Волнение сердца

«Я люблю тебя». Три слова. Необходимых. Важных. Нужных. Но их можно заменить и иными словами. Звучание будет другое, но ведь смысл один. Я говорил тебе эти три слова по-разному: «Люси, мы сможем!» «Люси, твоя стрепня самая вкусная!» «Люси, я спасу твоё будущее!» «Люси, давай выиграем вместе». И каждый день, смотря на тебя, я думаю об одном и том же: «Как мне сделать тебя счастливее? Как сделать так, чтобы ты не знала горя?» Я делил с тобой постель, изредка просыпаясь из-за твоих всхлипов и громко стучащего сердца. Обнимая тебя, я верил, что дарю тебе безопасность, и, возможно, так и было… Но затем, через месяц, или, может, больше, это снова повторялось. Ты снова будила меня своими ночными кошмарами. И раз за разом я теряюсь: «Что я делаю не так?» — Нацу, — однажды начала ты, засыпая. Я лежал рядом, укрывая тебя одеялом, с шишкой на голове от твоего удара: стоило, наверное, тебя предупредить, что я хотел придти. — Иногда мне снятся сны о моей маме, — тихо, почти шёпотом, но я разобрал каждую букву и даже то, что ты хотела утаить: страх. — И что там происходит? — задал я вопрос, который мучил меня из ночи в ночь. Я не хотел показывать тебе свои хмурые брови и тяжёлый взгляд, которые появились из-за беспокойства о тебе, не хотел давить на тебя, но не мог утаить беспокойства: руки сами полезли к твоим, будто пытаясь отыскать в твоих ладонях силу. — Нацу, — обернулась ты. Твои карие глаза, