднять глаза на Вадима. — Ты шутишь? – но голос Вадима, в котором ясно читалось его неверие, внезапно разозлил. Неужели… Неужели он не понимает, что нельзя шутить такими вещами?! — Хочешь убедиться? – зло выплюнул Дима. Ненадолго исчез в соседней комнате, а потом вернулся, держа в руках бумаги, которые буквально швырнул в лицо Вадима. – Тогда читай, все читай! – крикнул он и тут же обхватил себя за плечи, пытаясь удержаться и не сорваться в истерику. Вадим задрожавшими руками собрал с пола разлетевшиеся бумаги. Заключения, еще заключения, результаты рентгена, томографии… И… Диагноз… Вадим раз за разом скользил взглядом по прыгающим строчкам, но смысл только все больше размывался. «Предположительно – год…» А потом… Год… Год… Полгода из которого уже прошло… Вспышка осознания на мгновение ослепила, и бумаги полетели на пол, когда Вадим вцепился в волосы, падая на пол. — Нет… Нет, нет, НЕЕЕТ!! – из горла рвался вой. — ВАДИМ! – Дима ринулся к нему, а потом отшатнулся в испуге. Вадима колотило, пальцы все сильнее сжимались в волосах, едва не вырывая пряди. Он захлебывался рыданиями и безостановочно катившимися по искаженному лицу слезами. Дима опомнился только, когда Вадим попытался вздохнуть и захрипел. Кинулся к нему. Прикоснулся, и тут Вадим закричал – громко, отчаянно – а потом вдруг затих, словно потерял сознание. Только глаза смотрели куда-то в пустоту, да воздух со всхлипами рвался из горла. Дима охнул и вскочил на ноги. Вода… Но на прикосновение влажного полотенца Вадим почти не отреагировал, только сжался еще сильнее и тихо застонал. Дима прикусил губу до крови. Потом… Он сойдет с ума потом… Сейчас надо помочь Вадиму… Где-то было успокоительное… Но таблетку он не сможет проглотить. Дрожащими руками Дима надорвал упаковку одноразового шприца, практически одним движением сломал ампулу. — Сейчас, Вадим, сейчас… — дрожащие губы шептали что-то, но Дима с трудом слышал свой голос. От укола Вадим дернулся, всхлипнул. Дима вытащил иглу и, запрещая себе вообще о чем-либо думать, поднялся. — Давай, зайка… — он крепко обхватил Вадима и потянул, поднимая. – Вставай, хороший мой… Тебе надо лечь… Вот так… Умница… — Дима держал Вадима за талию, ведя к спальне, а от ощущения, что в его руках бездушная марионетка, заходилось сердце. Уже не сдерживаемые ничем слезы катились по щекам, обжигая кожу. Вадим… Как же больно… Он виноват… Нельзя было говорить. Ведь он сам уже смирился. Принял. И Вадиму соврал только для того, чтобы тому потом было легче. Пусть ненависть… Ведь на фотографиях Вадим любил его и они были вместе. А теперь? Вадим здесь. Знает. И лежит сломанной куклой на постели. Такой маленький, юный, беззащитный… Спит и тихо стонет во сне. — Зачем ты вернулся, зачем? – Дима лег рядом, обнимая, прижимаясь. Нежно убрал упавшую на лицо влажную прядь. – Вадим… Вадя… Что теперь с нами будет? Любимый мой… 2. Солнце заглядывало в окно сквозь неплотно задернутые шторы, но свет был каким-то… серым. Открыв глаза, Вадим некоторое время просто смотрел на танцующие в воздухе пылинки. Комната не показалась чужой, да и как здесь оказался он отлично помнил, но в голове царила пустота. Словно вчерашний день выжег все дотла, оставив только оболочку. Не было неверия или удивления. Даже боли не было. Вадим провел ладонью по лежащей на его груди руке Димы, как делал это сотни раз. Там, в прошлой жизни. И где-то внутри зажегся крохотный огонек, от которого волнами начало расходиться тепло. Взгляд скользнул вверх, в потолок. Странно, вчера он показался ему идеальным. Почему он не понял сразу? Идеальной бывает только смерть, которая смазывает все недостатки, проблемы и грехи. А потолок в спальне Димы был действительно – идеальным. Мертвым. Пустым. Вадим вздохнул и осторожно повернулся на бок, лицом к Диме. Тот спал так… спокойно. И был таким милым и красивым, что замолкнувшее – как казалось Вадиму, навсегда – сердце сладко вздрогнуло, наполняясь уже почти позабытой нежностью. Повинуясь его приказам, Вадим протянул руку и нежно, очень осторожно провел подушечками пальцев по чуть приоткрытым губам. Пушистые ресницы дрогнули, медленно поднялись, и Вадим невольно улыбнулся, глядя в еще сонные и такие беззащитные глаза. — Привет, — тихо шепнул, придвигаясь ближе, обнимая за талию. Дима с пару секунд просто смотрел на него, а потом также тихо ответил, несмело улыбаясь: — Привет. Вадим отразил улыбку, понимая, чувствуя, что слова больше не нужны. Он запустил пальцы в сильно отросшие волосы Димы, перебирая их, и тот медленно закрыл глаза, пряча за ресницами наслаждение от легкой, но такой приятной ласки. Наслаждение и голод. Близость Вадима, жар его тела, дыхание, взгляд, которым тот скользил по его лицу… Не верилось. Это, должно быть, сон. Дима открыл глаза, но Вадим не исчез, не растворился. Его рука все также перебирала волосы, а глаза, кажется, смотрели прямо в душу. — Дима… — тихо выдохнул он, но тот только закрыл его рот ладонью. Слова… сейчас не принадлежали их миру. Вадим медленно опустил ресницы, и Дима, прощаясь со своим рассудком, потянулся к нему, убирая ладонь, заменяя ее своими губами. И не успел удержать мгновенно родившийся стон. Он завибрировал где-то в горле, заметался среди танцующих языков, коснулся слившихся губ, а потом упал куда-то вглубь Вадима, чтобы через секунду вернуться. Руки Вадима стиснули Диму, прижимая к груди. Ближе, сильнее… Еще… Кожа к коже, так, чтобы ни одного микрона свободного пространства между телами. А губы уже целовали любимое лицо, заново узнавая после стольких месяцев. Подрагивающие ресницы, нежную кожу щек… Тонкая шея всегда была его самым чувствительным местом… Коснуться, сжать губами, лизнуть, пробуя на вкус… И услышать мгновенный ответ тихим, умоляющим выдохом: — Вадим… Они уже горят, плавятся, и рассудок давно подал в отставку… Плечи, руки, тонкие пальчики, которые так приятно целовать. Безымянный с полоской кольца, маленький мизинчик… Провести языком по подушечке, а потом вплести эти пальчики в свои волосы, почувствовать их ласку. Невыносимо… НЕ-ВЫ-НО-СИ-МО… Под жадными поцелуями тело вздрагивает, дрожит. Они оба обнажены, но Вадим еще медлит, растягивая удовольствие и пытку. Заставляя умолять: — Вадим… Пожалуйста… Тот послушно скользит вниз, но Дима только сжимает пальцы на его плечах. Вынуждает взглянуть на себя и тихо, отчаянно шепчет: — Нет… Возьми. В ставших синими глазах на мгновение появляется паника: — Будет больно… Я не хочу… — Прошу тебя… Вадим обреченно опускает ресницы, удивляясь своей выдержке. От желания уже больно, каждое случайное прикосновение почти заставляет кричать. Но он не сделает ничего, что принесет Диме боль. Медленно и аккуратно он готовит его к своему вторжению, следя за искаженным лицом и дрожащими ресницами. Пальцы сжимаются все сильнее, но все это проходит мимо сознания. Только Дима, только он… Его удовольствие. Для него… — Пожалуйста… — срывается с любимых губ, и Вадим склоняется к ним. Ласкает, целует, отвлекая, ловя короткие стоны смешанного с болью удовольствия. Внутри Димы так тесно и горячо, что на долю секунды замирает бешено стучащее сердце. Вадим останавливается, давая время привыкнуть, но Дима подается вперед, раскрываясь еще больше, впуская в себя как можно глубже. И Вадим срывается. Бьется внутри его тела, вскрикивая от каждого движения. — Еще… — истерзанные губы сводят с ума. – ЕЩЕ! Последний рывок. И слившийся воедино крик. — ДА!! Всполохи под веками, дыхание со всхлипами. Долго, мучительно-сладко и болезненно. — Спасибо, — закрытых век коснулись теплые, нежные губы, и Вадим улыбнулся, ловя их в свой плен, целуя очень осторожно, аккуратно. — Это тебе спасибо, — открыл глаза, глядя на бесконечно любимое лицо Димы. – Пора вставать? — Да, хороший мой, — Дима вздохнул, отстраняясь. Вадим разжал руки, выпуская его: — Тогда я приготовлю завтрак, — скатился с кровати, ища глазами свою одежду, которая оказалась аккуратно сложенной рядом. Натянул джинсы, краем глаза следя за сидящим на кровати Димой. – Что ты хочешь? — Все равно, — тот улыбался, глядя на него тепло и ласково. Вадим подавил вздох вместе с начавшими просыпаться мыслями. Не надо… Пожалуйста… Если он начнет думать, то сойдет с ума. — Составишь мне компанию? – Вадим наконец справился со своими волосами, небрежно заправив их в хвост, и повернулся к Диме. — Я теперь не самый веселый собеседник, — спокойно ответил тот, улыбаясь все также солнечно. — Мне и не нужен собеседник, — Вадим велел заткнуться заскулившему сердцу. – Мне нужно, чтобы ты просто был рядом. — Хорошо, Вадим, иди, я сейчас, — Дима прикрыл глаза, опуская ноги на пол, и Вадим отвернулся. А потом и вовсе вышел, стараясь не обращать внимания на то, какой болью и теплом отозвалось все его существо на спокойный, беззащитный взгляд. Дима спустился на кухню только через полчаса, когда завтрак уже был почти готов, а Вадим потерял остатки терпения и самообладания: в одиночку бороться с наплывающими мыслями было практически невозможно. Руки почти на автомате делали работу, а вот голова… Была пустой и в то же время разрывалась от мыслей, которые Вадим старался игнорировать. А еще внутри зрело глухое беспокойство за Диму: он слишком долго «спускается». При этом Вадим не слышал сверху ни одного звука – ни шороха, ни скрипа, что практически невозможно в деревянном доме. Это казалось невозможным. Потому что когда беспокойство Вадима дошло до своего предела, и он был готов все бросить, его талию обвили теплые руки: — Прости, я немного задержался. От неожиданности Вадим вздрогнул, чуть не выронив кружку с горячим чаем: — Черт, Дима! Но тот только тихо рассмеялся ему в затылок, а спустя секунду сжимающие талию руки исчезли. Дима обошел его и устроился за маленькой барной стойкой, подперев подбородок. Взгляд Вадима мгновенно прикипел к нему: глаза ласкали бледное лицо и припухшие после его утренних поцелуев губы. — Вадим?.. – Дима тут же отреагировал, напрягаясь. – Что случилось? Ты так смотришь… Вадим тут же отвел глаза, буркнув себе под нос: — Любуюсь… Дима тихо фыркнул, и Вадим поставил перед ним тарелку, полную оладий. Придвинул найденный в шкафу мед и чашку с чаем: — Ешь. — А ты? – Дима потянулся к чашке, глядя на него из-под слишком длинной челки. — И я, — Вадим сел напротив, пододвинув к себе чашку с кофе. — Спасибо, — Дима как-то неловко и жалко улыбнулся, опуская глаза в тарелку и принимаясь за завтрак. А Вадим, аппетит которого, похоже, навсегда исчез после вчерашнего дня, смотрел на его макушку, тонкие пальцы и тихо умирал. От нежности. Боли. Любви. Неловкая, напряженная тишина давила и царапала нервы, но все это отступило куда-то на задний план. Сомнений не было. Вадим перевел взгляд за окно. Хорошая погода, солнце. Вот только все какое-то серое. — Спасибо, — Дима отодвинул от себя тарелку, и Вадим снова повернулся к нему. Покачал головой, глядя на то, сколько съел Дима. Как цыпленок... — Пожалуйста, — Вадим встал из-за стола и, не глядя на Диму, поднялся в спальню. Надел рубашку, привел в нормальный вид волосы, а потом вернулся на кухню. Дима вскинул на него горящий взгляд, от которого сердце сжалось. Не медля и не сомневаясь, Вадим подошел к сидящему Диме, нежно провел по щеке, запоминая это ощущение прикосновения к бархатной коже, потом коротко поцеловал в макушку, зарываясь в пахнущие лесом волосы, и тихо прошептал: — Я люблю тебя… От этих слов Дима вздрогнул, вскинул голову, но Вадим уже отошел. Окинул его какими-то странным, долгим взглядом, а потом просто ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. А минуту спустя за окном послышался удаляющийся гул мотора. Дима бесконечно-долго смотрел на то место, где стоял Вадим, а потом отвернулся. Взгляд заскользил по знакомым стенам, по мебели… И замер, словно споткнувшись о чашку с недопитым кофе. Мгновенное напряжение, а потом идеально-ровная линия плеч сломалась. Дима сжался и вдруг рухнул на мраморную столешницу барной стойки на сложенные руки. Больно… Боже, как же БОЛЬНО!! Вадим… Глаза жгло от слез, тонкое тело сотрясалось от беззвучного плача. А в небеса неслась короткая молитва: — Спасибо… Спасибо за этот подарок. Спасибо… 3. Он не помнил, как прошел день. Только то, что уже привычные тишина и пустота теперь разрывали сердце, да и голова начала не просто мерзко ныть, как обычно. Боль накатывала волнами. Приливая, уменьшаясь, а потом снова возрастая до искр в глазах, она не давала делать резких движений. О прогулке не могло быть и речи, а при мысли о книгах начинало подташнивать. Дима лежал в кровати и мечтал только тихо и, по возможности, быстро умереть. Почему… Почему он должен ждать и мучиться, если все равно конец известен заранее? Шесть месяцев… Еще шесть месяцев. Если бы он не был таким трусом, то покончил бы со всем еще три месяца назад. Вадим, Вадька… Солнышко, зайка, самый любимый… Нет обиды и злости. Все правильно… Ему незачем это видеть. Дима уже не тот, он другой. А Вадим… Все такой же – солнечный, теплый. Пришел, подарил клочок счастья, выкупал в солнечном свете и исчез, как сон. Но такие сны не повторяются. Они просто остаются в сердце до конца. Тело еще приятно ноет от подаренных Вадимом ласк… Как жаль, что нельзя это ощущение продлить навечно. Стиснув зубы, Дима перетерпел очередной приступ боли, а потом осторожно повернул голову. Почти час ночи. Надо поспать. Дать отдых измученному мозгу. До следующей «волны» боли есть несколько минут, он успеет встать и выпить таблетку снотворного. Хоть врач и говорил о нежелательности подобных действий, все же это лучше, чем провести всю ночь, не сомкнув глаз, а потом потерять сознание от переутомления, как однажды уже было. Дима осторожно, стараясь не делать резких движений, потянулся к тумбочке. Приложив немалое усилие, выдвинул ящик. Здесь у него была целая аптечка почти на все случаи жизни, а на самой тумбочке всегда стоял стакан чистой воды на всякий случай. Сейчас как раз был такой «случай». Дима вытряхнул на ладонь маленькую таблетку и проглотил ее, быстро запив водой. На языке осталась горечь, и Дима поморщился, ставя стакан на место и задвигая ящик тумбочки. От слишком сильного движения звякнули стоявшие рядком стеклянные фото-рамки. Дима кинул на них взгляд, а потом, словно обжегшись, отвел его. Нет… Только не сегодня. Вадим улыбался с фотографий так… беззаботно. Дима устало закрыл глаза, чувствуя, как веки наливаются свинцом. Пожалуйста… Пусть сон придет раньше, чем боль. Пожалуйста… Утро выдалось хмурым. Дима буквально заставил себя встать с постели и принять душ. Вода бодрости и настроения не прибавила, а завтракать он не стал: и без этого плохой аппетит пропал окончательно, как только взгляд наткнулся на стоящую на столе чашку с недопитым Вадимом кофе. Вчера заставить себя убрать ее он так и не смог. Надев легкую ветровку, Дима вышел за дверь. Но идти на прогулку отчаянно не хотелось. Лес уже не звал, речка больше не манила: он успел изучить там каждую тропинку и познакомиться со всеми рыбками. Но… Теперь только «прогулка на свежем воздухе» наполняла его дни. Да и врач настаивал. Дима тяжело вздохнул и спустился с крыльца. Мысль о том, чтобы запереть дом догнала его, как всегда, уже на полпути к лесу. Но он привычно от нее отмахнулся: кому он нужен? А в доме ничего ценного нет, кроме его лекарств. Но, как оказалось, он ошибался. Дима увидел машину, как только вышел из леса. Большая, черная, она заставила его сердце вздрогнуть и ускорить шаг, а потом и вовсе перейти на бег, когда до дома оставался десяток шагов. Распахнув дверь, он перелетел через порог и тут же оказался в знакомых, до боли крепких объятиях. Губы обожгло быстрым поцелуем, от которого зашлось сердце, а потом Вадим его отпустил. Отступил на шаг и потянул с него ветровку. Ошарашенный Дима послушно дал себя раздеть и даже завести в зал. А там… Посреди комнаты стояли две большие сумки, которые он помнил еще со времен гастролей. — Вадим?.. – нехорошее предчувствие заставило его похолодеть. – Что это значит? Но наклонившийся к сумкам Вронский только кинул на него предостерегающий взгляд: — Я остаюсь. — НЕТ!! – реакция Димы была мгновенной и сильной. Страх, почти ужас, неверие и где-то на самом дне – благодарность. — Я не спрашиваю твоего мнения, — Вадим медленно выпрямился, сжимая кулаки. Весь его вид говорил о том, что менять решение он не собирается. И уезжать – тоже. – Я остаюсь с тобой, — его взгляд на мгновение вильнул, — до конца. От этих слов Дима вздрогнул, но сейчас не это было важным: — Я не для этого сбегал! Я не хочу, чтобы это кто-то видел! Не хочу, чтобы ТЫ это видел, — в голосе зазвенели слезы, и Дима с силой прикусил губу, надеясь, что боль немного поможет справиться с эмоциями. Черт… Он такой плаксой стал в последнее время! — Ты эгоист, Алексеев, — Вадим улыбнулся вдруг так жалко, — был, есть и будешь. Думаешь только о себе. Хочешь, чтобы я сошел с ума, думая каждую секунду о том, как ты здесь? – Дима отвел глаза, чувствуя зарождающуюся вину, а Вадим продолжил: — Я не оставлю тебя, можешь говорить и делать, что хочешь. Он договорил и отвернулся, ставя точку в споре. Снова наклонился к сумкам, выкладывая собранные явно второпях вещи, а Дима молча вышел из дома. Сел на порог открытой двери и, обняв руками колени, положил на них голову. Мыслей не было никаких. И эмоций тоже. Взгляд бездумно скользил по темной стене леса, не останавливаясь ни на чем. За спиной было слышно, как ходит по дому Вадим, как скрипят под его шагами деревянные ступеньки… В дом словно пришла жизнь, но… Подарком это было или наказанием? Дима не знал. Сердце рвалось от боли и радости. Ему больше не придется разговаривать с фотографиями Вадима, потому что сам Вадим – живой, любимый – будет рядом. Но… Вадим знал другого Диму. А тот, кем он стал сейчас… Даже не тень – пустая оболочка. За спиной что-то зашуршало, а потом Дима оказался в кольце объятий. Вадим сел позади него, обнял руками и ногами, прижав к себе. Зарывшись в волосы, глубоко вдохнул, а потом просто опустил подбородок на плечо, глядя на лес. И тишина вдруг стала другой – не муторно-серой, какой казалось Диме обычно, а легкой, почти цветной. Дима тихо вздохнул и расслабился, откидываясь на Вадима. Тот только прижал его к себе сильнее, коротко целуя в плечо. — Как тебя отпустили? – тихо спросил Дима, следя глазами за тем, как солнце закатывается за лес, окрашивая небо в розовый цвет. — А я никого не спрашивал, — голос Вадима был полон такого умиротворения. – Просто поставил перед фактом. Дима молча принял его слова, и Вадим с облегчением выдохнул. Что бы он ответил, если бы Дима решил расспросить его дальше? Соврать бы он не смог, а говорить правду… Нельзя. Вадим прижался щекой к мягким прядям и закрыл глаза, вспоминая. Костя отпустил его без вопросов и возражений. Только посмотрел в больные глаза и спросил, как Дима. А когда получил в ответ спокойное «жив», махнул рукой. Дане он ничего не сказал, Ритке оставил неплохие деньги, разрешив жить в его квартире, а отец… Ему Вадим сказал всю правду. Правду с самого начала. И про «дружбу» с Димой, и про свою к нему любовь, и про уход из группы, и про то, что уезжает к нему. А когда отец в ответ назвал его «пидором» и запретил переступать порог своего дома, спокойно ушел. Но когда за ним уже почти закрылась дверь, отец остановил его простым вопросом: — Почему? Неужели он стоит карьеры и семьи? Вадим не хотел говорить, не хотел, чтобы это прозвучало, но глаза отца жгли, не давая уйти от ответа. И Вадим ответил: — Он умирает, пап. Я должен быть с ним, — повернулся и ушел, уверенный, что больше никогда не вернется. Отец его не простит, ведь он разочаровал его. Но было все равно. Его жизнь разделилась на то, что было ДО и ПОСЛЕ. Слова Димы стали границей, концом его прежней жизни. И в ЭТОМ мире место было только для двоих. Его и его маленького солнышка, которое он сейчас грел в своих руках. Дима пошевелился в слишком крепких объятиях, а потом Вадим услышал его тихий, со звенящими в нем серебряными колокольчиками, голос: — Спасибо. В ответ Вадим только поцеловал светлую макушку и встал, потянув его за собой: — Холодно становится. Пойдем в дом. Дима безропотно подчинился. А потом они сидели на кухне: Вадим готовил на ужин что-то феерическое, а Дима сидел и молча любовался им – каждым движением, взмахом головы. А когда Вадим начал тихонько что-то мурлыкать себе под нос, сложил руки на столе и опустил на них голову. Глаза закрылись сами собой. 4. Утром Вадим проснулся один. Вторая половина постели была пуста и холодна. Вадим натянул домашние брюки и пошел по дому искать свое пропавшее сокровище. Дима нашелся на кухне. Перед ним стоял стакан с водой, а на ладони лежала таблетка. Вадим застыл на пороге, глядя на то, как слишком бледный Дима медленно, с трудом проглатывает таблетку, запивая ее водой. Стакан с неприятным звоном опустился на мрамор столешницы, и Вадим встрепенулся. Дошел до стойки и взял в руки пузырек с таблетками. Прочитал название, но оно ему ничего не сказало. Он перевел взгляд на Диму, и тот пожал плечами, слабо улыбаясь: — Обезболивающее. Вадим нахмурился, и Дима вздохнул: — У меня болит голова. Все время. Я уже почти привык. Но когда боль усиливается, я пью таблетки. Стараюсь делать это как можно реже, чтобы привыкание развилось не слишком быстро. Сказал и закрыл глаза, пряча за ресницами боль. Вадим прикусил губу и осторожно потянулся к Диме. Запустил пальцы в не расчесанные со сна волосы, начиная легко массировать голову. Дима на пару мгновений напрягся, а потом расслабился. Боль действительно отступала, а от пальцев Вронского по всему телу расходилось тепло. Так хорошо… Боже, как же хорошо… Не сдержавшись, он что-то мурлыкнул, и Вадим в ответ только тихо рассмеялся. Коротко поцеловал в макушку и отстранился: — Хороший котенок… Дима улыбнулся, жалея о том, что волшебство закончилось, но Вадим уже зашел за стойку: — А мой котенок хочет есть? Дима открыл, было, рот, чтобы отказаться, а потом вдруг с удивлением ощутил, что хочет, еще как хочет. Вчера он так и уснул, не попробовав результат стараний Вадима. — Хочет, — Дима кивнул, уже не боясь, что боль вернется. – Котенок хочет попробовать то, что ты вчера приготовил. Вадим улыбнулся и полез в холодильник, вспоминая вчерашний вечер, когда он повернулся к Диме с каким-то вопросом и обнаружил, что тот спит прямо на столешнице, сладко посапывая. Он был таким…милым, таким беззащитным. Уснувшее солнышко. Вадим отложил в сторону ложку и, подняв Диму на руки, отнес его в спальню. Уложил, раздел, укрыл и вернулся на кухню. Семейного ужина не получилось, но не было ни разочарования, ни обиды. Кажется, для этих чувств вообще не осталось места. Вадим улыбнулся своему воспоминанию и принялся накрывать на стол. А потом Дима вспомнил, что они оба еще не умывались, и погнал его в ванную приводить себя в порядок. А когда Вадим вышел, обнаружив уже полностью готового к новому дню Диму, то только сцапал его за руку и потянул за собой. Завтрак прошел в тишине, но на этот раз она была другая, да и Вадим снова почувствовал голод. Даже можно было вообразить себе, что ничего необычного нет. Но, чем дальше, тем больше волнение охватывало Вадима. Он собирался поговорить с Димой, но не хотел его лишний раз тревожить. Даже в мыслях слова подбирались мучительно и медленно, а потом Вадим решил, что пощадить чувства Димы все равно не получиться и лучше все спросить напрямик. Собрав тарелки и вымыв их, Вадим снова устроился перед допивающим чай Димой, и тот мгновенно оторвал взгляд от окна. — Вадим?.. Тот нервно облизнул губы и, мысленно пожелав себе удачи, начал: — Дим… Ты прости, но мне нужно знать. Операция… Она возможна? Чашка на мгновение застыла в воздухе, а потом медленно опустилась обратно на стол. Димин растерянный взгляд скользнул по комнате, а потом остановился на Вадиме. — Нет. Не возможна. Врачи сказали, что опухоль находится слишком близко к важным центрам и шанс на успешный исход меньше одной сотой процента. Спокойный голос, слишком спокойный. Вадим сжал свой стакан с соком. — Значит, обратимся к другим врачам, — сквозь зубы проговорил он, глядя на Диму тяжелым взглядом. – Я не сдамся. И тебе не позволю. Мне понадобятся результаты твоей томографии. — Они там, — Дима кивнул в направлении зала. – Все характеристики и показатели в заключении. Вадим молча поднялся. Хорошо, что он взял с собой ноутбук и положил деньги на счет мобильного Интернета. У всех больших клиник есть свои сайты, на которых можно задать вопрос или получить консультацию. Он найдет Диме врача, который сделает ему операцию. Чего бы это ему не стоило. 5. Вокруг тропинки росла зеленая трава, а Диме казалось, что под ногами шуршат опавшие листья. Он шел по лесу, привычно обходя пни и ямы, но мысли его были дома. Там, где был Вадим. Только теперь Дима мог назвать это деревянное строение домом. Когда в нем появился Вадим. Только… Он скоро уйдет. Ему просто нечего здесь делать. Здесь вообще нечем заняться. А уж неугомонному Вронскому, который жить не мог без друзей-подруг… Он уйдет, действительно уйдет. Найдет какой-нибудь предлог, чтобы поссориться и сбежит. А потом вернется, попросит прощения, и будет навещать раз в неделю. Потом эти визиты станут реже, потому что нет ничего веселого в том, чтобы быть рядом с Димой. Но пока он здесь… Дима возьмет у него все, все что можно. Напитается его светом так, что его хватит на оставшееся время. — Дим, Димка!! – по лесу заметался крик Вронского, и Дима остановился, прислушиваясь к нему, а потом повернул в обратную сторону. Это он знает все тропинки и дорожки, а если Вадим сунется в лес… Ищи его потом. Да и под ноги он никогда не смотрит, а тут столько ям, заваленных листьями. Навернется и что потом с ним делать? Подгоняемый такими мыслями, Дима почти бежал навстречу голосу Вадима, который все еще звал его. Наконец среди стволов деревьев показалась красная ветровка Вронского, и Дима перешел на шаг, пытаясь отдышаться. — Дима! – снова позвал он, и Дима мгновенно откликнулся, пряча улыбку: — Тут я! Не кричи так громко, а то всех белок распугал, — Дима вышел из-за дерева, отряхивая воротник, на который осыпалась сухая кора. — А здесь есть белки? – Вадим замер на месте, глядя на Диму удивленными глазами. Тот чисто, весело рассмеялся, чувствуя, как тонет в голубых глазах. — Какой же ты еще ребенок, Вадька, конечно есть. Это же лес! – Дима подошел к нему вплотную и, обмирая от удовольствия, прижался к нему, зарываясь лицом в расстегнутую на груди ветровку. – Как хорошо… — А ягоды есть? – улыбаясь, Вадим обнял его руками, целуя висок. — Есть, — шевелиться не хотелось, даже для того, чтобы чуть отстраниться и набрать воздуха. — Тогда после обеда мы пойдем за ягодами. А вечером я испеку пирог, — Вадим сам отстранил Диму от себя. Заглянул в улыбающееся и чуть удивленное лицо, коротко поцеловал. – Пойдем домой, солнечный мой, а то все остынет. Дима резко отвернулся. Хотелось не просто плакать, а выть. Столько нежности… И сколько боли она приносит... — Дима?.. – полный тревоги голос Вадима заставил стиснуть зубы и снова повернуться к нему, натянув улыбку. — Все в порядке. Пойдем, а то я немного проголодался, — Дима вложил свои пальцы в руку Вадима и тот тут же их сжал. Улыбнулся чуть растерянно, но молча повернулся и направился к дому, ведя Диму за собой. Тот только порадовался, что здесь нет никого, кто мог бы их увидеть. Хотя, даже если бы и был… Дима ускорил шаг и пошел рядом с Вадимом, чувствуя, как его затапливает тихая радость. Просто быть рядом… А еще потом они пойдут за ягодами. 6. — Алексеев, хватит смеяться! – Вадим стоял посреди полянки, пытаясь вытряхнуть из своих волос высохшую траву и одновременно выпутаться из тонкой паутины. Обиженное выражение на его лице делало его таким милым и беззащитным, но в то же время таким забавным, что Дима не мог удержаться от смеха. Присев на корточки, он смеялся так заразительно, что Вадим и сам начал улыбаться. — Боже, Вадик, ты похож на ежика, только яблочка не хватает. И такой же сердитый, — Дима выпрямился и, тихо всхлипывая от смеха, подошел к Вадиму. – Давай помогу, горе ты мое. Он запустил пальцы в растрепавшиеся пряди, вытаскивая травинки, и Вадим тут же затих, закрыв глаза и блаженно улыбаясь. Дима не удержался и чмокнул его в нос: — Котенок… Вадим приоткрыл один глаз: — Не-а, котенок у нас ты. Дима фыркнул: — Тогда медвежонок. Вадим открыл второй глаз: — А еще варианты есть? Руки Димы замерли. Чуть склонив голову набок, он с улыбкой смотрел на Вадима: — Солнышко. Зайка, — тихо, очень нежно произнес Дима, а потом, не удержавшись, добавил: — Ежик. Глаза довольно жмурящегося Вадима широко распахнулись, а Дима уже отскочил в сторону, начиная смеяться: — Ежик! Пойдем домой, я тебе яблочко дам… — Ах ты! – Вадим рванулся за ним, подхватив по дороге маленькую корзинку, доверху наполненную сладкой полевой клубникой. — Ежик! – Дима показал ему язык, а потом, коротко взвизгнув, кинулся прочь, удирая от Вадима, которому ноша, похоже, ничуть не мешала. Он догнал Диму почти возле самого дома. Потянулся, схватил за куртку и рванул на себя. Не ожидавший этого Дима охнул, покачнулся. Вадим поставил корзинку на землю и, притянув сопротивляющегося Алексеева к себе, накрыл его губы своими. Поцелуй получился долгим и сладким, с привкусом клубники. Но стоило Вадиму отстраниться, как Дима тут же вывернулся из его рук. Отступил на шаг, и, глядя на него шальными глазами, лукаво улыбнулся: — Ежик… — нежно шепнул он, а потом вдруг добавил: — Спорим, я быстрей до дома? – тряхнул головой, отбрасывая волосы на спину и, отвернувшись, припустил к дому. Долетел до него, коснулся рукой до двери и повернулся, показывая Вадиму язык: — Я первый! Вадим добежал до крыльца ровно через секунду, но Димы на нем уже не было – он стоял полуметре и, глядя на него соблазняющим взглядом, наматывал на пальчик прядь волос. Чувствуя, как по лицу расплывается идиотски-счастливая улыбка, Вадим аккуратно, нарочито медленно поставил на крыльцо корзинку с клубникой, а потом резко сорвался с места. Дима ойкнул, но Вадим уже был рядом. Сжал плечо и отскочил. — Ты ловишь! Брови Димы взметнулись вверх в удивлении, а потом он кинулся к Вадиму. Но тот был готов к этому и увернулся. Пальцы Димы сжали воздух, а в следующую секунду Вадим был уже далеко. И Дима кинулся за ним. Садящееся солнце сделало воздух прозрачным и нежно-розовым, песня цикад вплеталась в мальчишеский смех. Они бегали друг за другом, как два ребенка, захлебываясь счастьем. Догнать, коснуться, успеть увернуться от рук, убежать, оглянуться, притормозить, дать себя поймать, ощутить прикосновение нежности, попытаться поймать и опять догнать. А потом… Вскрикнуть от полоснувшей боли, упасть на землю, изо всех сил сжимая голову руками и кусая губы в попытке удержать стон. Вадим залетел за угол, развернулся, готовый быть пойманным: по-другому этого неугомонного зайца не остановишь, а ведь уже скоро совсем темно станет. Но шли секунды, а Димы все не было. И смеха его больше не слышно. Тело мгновенно продрал озноб, и Вадим рванул обратно. В сгущавшихся сумерках светлую голову он увидел сразу, но что-то было не так. А потом до него донесся тихий стон, и Вадим сорвался к сидящему на земле Диме. Упал коленями в траву, растерянно и испуганно потянулся к нему, но когда тот снова застонал, отшатнулся. — Дима?.. – беспомощно позвал он, но тонкие пальцы Алексеева только еще сильнее сжали голову. — Я… — глухой, севший от боли голос Димы заставил Вадима судорожно втянуть воздух. – Сейчас… Все… Пройдет… Вадим стиснул кулаки, оглядываясь. Он не знал, что делать и умирал от страха. А потом появилась злость на себя. Диме плохо, больно, а он даже не удосужился узнать заранее, что делать в таких случаях! Помощник… Но вот через бесконечно долгие минуты Дима облегченно выдохнул. Напряженное до звона мышц тело расслабилось и если бы не Вадим, Дима рухнул бы прямо на землю. Вадим успел подхватить его в последний момент. Прижал к себе, а потом поднял на руки и осторожно, как хрустальную вазу понес в дом. Дима только закрыл глаза. После приступа не было сил даже на то, чтобы дышать. И на то, чтобы успокоить не отошедшее от паники сердце... Вадим внес его в дом, не включая свет, поднялся по лестнице в спальню и аккуратно положил Диму на постель. Выпрямился, но услышав короткий выдох Димы: «Нет… Не уходи…» снова склонился к нему, тихо шепча и лаская дыханием: — Я сейчас вернусь. Только закрою дверь. Ресницы Димы медленно опустились, и Вадим заставил себя отстраниться. На дрожащих ногах он спустился с лестницы, забрал сиротливо стоявшую на крыльце корзинку с ягодой и запер дверь. Все так же не зажигая света и запрещая себе думать, положил ягоду в холодильник прямо в корзинке, а потом сполз по двери холодильника на пол. Дрожащие пальцы заскребли по поверхности двери, а ладонью второй он закрыл рот, давя рвущиеся наружу звуки. Стон, крик, рычание – все это билось внутри, ища выход. Нет, нельзя… Дима не должен… — Дима… — один стон все-таки вырвался. Вадим сильно зажмурился, и перед глазами снова встала сжавшаяся, напряженная фигурка и белое лицо с закушенной губой. – Дима… Вадим с силой мотнул головой, прогоняя рвущую душу картину, и с трудом поднялся. Дрожащие ноги отказывались его держать, но он был упрямее. Сняв ветровку и бросив ее прямо на пол, скинув обувь, он тяжело поднялся по лестнице к Диме. Тот лежал, не шевелясь и тихо, скупо дыша. Вадим только стиснул зубы и, стараясь как можно меньше его тревожить, раздел до белья. Потянулся к одеялу… — Не уходи… — бесцветный голос Димы заставил вздрогнуть. — Нет, зайка, нет… — дрожащие губы слушались плохо, да и голос подводил. Вадим быстро разделся сам и лег рядом с Димой. Тот еле заметно шевельнулся, словно хотел придвинуться ближе. Вадим придвинулся к нему сам настолько близко, насколько смог себе позволить, не боясь причинить Диме новую боль. Невесомо провел кончиком пальца по лбу, носу, очертил контур приоткрытых губ… — Прости, — слова рвались из груди сами. — Прости, что не смог помочь. — Все в порядке, ты и не мог мне помочь, — хоть голос Димы и был тих и все так же бесцветен, в нем больше не звучали отзвуки боли. Вадим грустно улыбнулся: в этом весь Дима… Как бы ему не было плохо, он сделает все, чтобы Вадим не чувствовал себя виноватым. Вадим потянулся вперед и прижался губами ко лбу Димы, чувствуя, как дыхание любимого согревает шею: — Спи, мой хороший. Спи, котенок… — Но ты ведь не уйдешь? – Дима медленно поднял голову, стараясь поймать его взгляд. — Конечно, нет. Я никогда никуда от тебя не уйду. Спи… Завтра будет новый день. Дима закрыл глаза, тихо шепнув: — Спокойной ночи… Ежик… — в уголках губ спряталась слабая улыбка. Вадим тепло фыркнул в светлые волосы, а в следующую секунду дыхание Димы изменилось: он заснул. Вадим подождал полчаса, давая своему любимому заснуть покрепче, а потом осторожно отстранился и встал с постели. С мгновение смотрел на тускло сияющие в свете луны волосы и белое, какое-то неземное лицо… Ангел… Вадим содрогнулся и медленно опустился на колено около кровати. Закрыл глаза, прижимая руки к груди. А потом его отчаянный шепот нарушил тишину: — Пожалуйста… — слова рождались сами. — Я никогда ничего у тебя не просил… Но сейчас я прошу, нет, я умоляю тебя… Пожалуйста, соверши чудо. Подари ему жизнь, — голос на мгновение сорвался, а потом наполнился силой. — Возьми мою, если хочешь. Только пусть он живет. Пожалуйста… Умоляю тебя… Пожалуйста… 7. «Сожалеем, но операция невозможна». Вадим стиснул зубы и ударил по столешнице. Стоящий на столе стакан жалко звякнул. — Вадим? Что случилось? – до Вадима донесся звук Димкиных шагов, а спустя секунду он сам появился в комнате. Вадим поспешно свернул окно браузера и, натянув на лицо улыбку, повернулся ему навстречу вместе с креслом. — Да так, муха достала. Думал, попаду… Димин взгляд скользнул ему за спину: — Ответ еще не пришел? — Нет, — голос Вадима не дрогнул. – Кстати, нам нужно съездить за продуктами. Составишь мне компанию, покажешь дорогу? А то я ведь заблужусь, – он улыбнулся открыто, чуть застенчиво. — Конечно, собирайся. Вадим радостно кивнул и вышел из комнаты, закрыв предварительно ноутбук. Дима опустил голову, пряча за волосами легшую на лицо тень. Ответ пришел. И он был отрицательным. Он и не мог быть положительным. Когда-то… Дима проходил это. Когда метался, судорожно пытаясь найти хоть один шанс на жизнь. И во все эти клиники он обращался. Ответ везде был одинаков – нет. Нет, нет и нет. Но Вадиму знать об этом не обязательно. Пока есть надежда, не будет отчаяния. Все правильно. Все. Правильно. Супермаркет был почти пустой, и они с Вадимом свободно перемещались между рядами со своей тележкой. Вронский тщательно выбирал продукты, внимательно читая надписи на этикетках. Крупы, овощи, фрукты, бытовая химия, куча еще каких-то мелочей. Тележка медленно, но неумолимо наполнялась, а Дима все больше хмурился. Осознанно или нет, но Вадим выбирал именно то, что любил Дима. Конфеты, печенье, его любимое мороженое. Когда Вадим потянулся за пакетиком круассанов, Дима сжал его плечо, привлекая к себе внимание. Вадим повернулся, и Дима, пряча за нежной улыбкой просыпающееся раздражение, мягко попросил: — Вадим, хватит. А то я растолстею, и ты меня разлюбишь. Глаза Вадима на мгновение полыхнули, а потом он, воровато оглянувшись, вдруг рывком притянул Диму к себе, жадно целуя. Не ожидавший этого Дима только коротко охнул в его губы, а потом расслабился, позволив себе короткий миг удовольствия. Вадим отстранился быстро. Разжал руки, отступая на шаг, выдыхая яростно: — Не разлюблю! Никогда! Сказал и тут же осекся. Кинул растерянный, испуганный взгляд на Диму и, коротко бросив: «Я на кассу», ушел, почти сбежал. Дима медленно выдохнул, закрывая глаза. Наказание… Это не подарок, это наказание… За что, Господи? Это было похоже на пытку. Забота Вадима, его желание во всем угодить. Он готовил только самые любимые Димой блюда, мыл посуду, убирал в доме, как послушная жена, не давая Диме даже прикоснуться к нехитрому хозяйству. Практически выучил все медицинские показания и теперь строго следил за тем, чтобы Дима регулярно ходил на прогулку и поменьше читал, чтобы не перегружать мозг и зрительные нервы. Не замечая, как все больше Дима замыкается и уходит в себя, он чуть ли не пел ему колыбельные. А еще… Он смотрел. Смотрел долго, пристально. Лаская взглядом, он словно старался запомнить каждую черточку, каждую ресничку. А Дима задыхался. Сходил с ума от этих взглядов, от нежного голоса. От его ласковых и таких осторожных, невесомых касаний. Отчаянно хотелось близости, стонов, криков, но Вадим, начитавшись о вредности нагрузок на мозг, только мягко отстранялся, гася его страсть своей нежностью. А потом, когда думал, что Дима уснул, выскальзывал из постели и шел в ванную. И Диме только и оставалось, что сжимать кулаки и стискивать зубы, слушая, как Вадим выстанывает его имя в оргазме. С каждым днем, с каждой ночью… И боль усилилась… Дима отложил в сторону книгу и откинул голову на спинку кресла – все равно он не понял ни строчки, голова другим занята. А еще сейчас он стал сильнее чувствовать где-то внутри обратный отсчет своих биологических часов. Когда все это только началось… Когда врач после долгих обследований и сомнений, выложил ему правду, Дима почувствовал, как сдвинулись стрелки. А потом забыл про это, одержимый поиском выхода. А сейчас… Казалось, что кипящее внутри глухое раздражение и отчаяние ускоряют их бег. Бред, конечно. Но если бы Вадим снова стал прежним – чуть циничным, менее заботливым… — Дим?.. – от двери донесся тихий голос Вадима, и Дима открыл глаза. — Да, Вадим? — Я тут тебе клубники принес со сливками, как ты любишь, — Вадим переступил порог, неся в руках большую тарелку, доверху наполненную сладкой ягодой, накрытой белой шапок сливок, и поставил ее на стол радом с Димой. Тот мгновение смотрел на все это великолепие, а потом медленно поднял глаза на Вадима. Вронский смотрел на него с улыбкой и ожиданием. Дыхание Димы пресеклось, но он только успел крикнуть про себя отчаянное «НЕТ!», а потом тарелка полетела на пол от сильного удара. Вадим отшатнулся: — Что… — ХВАТИТ!! – Дима взвился с кресла, сломавшись под напором всех тех чувств, что так долго кипели в нем, не имея выхода. – Хватит носиться со мной так, словно я из хрусталя сделан!! Голубые глаза расширились от шока, непонимания и искренней обиды: — Я только хотел… — Ты достал меня, Вронский! – сознание, вопя от ужаса, пыталось взять под контроль эмоции, но все его попытки разбивались о стену отчаяния, которая затапливала Диму. – Лучше бы ты не приезжал! Ты со мной каждый день прощаешься, думаешь, я не чувствую?! Я не могу забыться рядом с тобой, ты заботишься обо мне так, словно я уже завтра умру. Я не могу больше! Не могу!! – от крика зазвенели стекла в окнах, и Дима почти упал назад в кресло. Закрыл лицо руками, пряча глаза и лихорадочно горящие щеки. — Уходи, уезжай… — Дима… — УБИРАЙСЯ!! – Дима вскинул голову, глядя на Вадима с ненавистью и болью. Уходи, уходи, УХОДИ!! Вадим побелел, покачнулся, а потом молча развернулся и вышел. Спустя пару секунд Дима услышал, как за ним захлопнулась дверь и отъехала машина. А потом из глаз посыпались искры, и комнату наполнил стон, больше похожий на вой. Боль… Была чудовищной. 8. Два дня прошли, как в тумане. После отъезда Вадима, когда боль немного отпустила, Дима дополз до кровати и почти не вставал с нее все два дня. Голова болела сильно и монотонно, заставляя кусать губы и тихо постанывать. А еще все время подташнивало и хотелось пить. Силы, которых приступ итак немного оставил, утекали с каждым часом. Он угасал, как угасает фитилек догорающей свечи. И больше не перед кем было держаться и изображать из себя сильного. Дима лежал на кровати, не сводя взгляда с улыбающегося лица Вадима на фотографии и тихо, беззвучно плакал. От боли, отчаяния. От понимания того, что сам загнал себя в эту ловушку. Виноват, он сам во всем виноват. И то, что Вадима нет рядом – тоже. Он хотел, как лучше, он ведь даже не понимал, почему все это делает. Вадим, Вадимик… — Прости, — мокрые, соленые губы шевельнулись, выпуская на волю тихий шепот. А потом на лицо легла тень, и Дима, стиснув зубы, потянулся к самому нижнему ящику тумбочки. Черт, он слабее новорожденного котенка! От злости сил прибавилось, и он смог достать упаковку со шприцом и спрятанную подальше ампулу с морфием. Когда-то… Когда-то он обещал себе, что не притронется к ней: умирать законченным наркоманом отчаянно не хотелось. Но лимит выдержки иссяк. Ему нужен отдых, он почти не спал двое суток, сходя с ума от головной боли, от которой не спасали таблетки. Просто отдых. Он поспит… А потом попытается придумать, как прожить оставшееся время. 9. — Дима!! – Вадим закрыл за собой дверь и прислушался. В доме было тихо, даже слишком тихо. На мгновении Вадиму показалось, что он пуст, но… Он чувствовал присутствие Димы каждой клеткой тела. – Димка! Но в ответ все та же тишина. Вадим закусил губу. Если он не отзывается потому, что все еще злится… Но Димка не мог злиться долго, не умел просто. А тут два дня прошло. Сердце медленно начало проваливаться в желудок: действительно, два дня прошло, а вдруг с ним что-нибудь случилось? Забыв обо всем, Вадим сорвался с места. Вихрем пронесся по комнатам первого этажа, краем сознания отметил неубранные остатки разбитой тарелки и ошметки клубники. Сердце мгновенно заколотилось где-то в горле. Димка… Он нашел его в спальне. Дима лежал на кровати, в какой-то неестественной позе, обметанные, как при температуре или сильной жажде губы были чуть приоткрыты, но грудь вздымалась равномерно, и Вадим позволил себе немного расслабиться. Ноги тут же задрожали, и он на пару мгновений привалился спиной к косяку, глядя на лежащего на кровати любимого. Господи, какой он бледный! Взгляд скользил по исхудавшему до невозможности телу, сжатым пальцам, а потом словно споткнулся. Вадим с мгновение тупо смотрел на предмет, а затем сделал неуверенный шаг вперед. Ведь это ему кажется, да? Слишком дико и… неправильно. Но шприц, словно издеваясь над ним, никуда не девался, лежал на постели рядом со сжатыми в кулак пальцами Димы. Вадим никогда не видел, чтобы Дима делал какие-нибудь инъекции, только таблетки. Может, обезболивающее? Вадим обошел кровать и тут же наткнулся на пустую крохотную ампулу – если бы он не смотрел на пол, то точно бы не заметил ее и наверняка раздавил. Вадим поднял ампулу и прочитал название. Глаза в шоке распахнулись, он тихо, потрясенно выдохнул, а потом испуганным, инстинктивным жестом открыл створку окна и выкинул ампулу на улицу. Следом за ампулой вылетел шприц. Мелькнувшую, было, мысль о глупости этих действий, Вадим безжалостно задавил. Вина жгла почти невыносимо. Если бы… Если бы он был к Диме чуть внимательнее, он заметил бы, что его что-то мучает. Они поговорили бы, и не было бы этой безобразной сцены, Вадим бы не ушел. И Димке не пришлось бы спасаться от боли наркотиком. Вадим сам во всем виноват. А сколько еще этих «если»? Вадим втянул воздух сквозь стиснутые зубы и начал раздеваться. За эти два дня, пока он был вдалеке, он дико устал. Отсутствие Димы рядом выматывало нервы и не давало спать. А еще эти мысли… Вечер совсем скоро. Он быстро уснет, а завтра проснется вместе с Димой. При мысли об этом, Вадим тихо, грустно улыбнулся и лег рядом с Димой. Тот шевельнулся во сне и потянулся к Вадиму, словно почувствовав его присутствие, и Вронский нежно обнял его, пряча в своих руках от плохих снов и мира. Прижался губами к виску, вдыхая родной запах, тихо шепча: — Люблю… — закрыл глаза, чувствуя, как погружается в забытье. – Люблю. 10. Пробуждение было медленным и мучительным. Диме казалось, что он пытается всплыть со дна океана, но вода сопротивляется, сковывает его. Он отчаянно рвался вверх, к солнцу, которое видел сквозь толщу воды. Еще рывок, еще… Пожалуйста, отпусти… Судорожный вдох, но глаза все еще закрыты. Дима лежал, не двигаясь и размеренно дыша. А потом в сознание начали проникать ощущения. Тепло. Непонятная, но почему-то такая приятная тяжесть. Дыхание. Глаза Димы широко распахнулись, и он тут же утонул в бездонном голубом океане. Какой красивый призрак… — Ты мне снишься? – в тишине его хриплый голос прозвучал почему-то донельзя жалко. Но прижавшиеся к его губам жаркие губы мгновенно разорвали ощущение нереальности. Призраки не умеют ТАК целоваться. — Нет, — Вадим отстранился, пытаясь отдышаться. – Я вернулся. Прости меня, — снова поцелуй. – Прости, я не понимал. Я больше так не буду… — Вадим смотрел в его глаза со страхом и надеждой, а потом неожиданно добавил: — Обещаю, что буду доставать тебя придирками и кормить пригоревшей кашей. Глаза Димы расширились, и он рассмеялся, откинув голову. Но смех тут же оборвался, превратившись в короткий, отчаянный стон, когда Вадим рассыпал цепочку поцелуев по его открывшейся шее. Измученное тело мгновенно вспыхнуло, и Дима, прощаясь со своим рассудком, подался вперед, перекатывая Вадима на спину. Прижался всем телом, жадно, больно целуя. Вадим коротко охнул, пальцы вплелись в волосы Димы, прижимая его голову, не давая отстраниться. — Дима! – почти крикнул он, любимый скользнул вниз по его телу, обжигая короткими жалящими поцелуями. Руки, грудь, живот. – Дима… — бессильно простонал, когда кончики светлых волос заскользили по его бедрам. Но тот отстранился быстро, только раздразнив парой коротких, влажных движений. Поднял голову, кинув на искаженное лицо Вадима бешеный, сжигающий взгляд, от которого тот яростно, бесстыдно застонал, а потом буквально взмыл над ним и одним резким движением насадился до самого конца, громко вскрикнув. Вадим выматерился и силой сжал его бедра, не давая двигаться: — Сумасшедший! Не смей… Но Дима только улыбнулся. Сумасшедше, завораживающе: — Мне хорошо, Вадим… — наклонился, целуя глубоко. – Мне сейчас так хорошо, — отстранился и заглянул в глаза. – Двигайся, Вадим… Давай, хороший мой… Двигайся. Трахни меня, Вадим. Залюби, выеби. Я хочу кричать, хочу стонать… Люби меня… — нагнулся, лизнул губы, а потом вдруг сжал плечи Вадима и перекатился на спину, только вздохнув от придавившей его тяжести. Вадим дернулся, но слова Димы просто расплавили мозг. А сходящее с ума от узости Димы тело требовало им подчиниться. И он сорвался, отдался во власть багровой пелены почти животного желания. Закинув руки Димы за голову и сжав его запястья, он склонился к нему, целуя, кусая, вылизывая его губы. Двинулся вперед, и Дима тут же подался ему навстречу, раскрываясь еще больше. Откинув голову, он подставлял шею под ласки Вадима и коротко вскрикивал каждый раз при каждом новом движении в нем. До упора, до конца заполняющего его. Сильно, жестко, почти жестоко. — Еще… — Дима всхлипывал, метался на кровати, пытаясь вырвать руки из железного захвата. – ЕЩЕ!! В ставших черными глазах Вадима полыхнул огонь: — Хочешь еще, сладкий? – почти прорычал он, заглядывая в безумные глаза кажется сошедшего с ума Димы. – Хочешь?! Тогда получи… — выдохнул он и, отпустив руки Димы, выпрямился. Сжал талию Димы, приподнял его над кроватью так, что на ней остались только его голова и плечи, а потом сорвался в бешеный ритм, буквально надевая Диму на себя и сам подаваясь ему навстречу. Тот закричал в голос, забился, разрывая пальцами простынь. Вадим закрыл глаза, не в силах смотреть на это и откинул голову, тихо поскуливая и сходя с ума от жара любимого тела. Невыносимо… Казалось, что они сгорят дотла, еще до того, как все закончиться. Невозможно… Это выдержать невозможно… А потом по телу плеснуло жидким солнечным светом. Когда Дима замер на миг, зависнув дугой над кроватью, а потом обрушился вниз, безостановочно крича. Когда удерживать бьющееся тело стало уже невозможным. Перед глазами вдруг стало темно, а потом взорвалась вселенная, и Вадим закричал, срывая голос и выгорая изнутри. Умирая… — Ты сумасшедший, — тихо шептал Вадим, осыпая крохотными, нежными поцелуями лицо Димы. Прийти в себя удалось не сразу. Кажется, он даже на пару мгновений потерял сознание. А Дима до сих пор лежал, прижимаясь к нему и, не открывая глаз, дышал чуть тяжелее, чем обычно. — Все было просто великолепно, — тихим, но полным красок голосом ответил Дима, улыбаясь. – Мне так это было нужно… Именно так. Вадим только прикусил губу, сильнее прижимая его к себе. Он все понимал. ТЕПЕРЬ все понимал. — Кстати, как насчет обещанной пригоревшей каши? – Дима открыл глаза, глядя на Вадима тепло и немного лукаво. Глаза Вадима широко распахнулись, а потом он чисто, счастливо рассмеялся: — Проголодался, котенок? — Немного, — Дима опустил ресницы, пряча за ними голодный блеск. Он не ел два дня. И пусть еще вчера при мысли о еде его мутило, сегодня его мутило от голода. Вадим на секунду прижался к его губам, а потом разжал руки и встал с кровати. Его домашние брюки лежали там же, где он их оставил, и Вадим тут же почувствовал укол вины. Димка… Похоже, он не вставал с постели все эти два дня. Господи, так он же умирает с голода! Вадим вспомнил его «немного» и только покачал головой. Димка-Димка… — Спускайся, — Вадим обернулся на пороге, посылая Диме легкую улыбку, а потом вышел. Быстро умылся, решив, что примет душ после завтрака-обеда, и спустился на кухню. Что бы такое приготовить, чтобы было быстро и сытно? -… нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте… — Дима дочитал строчку и захлопнул книгу. Вадим выдохнул и отмер, отлепляясь от столешницы, на которую облокотился, заслушавшись. Димка читал знакомую пьесу играя голосом так… ярко и живо, что перед глазами разворачивались картинки улиц Вероны. — Спасибо, — Вадим потрогал чайник. – Остыл уже… Дима сидел, подперев рукой голову, и смотрел на него. Он спустился на кухню почти час назад, и Вадим попросил его что-нибудь почитать, пока он готовит. А потом ему так понравилось, что он забыл о готовке, и просто устроился рядом, прикрыв глаза и слушая Диму. А тот даже забыл о своем голоде – вид Вадима и удовольствие от чтения… Правда, сейчас желудок сердито напомнил о себе. — Потерпи, заяц, я сейчас все быстро закончу, мне немного осталось, — Вадим суетился, практически летая по кухне. Дима с пару мгновений смотрел на него, а потом сполз с табуретки. Надо бы на стол накрыть… Тарелки, вилки, хлеб… И почему раньше это ему казалось таким нудным? Сейчас это было настоящим удовольствием. В последнее время вообще все подобные, нехитрые действия, доведенные до автоматизма, приносили непонятную тихую радость. Хотя… Если задуматься над причинами... Дима на мгновение застыл около стола с кружкой в руках, а потом мотнул головой, прогоняя эти мысли. Он не будет думать об этом, не будет! Хотя бы потому, что глубоко внутри отлично понимает. Но… — Что случилось? – талию обвила рука незаметно подошедшего Вадима. — Ничего, — Дима пожал плечами, старательно контролируя голос. — Тогда давай есть, а то я тебя скоро вместо бумажного змея запускать в небо буду. Дима улыбнулся, а потом, представив себе эту картину, рассмеялся в голос. И весь завтрак-обед рассказывал внимательно слушающему его Вадиму, как в восемь лет ему в первый раз доверили воздушного змея, и как тот его чуть не унес. А Вадим улыбался, почти не вслушиваясь в Димкины слова: один звук его голоса… Вводил в транс. Он скатывался по позвоночнику, лаская кожу, волосы. И Вадим таял, таял, как пломбир под летним солнцем. — Спасибо, — закончив с едой и отодвинув от себя тарелку, Дима вдруг привстал и потянулся через стол к Вадиму. Мазнул сладкими после меда губами по щеке и отстранился, глядя в глаза. – Сегодня моя очередь посуду мыть. Вадим хотел, было возразить, но тень, промелькнувшая на лице Димы и воспоминание о прошлой ссоре, заставили его проглотить все слова возражения. — Ладно, — он встал, почти демонстративно отодвигая от себя тарелку, — тогда я наверх. Проверю почту. Дима согласно кивнул, пряча под ресницами нешуточное облегчение, и принялся сгружать в раковину посуду. Пользуясь тем, что на него не смотрят, Вадим обласкал взглядом всю Димину фигурку. В памяти тут же всплыло сегодняшнее утро, и Вадим мгновенно отвернулся, гася плеснувшее огнем по телу возбуждение. Нет. Просто нет. Сейчас у него есть дело поважнее. Но… «Операция не возможна». Вадим зло захлопнул крышку ноутбука и резким движением отпихнул его от себя, даже не думая о том, что тот может упасть со стола. Сжал виски пальцами, чувствуя, как начинает ныть голова. Черт, черт, ЧЕРТ!! Ладно… Ладно. Надо успокоиться. И попробовать снова. Он охватил не все клиники и больницы. Где-то должно повезти. Не может не повезти. Он не отпустит Димку просто так. Он вообще его не отпустит. Вадим медленно выдохнул, а потом глубоко вдохнул, отрывая руки от головы. Потянулся за ноутбуком, и тут до него дошло, что он слышит звук мотора машины. Машины?! Откуда?! Вадим вскочил с места и кинулся к окну. Выглянул через занавеску и охнул, глядя на выходящего из машины отца. Почти тут же пришла мысль о том, что Дима там внизу один, и что ему придется встретиться с его отцом один на один, потому что дверь, как всегда, не заперта, а отец в некоторых случаях игнорировал все правила приличия. Вадим кинулся к двери. Скатился с лестницы и почти нос к носу столкнулся со входящим отцом. — Ты что здесь делаешь? – Вадим застыл у подножия лестницы, настороженно глядя на отца. Тот ощутимо вздрогнул, а потом сложил руки на груди. Хотел, было, что-то сказать, но тут из кухни вышел Дима, и отец, окинув его каким-то непонятным, растерянным взглядом, шагнул к нему. Вадим тут же закрыл его собой, пряча за спиной: — Нет, — спокойный голос удивил его самого. — Я хочу только поговорить. — Нет, — Вадим резко вскинул голову, глядя отцу прямо в глаза. – Ничего хорошего ты ему не скажешь, а я не хочу, чтобы из-за тебя и твоего разговора он волновался. Не тревожь его, просто уезжай. — Вадим! Ты обещал! — злой, напряженный голос Димы, раздавшийся над плечом, заставил Вронского вздрогнуть и сникнуть. Но отступать он не собирался. И пусть потом Димка дуется. Лучше пусть сердится на него, чем потом умирает от боли при очередном приступе. Но у Димы было свое мнение на этот счет. Поняв, что Вадим отступать не собирается, он шагнул в сторону, выходя из-за спины. Андрей поймал его прямой взгляд и, повинуясь незаметному кивку, пошел вперед. Миновав разозленного Вадима, он последовал за Димой в маленькую комнату. Переступив порог, выдохнул и подошел к окну. Отдернул занавеску, желая глянуть на то, где же живет сейчас его сын, но тут же забыл об этом, заметив уходящего куда-то по тропинке Вадима. — Куда он? – вопрос вырвался сам собой. — В лес, — коротко ответил Дима, который рядом с отцом Вадима чувствовал себя… не очень уютно. Андрей еще с пару секунд смотрел на удаляющегося сына, а потом повернулся к Диме. Окинул его внимательным взглядом и покачал головой: — Неважно выглядишь… — Спасибо, — Димины губы искривились в улыбке, и Андрей, который вдруг вспомнил, зачем он здесь и с кем разговаривает, опустил взгляд. Собираясь с мыслями и силами. Похоже, Вадим не соврал. Дима выглядит просто ужасно. Похудел еще больше, пальцы подрагивают, бледный… — Я… — странно, но на деле это оказалось сложнее, чем он себе это представлял, — хотел поговорить с тобой. Насчет Вадима. Ты же понимаешь, что он не должен быть здесь, — полувопросительно-полуутвердительно произнес он, и Дима согласно кивнул: — Понимаю. Вы хотите его забрать? — Да, я заберу его, — Андрей встретился со всепонимающим взглядом Димы, и вдруг заторопился, словно оправдываясь. — Он еще слишком молод, чтобы видеть все это. Но ты не останешься один. Если не хочешь возвращаться в город, мы пришлем тебе кого-нибудь в помощь. — Нет, — голос Димы буквально хлестнул Андрея, а потом вдруг смягчился. – Нет, мне никто не нужен. Заберите Вадима. И поддержите его. Я… пытался его от этого уберечь. Наговорил ему много всего, только чтобы он возненавидел и не стал искать. Но Вадим все сделал по-своему, — Дима печально улыбнулся, а потом отвернулся к окну. – Только… — его голос стал совсем тихим, и Андрею пришлось подойти к нему поближе, — обещайте мне… — пальцы Димы сжались в кулаки. Казалось, что ему даже говорить больно. – Когда все закончится… — теперь Дима смотрел в пол, а Андрей вдруг почувствовал, как закололо сердце. – Помогите моим родителям. Я ничего не говорил им, они не знают. Им будет тяжело, — Дима вдруг вскинул на Андрея умоляющий взгляд. – Не бросайте их вот так… Пожалуйста… Изображение перед глазами Андрея вдруг начало дрожать, а потом просто расплылось. Секундная борьба сама с собой была позорно проиграна, когда до него донеслось еще одно умоляющее «пожалуйста». Зло вытирая глаза, Андрей дошел до Димы и резко притянул к себе, прижимая со всей силы. Тот только охнул, но Андрей не собирался ослаблять объятия. — Прости… Прости за все, что думал о тебе. Дима напрягся, уперся руками в грудь, отстраняясь: — Не надо, — тихо проговорил он. – Вы все думали правильно. Просто… Такое заставляет пересматривать свои взгляды на жизнь. Андрей опустил руки, пряча взгляд. Смотреть в глаза этому мальчишке, которого точно знаешь, что переживешь, было невыносимо. — Забирайте Вадима и уезжайте, — Дима отошел и вдруг схватился за спинку стула. Секунду простоял, прислушиваясь к себе, а потом медленно, тяжело направился к двери. – Простите… Мне нужно лечь. — Тебе плохо? – Андрей тут же оказался рядом, готовый поддержать, но Дима вскинул на него предостерегающий взгляд, и он не посмел. Но и уйти так просто он тоже не мог. Как бы раньше он не относился к Диме, сейчас… Все это осталось словно в другой жизни. А здесь и сейчас… Этот маленький, хрупкий мальчишка медленно умирал. Умирал с таким достоинством, что невольно вызывал к себе безмерное уважение. Крепко держась за перила, Дима медленно поднялся на второй этаж. Не оглядываясь на идущего за ним Андрея, зашел в спальню и, словно на этом его силы закончились, тихо, обессилено осел на кровать. Зарылся лицом в подушку, и Андрей, немного поколебавшись, сел рядом с ним на постель, каждую секунду ожидая, что Дима его прогонит. Но тот молчал и, кажется, даже забыл о нем. Андрей стиснул зубы и потянулся вперед. Взял его безвольно лежащую руку в свою, осторожно сжал пальцы. Дима вздрогнул, сжался, но руки не отнял. Андрей медленно опустил голову. Какие же у него тонкие пальчики… Чуть теплые. Внутри невыносимо жгла вина и какая-то отцовская нежность. Когда он только собирался сюда, то готовился к скандалу, крикам, истерикам. К тому, что придется ругаться с Димой: ведь Андрей считал, что это именно он завлек Вадима, держит рядом с собой. А вышло… Он не забирает у Димы-выскочки своего сына – он лишает Диму… Чего? Чего он его лишает? Дима любит Вадима. Чисто, искренне. Иначе никогда не согласился бы на то, чтобы Андрей забрал его. Он переживает за него. А теперь… Но Дима должен его понять: Андрей – отец и беспокоится за своего сына. Тот слишком молод, чтобы смотреть на то, как медленно угасает дорогой ему человек, которому он не в силах помочь. Самое страшное, что Дима как раз его понимает. Андрей медленно поднял взгляд. Кажется, Дима уснул. Или впал в забытье. По сердцу словно лезвием полоснуло. Такой маленький, беззащитный. Дима… Вадим медленно, нехотя возвращался домой, пиная попадающиеся на пути камушки и искренне надеясь, что отец не сделал и не сказал ничего такого, что заставит Диму волноваться. Потому что иначе… Вадим не знал, что значит это «иначе», но кулаки сжимались сами собой, стоило только вспомнить сгорбленную фигуру Димы, сжимающего голову руками. Никто… Никто не посмеет причинить ему боль! Никто! Отец ждал его на крыльце. Прислонившись спиной к закрытой двери, он осматривал окрестности вокруг дома какими-то пустыми, больными глазами, и сердце Вадима невольно вздрогнуло. Он не знал и даже не пытался предположить, о чем отец разговаривал с Димой, но, чем бы не кончился этот разговор, он явно не доставил отцу никакого удовольствия. Вадим медленно подошел к крыльцу и остановился у лестницы, выжидательно смотря на отца. Но тот молчал, глядя куда-то себе под ноги. Вадим выдохнул и ступил на ступеньку. Если отец не хочет разговаривать, это его право, а ему надо проверить Диму. — Подожди, — отец взял его за локоть, когда Вадим поравнялся с ним, и повлек за собой вниз. – Нам надо поговорить. Вадим только вздохнул, а отец вдруг остановился, отпустил Вадима и, резко повернувшись к нему, сказал: — Ты едешь со мной. Я тебя забираю, — Вадим дернулся вперед, готовый резко ответить, но отец только вскинул руку, останавливая его. – Я разговаривал с Димой, он согласен со мной. Мы решили, что тебе нужно уехать. Тебе просто нельзя на это смотреть. — ВЫ решили, да?! – старательно подавляемая внутренняя истерика прорвалась мгновенно, завибрировав криком в горле. – А меня вы спросили? Чего хочу Я?! – он шагнул к отцу, смахивая с щек злые слезы. – Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой, а потом сошел с ума, да? Ты ЭТОГО хочешь?! Андрей вскинулся, давая волю своим эмоциям, которые начали жечь его еще там, на втором этаже возвышающегося за спиной дома: — Мы не оставим его одного, Я не оставлю! Но ты не останешься! Ты молод, у тебя вся жизнь впереди! Ты подумал, что с тобой будет потом?! — У него тоже вся жизнь была впереди, — горько, отчаянно прошептал Вадим, отворачиваясь от отца, не видя, как тот дернулся от его слов. – Я никуда не еду. Я нужен ему, он НУЖЕН мне. Разговор окончен. — Не заставляй меня применять силу! – Андрей сжал кулаки в последней попытке как-то повлиять на сына. Но… — Не заставляй меня поднимать руку на отца! – тот сверкнул темно-синими глазами из-под светлой челки. Зло, обреченно. – Я НЕ ЕДУ! Андрей прикрыл глаза, заставляя себя успокоиться. Криком здесь ничего не сделаешь. Надо по-другому… — А ты знаешь, что тебя ждет? – спокойно поинтересовался он, чувствуя себя законченной сволочью. – Чем дальше, тем хуже ему будет. Он будет жить только на наркотике, он даже не увидит тебя. Он станет растением, нет, даже хуже – просто амебой. Ты хочешь это видеть?! Хочешь быть свидетелем того, как твой любимый ходит под себя?! Будешь его мыть и убирать за ним? Вадим… — Андрей шагнул к нему. — Мы найдем ему лучшую клинику, самый лучший персонал, никто не оставит его одного… — Андрей замер, договорив. Вади развернулся к нему резко, быстро. Андрей заглянул в его абсолютно белое лицо и отшатнулся. — До последнего вздоха… — Вадим почти рычал, сжигая его яростно-горящими глазами. Андрею даже показалось, что тот еле сдерживается от того, чтобы его не ударить. – Каким бы он не был, что бы не делал! Уходи, УЙДИ!! Я не поеду, слышишь, не поеду! Андрей выдохнул сквозь стиснутые зубы. Упрям, упрям, как стадо баранов! — Я еще вернусь, — голос звучал глухо, но зло. – Ты всего лишь сопливый романтик, но жизнь другая. И в том, чтобы быть рядом с умирающим человеком, нет ничего романтичного. Хочешь, чтобы в памяти у тебя осталась только грязь и брезгливость? Вадим закрыл глаза, выдыхая, а потом вдруг спросил: — Ты когда-нибудь любил? По-настоящему, так, чтобы чувствовать себя счастливым только от мысли, что твой любимый человек есть на свете? – поймал растерянный взгляд отца и взросло усмехнулся. – Нет… Тогда ты меня не поймешь. Поэтому уходи. Просто уходи, — Вадим повернулся к дому и бросил: — Я не собираюсь сдаваться. И сделаю все, чтобы найти выход. Кивнув Андрею, Вадим направился к дому, а тот только расстроено выдохнул ему вслед: — Выхода нет, Вадим… Уже слишком поздно… Покачал головой и, больше не глядя в сторону дома, сел в машину и уехал. Вадим проводил его взглядом, пока машина не исчезла за поворотом, и только потом позволил себе расслабиться. Он сел на крыльцо, и изображение перед глазами тут же расплылось. Вадим зло вытер глаза, но слезы все текли и текли, обжигая кожу щек и заставляя его чувствовать себя маленьким, беспомощным мальчиком. Слова отца не задели сердца. И те картины, которые рисовало его воображение – тоже. Вадим в последний раз провел ладонью по лицу, а потом встал. Надо посмотреть, как там Дима. Да и новый запрос надо послать. Быстро, уже почти на автомате отправив очередное письмо в очередную больницу, Вадим пошел в спальню. Не думая ни о чем, с пару мгновений просто смотрел на спящего Диму, а потом раздел его, разделся сам и лег рядом. Дима тут же потянулся к нему, и Вадим с грустной улыбкой прижал его к себе, думая о том, что раньше, еще в той жизни, они никогда не спали, ТАК прижавшись друг к другу. Засыпали рядом, а утром оказывались на разных сторонах кровати, каждый на своей «территории». А сейчас… Вадим всю ночь не выпускал Диму из своих рук, а тот не стремился уйти от его объятий, только прижался еще сильнее. А отец ничего не понял… Врач, персонал… Чужие люди, холод рук и приклеенные улыбки. — Спи спокойно, любимый мой, — Вадим нежно поцеловал уголок Диминых губ. – Я никому тебя не отдам. Никогда. А завтра он попробует сделать Диме массаж, методику которого откопал в Интернете. Говорят, он снимает головную боль. 11. — Мне нужно к врачу, — Дима закончил мыть посуду и повернулся к сидящему за стойкой Вадиму. Тот предсказуемо напрягся: — Зачем? Дима пожал плечами: — Плановый осмотр. Я прохожу его раз в месяц. Последний был как раз перед твоим приездом. Вадим поморщился. Месяц? Он здесь уже месяц?! — Хорошо, собирайся. Я отвезу тебя, — не глядя на Диму и пряча от него свое потемневшее лицо, Вадим вышел из кухни, а потом и из дома, забрав со столика сумку с документами и ключами. Руки на автомате открывали гараж, машину, а голова была занята другим. Месяц… Это значит, что осталось всего пять. Господи, как мало!! Почему так быстро бежит время?! А он еще не нашел Димке врача! — Вадим?.. – Дима сел рядом с ним и пристегнулся. – Что-то случилось? Вадим поспешно натянул на лицо улыбку: — Ничего. Ты запер дверь? Дима тихо фыркнул: — Запер. Вадим покосился на него: — Точно? Дима только вздохнул, и Вадим молча тронул машину с места. Дима нервничает. И старается этого не показывать. Но Вадим теперь слишком сильно чувствует его – любое изменение в настроении, даже в мыслях. Достаточно одного взгляда на его лицо – уголки глаз опущены, кончики ресниц чуть подрагивают. Вадим заставил сердце заткнуться и потянулся к радио. Здесь ловило плохо, но скоро они выедут на трассу, там прием будет лучше… Больница была большой, стерильно-белой и безликой, как в дешевом, но страшном фильме ужасов. Медперсонал сновал по коридорам, возле дверей в кабинеты сидели люди, пугая своими пустыми глазами и сморщенными лицами. Вадим заблудился бы здесь в два счета, если бы не Дима, который крепко держал его за руку, ведя за собой. Вадим послушно шел за ним, не позволяя себе жалеть о том, что напросился с ним, но настроение неумолимо портилось. Хотелось… Хотелось для Димы всего самого лучшего. Приветливого персонала, чистоты, а не стерильности и запаха хлорки. — Мы пришли чуть раньше, — Дима остановился около двери в кабинет и, отпустив руку Вадима, сел на стул. – Подождем. Вадим устало опустился рядом, оглядываясь. Здесь было поспокойней и ощущение больницы было не так сильно. А, к черту, все равно больница. Вадим откинулся на спинку стула и, не глядя на Диму, нашел его руку. Сжал пальцы, безмолвно прося его успокоить. Без слов все понявший Дима прошелся подушечкой большого пальца по запястью Вадима и тот немного расслабился. — Мне точно нельзя с тобой? – в который спросил он, все еще надеясь, что Дима сдастся. Но тот был неумолим: — Вадим… Мы же уже говорили об этом, не будь ребенком, — Дима поджал губы и сжал папку со своими бумагами. – Тебе нельзя туда. Вадим только вздохнул, давая себе слово, что после обязательно найдет способ познакомиться с Диминым врачом. И если тот окажется не таким, каким Вадим хотел бы его видеть, он сделает все, чтобы убедить Диму сменить больницу. Но стоило ему увидеть вышедшего из кабинета врача, как все сомнения разом исчезли. Усталые, явно много видевшие глаза человека в возрасте тепло засияли, когда врач увидел Диму: — Здравствуй, ты, как всегда, вовремя, — и голос его тоже оказался… сияющим и теплым. Дима отпустил пальцы Вадима и, улыбаясь врачу в ответ, поднялся, прижимая папку к груди: — Здравствуйте. Врач профессионально-цепко окинул Диму взглядом, а потом посмотрел на Вадима: — Ты сегодня не один? Дима тут же оглянулся, и Вадим невольно поежился, оказавшись под огнем двух пар глаз: одних — ласкающих и любимых, а вторых – почти подозрительных. — Да, это мой друг, — Дима нежно улыбнулся Вадиму. – Самый близкий. — Это хорошо, — взгляд врача стал теплее. – Ладно, заходи, — он открыл дверь перед Димой пошире и тот переступил порог кабинета, после чего зашел врач, и дверь за ними захлопнулась. Вадим выдохнул и откинул голову назад, прислоняясь к стене. Врач ему понравился. И вовсе не тем, что был похож на доброго дядюшку, а своим взглядом. Именно тем, подозрительным. Видно, он действительно искренне волнуется за Диму. Правда, хотелось бы знать, как он в профессиональном плане, но это, видимо, придется отложить на более позднее время. Как-нибудь выбрать день и навести справки. А сейчас можно заняться более приятным делом. Например, придумать наконец, что подарить Диме. Скоро годовщина их знакомства, и этот день Вадим хотел сделать для Димы особенным. Нужно найти подарок, который бы соответствовал событию и понравился Диме. Может, книгу? Он ведь любит читать. Нет, не пойдет. Абы какую книгу дарить нет смысла, а что именно хочет Дима, Вадим не знает. А, может… Театр? Купить билеты в «Большой» и свозить Диму? А потом снять номер в каком-нибудь отеле, чтобы не возвращаться ночью домой. Они проведут прекрасный вечер – с вином, легким ужином. А все закончится жаркой, нежной ночью. При мысли об этом Вадим усмехнулся. Больше похоже на годовщину свадьбы. Только кольца не хватает. Хотя, почему бы и нет? Он подарит Диме кольцо. Они ведь как-то всерьез думали над этим. Сбежать на пару дней в ту же Англию и вернуться от туда официально женатыми. Но это было в прошлой жизни, да и потом они решили, что не стоит лишний раз играть с судьбой. «Как-нибудь потом», — сказал тогда Дима. Сердце опасно защемило, и Вадим тут же прикусил губу, чтобы боль остановила спешащую наполнить его глаза влагу. Черт, в последнее время он стал таким чувствительным, совсем, как девчонка! Вадим резко выдохнул и открыл глаза. Надо было все же настоять, поговорить с врачом, в конце концов, и зайти вместе с Димой. Хоть видел бы, что с ним делают, а не сидел бы сейчас, сходя с ума от ожидания. Хотя Дима и говорил, что процесс будет долгим, но не настолько же! Вадим встал и прошелся до другого конца коридора, разминая затекшее от долгого сидения тело. Как же он долго… И есть уже хочется. — …спасибо, — донеслось до Вадима, и он резко обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как Дима выходит из кабинета. — Димка! – Вронский тут же рванул к нему, безразличный к тому, как выглядит со стороны и что подумают немногочисленные посетители, забредшие в этот коридор. – Наконец-то! — Надоело ждать? – Дима смотрел на него, чуть склонив голову к плечу и улыбаясь. — Просто соскучился, — голос Вадима упал почти до шепота. – Ну как? Дима пожал плечами: — Все, как обычно. Ничего нового. Вадим тут же выругал себя за этот вопрос. А что он надеялся услышать? Что опухоль чудесным образом рассосалась? — Я есть хочу, — Дима коснулся его руки, привлекая к себе внимания. – Заедем куда-нибудь? Вадим встрепенулся: — Да, конечно! Куда ты хочешь? Дима прикрыл мечтательно глаза: — Куда-нибудь, где мало народа и много полумрака. Меня что-то с утра на романтику тянет, — Дима виновато улыбнулся. — А еще мы попросим зажечь нам пару свечей, — Вадим взял его за руку и повел за собой к выходу. Странно, но шел он так, словно знал здесь каждый угол. – И возьмем отдельный кабинет. Дима фыркнул: — Представь, как это будет выглядеть со стороны. Двое парней ужинают в отдельном кабинете и при свечах. Вадим тут же остановился, резко развернувшись к Диме: — Мне все равно кто и что подумает. — ТЕПЕРЬ все равно? – зачем-то уточнил Дима, и Вадим на мгновение отвел глаза. — Есть разница? Я люблю тебя и готов кричать об этом на весь мир. Дима вздохнул: — И кто из нас романтик? Ладно, пойдем, я видел здесь одно местечко. Вадим облегченно перевел дух и пошел вслед за Димой к машине, отстраненно удивляясь тому, насколько ему стало безразлично чужое мнение. Мораль, запреты… Пусть все катится к черту. Ресторанчик был уютным и, к изумлению Вадима, никто не удивился их просьбе об отдельном кабинете и свечах. И спустя уже пару минут их неровный свет преломлялся в хрустале бокалов, зажигая искры в волосах Димы и его глазах. — Что? – Дима улыбнулся, поймав взгляд Вадима. Тот только восхищенно выдохнул: — Ты такой красивый… Самый красивый. Дима смешно сморщил нос, и его красота стала какой-то другой. Более нежной, щемящей душу. — Зато ты как был ежиком, так им и остался, — проворчал Дима, пряча за словами смущение. Вадим обезоруживающе, как-то беззащитно улыбнулся и Дима, выдохнув, вдруг встал из-за стола. Обошел его и, приблизившись к нему, склонился. Вадим поднял голову навстречу ласкающему, сладкому поцелую. В волосы зарылись пальцы Димы, перебирая их, и Вадим только счастливо выдохнул. Как хорошо… Как безумно, дико, нереально хорошо. Они оторвались друг от друга только, когда за дверью кабинета раздались шаги и шорох. Вадим разжал руки, позволил Диме отстраниться и тот отошел, заняв свое место. И, словно именно этого и ждали, дверь открылась, явив взору официанта с тележкой. Почти не глядя на посетителей, он быстро, профессионально-ловко расставил привезенные блюда и ушел, тихо притворив за собой дверь. Вадим посмотрел на накрытый стол и желудок тут же возмущенно напомнил о себе. Дима рассмеялся: — Приятного аппетита, Вадик. Тот только что-то пробурчал в ответ, занятый салатом. 12. — Я еду с тобой! – Вадим смотрел на Диму, упрямо сдвинув брови, но тот стоял на своем. — Нет, Вронский, нет и еще раз НЕТ! – Дима начал злиться. – Я еду в Москву без тебя! Я хочу купить тебе подарок, а как я это сделаю, если ты постоянно будешь крутиться рядом?! Вадим только поморщился, признавая наличие логики в Диминых словах. Но так просто отступать он тоже не собирался: — Я не буду крутиться рядом! Я отойду! — Вадим, не будь ребенком, — Дима устало выдохнул. – Я туда и обратно. Ты даже соскучиться не успеешь. — Успею, — проворчал Вадим, чувствуя себя в очередной раз проигравшим. – Я скучаю по тебе, даже если ты просто в другой комнате! — Вадим, — протянул Дима, мгновенно оказываясь рядом и обнимая его. – Зайка, солнышко, любимый… Я, правда, ненадолго. Я ведь уже знаю, что подарю тебе, — он лукаво улыбнулся, заметив, как загорелись глаза Вадима. Господи, какой же он еще ребенок! — Хорошо, — обреченно выдохнул Вадим, лаская поцелуем его губы, а потом жалобно попросил: — Только ты недолго, ладно? И будь там поосторожней на дороге. А то я знаю, какой ты водитель… Дима только кивнул. Попытался отстраниться, но Вадим только сильнее сжал его. Нашел его губы и поцеловал сильно, жестко, оставляя красную кайму. «Чтобы помнил», — прочитал в его глазах Дима и, пряча за ресницами боль, выскользнул из рук Вадима. Проверил карманы и, не смотря на Вадима, вышел из дома. Его маленький, старенький «Форд», на котором он ездил до появления Вадима, рядом с черным «монстром» Вронского казался почти игрушечным. Дима провел пальцами по капоту, стирая пыль и грустно улыбаясь. — Привет, старичок… Давненько мы с тобой не катались. Тряхнем стариной? По телу прошлась теплая волна и Дима, уверенный, что получил ответ от груды старого металла, сел за руль. Водитель из него и, правда, был «аховый», но сегодня почему-то все было по-другому. И до Москвы он добрался быстро и без приключений, да и в самой Москве не попал ни в одну пробку. Подарок для Вадима он придумал уже давно. Еще в той, прошлой жизни. Собирался подарить на день рождения, но не успел. А сейчас был самый раз. Только бы не купили… Но и в этот раз ему повезло. Продавщица аккуратно упаковала ему его покупку и даже не поинтересовалась, кому он собрался это дарить, хотя по глазам было видно, какое любопытство ее снедает. Благодарный за ее сдержанность, Дима подарил ей свою самую роскошную улыбку, и вышел из магазина. Сегодня… Ему предстоит еще одно дело. Родительская квартира встретила его запахом сдобы и корицы. Открывшая ему дверь мама с радостным вскриком стиснула его со всей силы, и ему даже пришлось пару секунд забыть о дыхании, пережидая мамину радость. На ее возглас из зала показался отец, и Дима со всей силы стиснул кулаки, глада на то, как его лицо озаряется радостной улыбкой: — Наконец-то, сынок, — отец буквально вытащил его из маминых объятий, чтобы обнять самому. – А то мы уже места себе не находим – не пишешь, не звонишь. — Работы много, — Дима улыбнулся, с отчаянием понимая, что не сможет. Не сможет им ничего сказать. — Ну, расскажи нам, как ты, — мать схватила его за руку и потащила за собой на кухню. Дима покорно последовал за ней, чувствуя спиной теплый отцовский взгляд. Боже, как тяжело, как невыносимо тяжело… И голова начала ныть. Нет, пожалуйста… Только не сейчас, только не новый приступ… Не при родителях. Мама усадила его за стол и заметалась по кухне. Перед Димой появилась его когда-то любимая чашка с чаем, тарелка с пирожками и еще одна – с булочками и корицей, которые он так любил. Мама… словно ждала его. Дима сжал пальцами чашку, не обращая внимания на то, как обжигает кожу горячая керамика. Отец сел напротив, глядя на Диму с улыбкой: — Ну, рассказывай. Дима улыбнулся, как ему показалось – донельзя жалко: — Так нечего рассказывать. У меня все в порядке, живу, работаю в театре. Вчера вот сдали новый спектакль и нас отпустили «на побывку», — он улыбнулся, отрывая взгляд от стола. – Лучше расскажите, как вы тут. Мать с отцом переглянулись, и у Димы екнуло сердце. Похоже, ему не поверили. Или… — Так у нас все, как обычно, — мама махнула рукой, подвигая к нему тарелку с пирожками поближе. – Что-то ты бледный какой-то, сынок. Там вас хоть кормят? Дима невольно вспомнил приготовленный Вадимом вчерашний ужин, и улыбка сама собой растянула губы: — Еще как! Мама облегченно вздохнула и снова засуетилась: — Вот и хорошо, хорошо. А Сашка вот только вчера был, про тебя спрашивал. Дима прикусил губу. К Саше он тоже собирался сегодня заехать, но… Нет. Голова начала болеть сильнее, и Дима испуганно вскочил из-за стола: — Мне пора. — Так рано?! – выдохнула мама. – Сынок… — Мне надо, мам, — Дима попытался улыбнуться, но, почувствовав, как начинают дрожать губы, только сжал их. — Ох, ну давай я тебе на дорожку положу, — мама всплеснула руками и заметалась по кухне. В голову словно выстрелили, и Дима еле успел сдержать короткий стон. — Не надо, мам, я пойду, — собрав все силы, Дима шагнул к двери. Отец тоже поднялся, а мама застыла посреди комнаты, прижимая к груди бумажный пакет с булочками. — Простите… — молчать больше не было сил. – Простите, что так мало побыл с вами. Я… Все скоро закончится и тогда… — изображение перед глазами на мгновение потеряло свою четкость. Не закончив предложения, Дима пошел к двери, стараясь держать спину прямо, несмотря на то, что в голове, казалось, вертится огненная ось, которая наматывает его мозг на себя. На пороге он остановился, оглянулся, смотря на родителей. Его папа с мамой, любимые, дорогие… Родители… Теплые взгляды любящих глаз. Последние. Дима на секунду представил себе, что будет с ними, когда… Когда… Внутренне рыча от боли, Дима шагнул вперед, обнимая их обоих, прижимая их к себе и прижимаясь сам: — Я люблю вас. Я так вас люблю… — Дима… — выдохнул отец, обнимая его, а мать только почему-то коротко всхлипнула. Дима поцеловал каждого в щеку, а потом, не глядя им в глаза, резко повернулся и ушел, почти сбежал. Вылетел из подъезда, радуясь, что окна квартиры выходят на другую сторону, сел в машину и только потом отпустил себя. По телу прошла дрожь, и в салоне маленькой машинки забился стон, больше похожий на вой. Боль физическая накладывалась на боль душевную, усиливала ее и заставляла сжиматься на заднем сидении машины в отчаянной попытке справиться с обезумевшим телом. Больно… Невыносимо… По лицу текли слезы, но он даже не замечал их. Но тонущий в агонии мозг все еще отдавал приказы, и, повинуясь им, Дима вслепую нашарил в кармане пузырек. Не рассчитав силы, крутанул крышку, и таблетки просыпались на пол. Зажмурившись от новой волны боли, он опустил руку, нашарил одну таблетку и проглотил, даже не заметив ее горечи. Сейчас… Сейчас… Надо только потерпеть. Все скоро… закончится. 13. Вадим метался по дому, тихо рыча и даже не осознавая этого. Димка, сволочь любимая, уехал черт знает когда, на улице уже темно, а его еще нет! И связь ни к черту, то есть, то нет. Вадим с тоской кинул еще один взгляд на дисплей телефона, на котором издевательски светился значок перечеркнутой трубки и еле сдержался от того, чтобы не швырнуть бесполезный мобильник в стену. Ну, где он может быть? А вдруг с ним что-нибудь случилось? Черт, надо было плюнуть на все его возражения и ехать с ним! И какого… По потолку комнаты полоснул свет фар, мягко мурлыкнул мотор, и Вадим в мгновение ока оказался перед дверью. Рванул ее на себя и еле успел поймать практически перелетевшего через порог Диму от этого рывка. Тот только ойкнул, а потом Вадим с силой прижал его к себе, выдыхая: — Ненавижу! Ненавижу, Алексеев! — Прости, — заторопился Дима, виновато заглядывая ему в глаза. – Прости, прости, я знаю, что ты волновался. Но сначала я попал в пробку, а потом у меня на трассе закончился бензин, пришлось ждать кого-нибудь, кто готов поделиться, — он смотрел на Вадима глазами брошенного котенка, а тот не знал, плакать ему или смеяться. В конце концов, он просто прижался щекой к его волосам, чувствуя, как его затапливает облегчение, и начинают дрожать ноги. — Горе мое луковое… — прерывающимся голосом шептал он, покрывая маленькими, нежными поцелуями уставшее, чуть более бледное, чем обычно, лицо Димы. – А я уже не знал, что делать. Что только не думал… — Я знаю, прости, — Дима прижался к нему, словно прячась в его руках. – В следующий раз я никуда без тебя не поеду. — В следующий раз я тебя никуда и не отпущу, — проворчал Вадим, с трудом опуская руки и позволяя Диме выскользнуть из своих объятий. — Договорились, — Дима сверкнул глазами из-под челки. – Тогда в качестве компенсации за твои нервы, я подарю тебе твой подарок сейчас. А потом куплю еще один, — Дима выжидательно улыбнулся и, дождавшись от Вадима ответной неуверенной, а потом вдруг ставшей откровенно детской улыбки, протянул ему купленный подарок, который все это время не выпускал из рук. Глаза Вадима тут же загорелись, и он очень осторожно принял подарок. Отнес его на кухню и начал медленно его разворачивать, кидая на Диму предвкушающие взгляды. Шуршащий ворох оберточный бумаги рос, а вместе с ним росло и его волнение. Странно, откуда вдруг такая реакция? Но сердце почему-то норовило уйти куда-то в свободное падение. И вот наконец… Большая коробка, обитая темно-синим, почти черным бархатом, и Вадим застыл на месте, чуть недоуменно глядя на нее. Что там может быть? Она такая высокая, почти с пивную бутылку. Вадим кинул на Диму взгляд, получил от него ободряющую улыбку, резко дернул крышку и… По комнате эхом прошелся его восхищенный вздох: на бархате цвела хрустальная роза. Красная роза. Не веря своим глазам, Вадим протянул руку и очень осторожно провел кончиком пальца по одному лепестку, ощутив гладкость и прохладу хрусталя. Словно… Словно живая и настоящая. Только электрический свет преломлялся в ее лепестках, искрами рассыпаясь по комнате. И, кажется, Вадим даже слышал, как поет хрусталь. — Нравится? – спросил Дима шепотом, подходя ближе к Вадиму и прижимаясь к его руке. Тот только что-то тихо всхлипнул, а потом резко развернулся и крепко-крепко обнял Диму. Зарылся лицом в его волосы, чувствуя, как задыхается и начинает мерзко ныть сердце. — Спасибо… — выдохнул он. – Спасибо, спасибо, спасибо… Это самое прекрасное, что я когда-либо видел в своей жизни, — серьезно сказал он, отстраняя Диму от себя и заглядывая в его лицо. — Я рад, что тебе понравилось, — Дима опустил ресницы и Вадим, обреченно застонав, склонился к нему, ловя его губы. Медленно, нежно целуя. Руки Димы скользнули под его рубашку, и Вронский вздрогнул. Отстранился, чувствуя, как по телу поднимается волна жара. — Пойдем наверх, — Дима поцеловал его быстро, но глубоко, а потом потянул за собой к лестнице. И Вадим, как в тумане, словно зачарованный, пошел за ним. Дверь спальни, освещенной только лунным светом, порог, кровать, на которую Дима его мягко толкнул, заставив сесть на краешек. Отступил назад, попав в лунную дорожку и, не спуская с Вадима сияющих глаза, начал раздеваться. Медленно, не играя и не пытаясь соблазнить. Но от этого у Вадима все больше темнело в глазах. Дима… Его Дима… Самый любимый и родной. Вадим только судорожно выдохнул, когда Дима, уже полностью обнаженный, подошел к нему. Зарылся в его волосы и, закрыв глаза, начал их перебирать, наслаждаясь скользящим между его пальцев шелком. И Вадим, которому все больше казалось, что он попал в какую-то нереальную, сумасшедшую сказку, только тихо застонал. Притянул Диму к себе, лаская губами плоский живот, слизывая с нежной кожи лунный свет. — Мой… — шепнул Вадим, подчиняясь рукам Димы и отстраняясь. — Твой, — согласно выдохнул Дима, коснувшись домашней футболки Вадима и потянув ее вверх. Тот послушно поднял руки. Штаны он снял сам, а потом, поймав руки Димы, поцеловал поочередно маленькие ладошки. Дима вздрогнул, напрягся, словно хотел вырвать свои руки, но Вадим уже откинулся назад, на спину, увлекая его за собой. Принял в объятия худое тело, рассыпал цепочку поцелуев по шее, ключице, вырвав у Димы тихий стон. — Маленький мой… — Вадим ласкал его тело руками, чувствуя, как его затапливает нежность. Щемящая, почти болезненная. Дима лизнул его губы, а потом перевернулся, оказавшись прижатым к постели сильным телом Вадима, тот, по спине которого прошлись, рисуя узоры, кончики пальцев, выгнулся, закрывая глаза, бездумно наслаждаясь лаской. Страсть не туманила рассудок, она просто была. Жила своей жизнью, билась вместе с сердцем, растворялась в крови. Сияющая в лунном свете кожа Димы звала, манила, и Вадим, не в силах сопротивляться этому зову и своему желанию, начал нежно изучать распростертое под ним тело. Так, словно это был их самый первый раз. Каждый изгиб, каждую впадинку. До темноты в глазах, сорванного дыхания и звучавших серебряными колокольчиками стонов Димы. — Вадим… — тонкие пальцы то сжимались в его волосах, то, словно извиняясь, нежно перебирали пряди. – Вадим… Любимый… Пожалуйста… Вадим навис над Димой, заглядывая в тонкое лицо и глаза с расширившимися зрачками. Дима облизнул пересохшие губы и вдруг попросил: — Поцелуй меня… Вадим ту же склонился к нему, вылизывая его губы, проникая так глубоко, как только можно. Секунду, минуту, вечность длился этот поцелуй, после которого из сознания исчезло все, все мысли. Только ощущение обнаженного, горячего тела рядом. И целый мир в любимых глазах. Вадим мог бы остаться в нем. Хотел остаться. — Люби меня, — припухшие губы Димы шевельнулись, выпустив шепот, больше похожий на мольбу. – Люби, прошу… Целуй, не отпускай… — Никогда, — в синие глаза Вадима плеснуло тьмой. – Не отпущу… Никогда… — он целовал Диму отчаянно, нежно, сильно. – Никогда… Люблю… Люблю. Дима медленно закрыл глаза, что-то пряча за ресницам. Откинул голову, и его ноги разошлись в стороны. Вадим судорожно выдохнул и, рассыпая поцелуи по напряженному телу, двинулся вниз. Дима только сжал простынь, когда оказался весь целиком в плену жаркого рта. А потом закричал, когда Вадим, наигравшись, скользнул ниже. Краска стыда бросилась в лицо Димы: никогда раньше… Это… Это слишком. Дима дернулся, сводя бедра, и Вадим выпрямился. Потянулся вверх и, лаская кончиками пальцев его лицо, тихо шепнул: — Пусти меня… Пожалуйста… Доверься… Дима… На лицо Димы легла тень и Вадиму на секунду показалось, что он не… Но напряженные ноги расслабились, бедра снова разошлись. — Спасибо, — нежный, благодарный поцелуй, и Вадим начал все сначала. Шея, плечи, руки, грудь с манящими бугорками, которые было так приятно целовать, а потом слушать завораживающие стоны Димы. И снова жаркий плен умелого рта, а потом – бесстыдная ласка самого потаенного. Дима стонал уже почти жалобно, чувствуя, как неумолимо сходит с ума, когда Вадим наконец оставил его. — Хочу… — чуть переведя дыхание, шепнул Дима прямо в целующие его губы. – Хочу, Вадим, хочу… Тебя, тебя всего. Вадим только прикрыл глаза, пытаясь взять под контроль сходящее с ума тело. А потом… Вторжение было медленным, мучительно-осторожным и сладким. Дима чувствовал каждый миллиметр, проникающего в него Вадима и только сильнее кусал губу, давя внутри рвущийся наружу крик. Сердце бешено колотилось о ребра, влажные волосы прилипли ко лбу. — Вадим! – крик все-таки вырвался. Когда Вадим дошел до конца, до самой точки и остановился, словно издеваясь, дразнясь. – Вадим, пожалуйста… — Дима плакал в его руках, под ним, чувствуя тяжесть его тела. – Пожалуйста… Он еще почувствовал, как сцеловывают слезы с его щек горячие губы, а потом перед глазами рассыпался фейерверк и взвыли все нервные окончания, когда Вадим двинулся в нем. А дальше… Кажется, вселенная начала сжиматься, готовясь к новому взрыву. Дима подавался вперед навстречу каждому движению так жадно, так… сладко. Вадим только все сильнее стискивал зубы, чувствуя, что еще немного, и он начнет кричать. Кричать громко, бесстыдно, без остановки, выплескивая кипящие внутри него жажду и огонь. В голове билось только одно: Дима, Дима, Дима… Люблю… Это было сказкой, мечтой, чем-то нереальным, сумасшедшим. Хотелось растянуть этот миг на вечность. Но… Слишком сильное движение, и Дима вскинулся, задрожал и, крича, рассыпался на миллионы маленьких пылающих звездочек. И каждая шептала, кричала: — ЛЮБЛЮ! Вадим в ответ глухо, отчаянно застонал, а потом все-таки позволил крику вырваться наружу. Тело словно опустили в кипящий металл, и теперь оно – обожженное, чужое – чувствовало только одно: дрожащего, тихо стонущего Диму, прижимающегося к нему. На последнем стуке сердца Вадим дотянулся до его закрытых глаз, целуя поочередно закрытые веки, тихо шепча: — Люблю… Ночь была похожа на качели. Вадим то забывался тяжелым, муторным сном, то вскидывался, стоило Диме только пошевелиться в его руках или громко вздохнуть во сне. Где-то внутри жег и не давал успокоиться иррациональный страх, что когда утром Вадим откроет глаза, Димы рядом не будет. И он стерег, стерег каждое его движение, каждый вздох. Только когда темнота комнаты стала проницаемой, он смог свободно вздохнуть. Утро… И Дима с ним. А потом провалился в глубину, заснув крепко, сильно. 14. — Вадииим?.. – протянул Дима, откладывая книгу в сторону и запуская пальцы в волосы лежащего у него на коленях Вронского. – У нас остались еще те конфеты, которые ты в последний раз брал? — Хочешь конфетку? – выплывать из сладкой дремы не хотелось до ужаса: все же ночь оказалась тяжелой, и он не выспался. — Хочу, — Дима обезоруживающе и совсем по-детски улыбнулся. Вадим добросовестно нахмурился, пытаясь вспомнить. А потом виновато отвел взгляд: — Боюсь, что не осталось. — Ты их все съел? Ну, ты и лось, — почти восхищенно протянул Дима, спихивая голову Вадима со своих колен. — Ежик мне больше нравился, — проворчал тот, вставая и кося взглядом на часы. Двенадцать дня. Если он поедет в магазин сейчас, то к обеду как раз успеет. Сегодня все равно готовить ничего не надо: со вчерашнего дня еще осталось. — Может, и нравилось, но ты как был лосем, так им и останешься, — Дима подобрал под себя ноги, сразу становясь маленьким и трогательно-хрупким. — Я куплю еще коробку. А лучше две, — Вадим оглянулся в поисках своей рубашки. – Тебе что-нибудь надо? — На спинке, — Дима кивнул в сторону висящей на стуле рубашки, и Вадим, благодарно ему улыбнувшись, начал одеваться. – Нет, мне больше ничего не надо. Только конфет. Он смотрел на Вадима прямо и улыбался, но что-то в его глазах заставило сердце застонать, почти завыть. И видимо, что-то отразилось на его лице, потому что Дима обеспокоено нахмурился: — Вадим? Что случилось? Вронский досадливо мотнул головой: — Нет, ничего. Ладно, жди, я вернусь к обеду, — он наклонился к Диме, собираясь легко поцеловать в макушку, но тот поднял лицо, ловя его губы своими, целуя очень нежно и долго. — Осторожней там, не гони, — тихо шепнул Дима, отрываясь и проводя кончиками пальцев по лицу Вадима. — Обещаю, — Вадим как-то криво улыбнулся и вышел из дома. Завел и вывел машину из гаража, покосившись на «Форд» Димки, который тот вчера так и не загнал под крышу. Маленький, аккуратный, он идеально подходил Диме. Вадим только улыбнулся ему, как старому знакомому, а потом проехал мимо, выезжая на дорогу. Но нужных ему конфет в местном магазине не оказалось. Можно, было, конечно, съездить в супермаркет в городе, но это еще часа два-три. Вадим заколебался. С одной стороны – хотелось побаловать Димку, тем более он в первый за все это время сам что-то попросил. А с другой – он тогда опоздает к обеду, да и Димка будет волноваться. Вадим вытащил из кармана мобильник, искренне надеясь, что ему повезет и сейчас, вот именно сейчас связь будет нормальной. — Да? – голос Димы слышался, как из другой вселенной. Глухой, какой-то севший… — Дим, я задержусь немного, ты не волнуйся, ладно? – Вадим заторопился, боясь, что связь прервется. – Часа на два-три. — Хо…шо… — Дима куда-то пропадал, но разобрать его слова можно было. А потом связь все-таки прервалась. Вадим досадливо поморщился, но дело было сделано. Он предупредил Диму и теперь можно ехать. Супермаркет, в котором они обычно брали продукты, встретил Вадима кучей воздушных шариков у входа и толпой народа на крыльце. Похоже, разыгрывалась какая-то лотерея. Вадим оглядел людей и решил зайти с другой стороны, благо, что дверей в магазине было предостаточно со всех сторон. Здесь действительно было тихо, спокойно и Вадим беспрепятственно прошел внутрь, устремляясь к полкам со сладостями. Кажется, так полюбившиеся Димке конфеты были здесь. Он возьмет две коробки, а лучше сразу три, потому что ему самому они тоже нравились. Вадим взял конфеты с полки и тут же пожалел о том, что не взял корзинку: коробки были большими, громоздкими и нести за раз три штуки было проблематичным. Решив вернуться за корзинкой, Вадим положил коробку на место и развернулся. А потом… Его буквально пригвоздил к полу взгляд смутно-знакомых глаз. И вообще где-то он… — Это ведь вы тогда приезжали? – мужчина, стоявший радом с ним с тележкой, смотрел, казалось, прямо в душу. – С Димой. Димой Алексеевым. Врач! Ну, конечно же, как он мог забыть?! — Да, я, — Вадим улыбнулся. — Дима рассказывал, что вы живете с ним и помогаете. Вадим молча кивнул, а врач почему-то нахмурился. Кинул взгляд на конфеты, которые Вадим вернул на полку, а потом вдруг спросил: — Тогда почему вы сейчас не с ним? Сердце мгновенно провалилось в желудок, но сознание еще ничего не понимало: — Что? — Он вам не сказал… — понимающе выдохнул врач, и Вадим с ужасом увидел в его глазах жалость и сожаление. Колебание, которое почти мгновенно сменилось решимостью. – Дело в том, что его опухоль начала быстро прогрессировать. И… — казалось, что ему трудно говорить, но он все-таки закончил: — Сегодня истекает его срок. Глаза Вадима в шоке распахнулись, но рассудок отказывался верить в то, отчего сердце начало разрываться на ошметки. — Нет… — тихо выдохнул он, отступая от врача, как от прокаженного и налетая спиной на полки. Коробки конфет загремели и посыпались на пол. — Сожалею, — врач смотрел на него, стиснув ручку тележки так, что побелели пальцы. И тогда Вадим закричал. Громко, отчаянно, закрывая рот ладонью. А потом сорвался с места. Натыкаясь на полки, толкая людей, он бежал к выходу, а перед глазами стояло лицо Димы, каким он видел его в последний раз. Улыбающимся, красивым до боли. Фотоэлементы еле успели открыть дверь, и Вадим вылетел на улицу, не слыша за спиной криков охраны. Изображение перед глазами плясало, и машину он нашел только потому, что его словно кто-то вел. Одной рукой выводя машину со стоянки, другой он пытался набрать номер на телефоне. Связь… Ну, пожалуйста… Прошу… Гудки. ПРОШУ! Гудки. Вадим зарычал и утопил педаль газа до упора. Чудом увернулся от летящей в лоб машины. Плевать! К черту все!! Быстрее, быстрее! По лицу текли слезы, но он даже не замечал их, только то, как болит сердце… — Не смей… — из груди рвался шепот-стон. — Не смей, слышишь, не смей сбегать от меня! – крик забился в машине. – Не отпущу! Не отпущу… Роза-подарок и подарок-ночь… Пожалуйста… Пожалуйста… Нет… Выставил, заставил уехать, чтобы остаться одному. Чтобы не увидел Вадим… — Сволочь… Ненавижу!! – Вадим зло смахнул рукой слезы с щек и машина чуть не ушла из-под контроля. Вадим еле успел ее выровнять. – Только живи… Знакомая дорога, еще пара поворотов… Дом вырос, как всегда, внезапно. Вадим выскочил из машины почти на ходу. Кажется, он не выключил двигатель. Кажется, она сама поехала дальше. Вадим громко, отчаянно застонал и рванулся к крыльцу. Почти сорвал дверь с петель, перелетел через порог и… Пустота. Она навалилась сразу, погребла под собой, оглушила. Вадим покачнулся, а потом тряхнул головой и пошел к лестнице. На первой ступеньке сердце пронзила острая, сильная боль, и ему пришлось остановиться, чтобы немного отдышаться. Боже, какая длинная лестница… Дверь в спальню была чуть приоткрыта, и Вадим просто толкнул ее, почти вваливаясь следом. Дима лежал на кровати, закрыв глаза и чему-то улыбаясь. Вадим облегченно выдохнул: спит. Всего лишь спит. На дрожащих ногах, он подошел к постели и потянулся поцеловать, желая разбудить, поделиться своим страхом. Но любимые губы обожгли холодом. Вадим отшатнулся, а потом снова кинулся к Диме. Сжал плечи и начал его трясти, безостановочно повторяя только: — Нет… Нет, нет, нет… Проснись. Ну проснись же! Но только голова моталась из стороны в сторону, рассыпая светлые пряди. Лежащая на подушке рука бессильно соскользнула, из пальцев на постель выпал белый маленький прямоугольник. Вадим отпустил Диму и, как во сне, потянулся к тому, что выпало из рук Димы. Фотография. Его, Вадима, фотография. Как говорил Дима – его самая любимая. Вадим закрыл глаза, внезапно успокаиваясь. Внутри расползался холод и покой. Вадим бережно спрятал фотографию в карман рубашки, потянулся к лицу Димы. Пальцы заскользили по закрытым векам, вискам, щекам, подушечки прошлись по губам. А потом их маршрут повторили губы, забирая остатки тепла. Вадим встал и, кинув на кажущегося спящим Диму ласкающий взгляд, вышел из комнаты. Он обещал позвонить отцу, когда все закончится, а нормальная связь только на кухне. Вадим спустился по лестнице и первое, что увидел, это лист бумаги, лежащий на столе и придавленный подаренной Димой розой. Вадим спокойно вытащил записку и поднес к глазам, читая написанные ровным, красивым почерком летящие строчки. «Вадим, любимый мой, прости, что все это так… Но я знаю, что сделал правильно – ты не должен был это видеть. Спасибо, что все это время был со мной. Спасибо за то, что любил меня. За то, что ты есть. У тебя все будет хорошо – я верю в это, я ХОЧУ этого. Для меня, ради меня – не СМЕЙ уходить за мной! Проживи эту жизнь за себя и меня. А я всегда буду рядом. ВСЕГДА. Люблю. Люблю. Люблю. Дима». Вадим дочитал последние слова и, нежно улыбаясь, спрятал записку в карман к фотографии. Так, ладно, теперь отец. Странно, но связь отличная. — Папа? – спокойный голос не дрогнул и не сорвался. – Звоню сказать, что все закончилось. — ЧТО?! – отцовский крик ударил по ушам, но внутри ничего не дрогнуло. – О чем ты?! — Его больше нет, — Вадим повернулся к окну, провожая взглядом садящееся за лес солнце. – Я прошу тебя организовать все, как следует. Тишина в трубке заставила Вадима улыбнуться, а потом мягко произнести: — Все в порядке, пап. Все уже в полном порядке. — Возвращайся домой! – кажется, отец еле сдерживает истерику. – Слышишь, немедленно! Я все сделаю. — Хорошо, пап. Только с Димой попрощаюсь. — Вадим… — ему показалось или в голосе отца действительно зазвенели слезы? — Все, пап, до встречи, — Вадим нажал кнопку отбоя и положил телефон на стол. Провел пальцем по лепестку хрустальной розы, а потом пошел наверх, в спальню. Закрыл за собой дверь и лег на кровать рядом с Димой. Притянул его безжизненное тело к себе, устроил на своем плече потяжелевшую голову и, прижавшись щекой к его волосам, закрыл глаза. И снова услышал любимый, глубокий голос. Вадим, любимый мой, прости, что все это так… Но я знаю, что сделал правильно – ты не должен был это видеть. Первая встреча. Сначала удивление, потом – неприятие. А после – дикое желание просто увидеть еще раз. Спасибо, что все это время был со мной. Сутками вместе. И разлука даже на час казалась катастрофой. Спасибо за то, что любил меня. Сначала – страх. Потом почти ненависть, когда понял, что любит. Это невозможное, сумасшедшее создание. За то, что ты есть. А ОН терпел, все терпел. Ссоры, друзей, пьяное веселье… У тебя все будет хорошо – я верю в это, я ХОЧУ этого. Он научил не сдаваться. Научил улыбаться, когда плохо и больно. Для меня, ради меня – не СМЕЙ уходить за мной! Да, Дима, да… Проживи эту жизнь за себя и меня. У тебя была мечта. Я помню, что была. Но почему не могу вспомнить, о чем ты мечтал? А я всегда буду рядом. ВСЕГДА. Я знаю. Знаю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Люблю. Странное место. Хотя, нет, это же их лес! Вон старая береза, в последний раз Вадим собирался вырезать на ее сухом стволе сердце с их инициалами, но Дима отговорил. И река близко. Только тумана над ней он никогда не видел. А это… Это же Димка! Стоит на берегу и, гладя на него, ласково улыбается. Но как же, разве он не… На лицо Димы легла тень, и Вадим поспешно шагнул к нему, забывая все свои мысли. Но Дима отступил назад, не давая сократить расстояние между ними. Вадим нахмурился и упрямо пошел к нему. — Не смей! – крикнул Вадим удаляющейся фигурке и сорвался на бег. — Нет! Не надо! – ветер донес до него любимый голос, полный отчаяния, но Вадим только стиснул зубы. На секунду остановился на берегу, краем сознания отмечая, что Дима идет по глади реки, а потом, не раздумывая, шагнул вперед, и темные воды сомкнулись над его головой. Он не успел даже испугаться, когда его запястье обхватили и рванули вверх, вытаскивая из реки на берег. Вадим вскинул голову, но только и успел заметить, как вытащивший его Дима снова начинает отступать. — НЕТ!! – Вадим рванулся вперед, схватил его за руку и дернул к себе. Поймал полный ужаса взгляд любимых глаз, а потом просто прижался к его губам. Теплым, живым губам. И сердце разорвалось. Разлетелось, попрощавшись резкой, невыносимой, но короткой болью. Дима в руках его задрожал, всхлипнул в целующие его губы и вдруг подался навстречу, отвечая жадно, жарко. Целую вечность длился это поцелуй… А потом Дима оттолкнул его, отрываясь. Кинул страшный взгляд и вдруг закричал, закрывая лицо руками. Отчаянно, почти дико. Вадим подался вперед, но Дима только отшатнулся, глядя на него сквозь пальцы, а потом простонал: — Ты не должен… Ты не должен был… А Вадим вдруг улыбнулся, поднимая голову навстречу голубому небу. Как легко. Свободно. Хорошо. И нет сожалений, только немая благодарность за то, что позволили… — Мое сердце все решило за меня, — Вадим опустил голову, лаская Диму взглядом. Тот на мгновение замер, а потом потянулся к нему. Обнял, прижимаясь: — Люблю… — Люблю, — словно эхо, повторил Вадим, закрывая глаза и позволяя абсолютному счастью наполнить каждую клеточку. – Теперь навсегда… 15. Машину подбрасывало на ухабах, но Андрей только сильнее стискивал зубы: ощущение потери гнало вперед, запрещая прислушиваться к воплям врача, которого он чуть не силком выволок из больницы. Одна его часть не верила, не хотела верить. Дима не мог уйти, просто не мог. Еще слишком рано. Его срок еще не подошел. А другая часть… Голос Вадима был СЛИШКОМ спокойным. Так разговаривают люди, которые вдруг потеряли все. Дом… Сердце дернулось и провалилось куда-то вниз. Резко затормозив возле крыльца, Андрей выскочил из машины и, забыв о докторе, рванул входную дверь на себя. Не заперта. Заметался по комнатам, безостановочно зовя то Вадима, то Диму, а потом застыл, как изваяние у подножия лестницы на второй этаж. Страшно… Страшно сделать первый шаг. Жутко до дрожи в пальцах. Андрей сглотнул и заставил себя оторваться от пола. Дверь в спальню была плотно закрыта, и Андрей на миг даже замешкался, колеблясь. Стучать? Почему-то эта мысль показалась бредовой, и он просто взялся за ручку. Открыл дверь и переступил порог. С пару мгновений просто смотрел перед собой, а потом сполз по стене, как марионетка с обрезанными нитями. Казалось… Казалось, что они спят. Прижавшись друг к другу и чему-то тихо улыбаясь во сне. И Вадим защищает, прячет Диму в своих руках, как делал это всегда. Внутри что-то завибрировало, и Андрей на автомате закрыл рот рукой, давя крик. Мимо кто-то прошел, но он даже не понял этого. А врач подошел к кровати и, склонившись к мальчикам, принялся их осматривать. — Это ваш сын? – доктор убрал руку с шеи Вадима, и Андрей глухо ответил, не сводя глаз с мальчишек. — Да… — Он чем-нибудь болел? Андрей внезапно улыбнулся, чувствуя, как сознание медленно, но неумолимо затягивает тьма: — Только тем, кто рядом с ним. Надеюсь, что он и сейчас рядом с ним… Врач шокировано посмотрел на него, растерянно говоря в пустоту: — У него отказало сердце... — Сердце… Просто отказалось работать, — Андрей всхлипнул, пряча лицо в ладонях. – Как же так, Вадим? Как же так… Конец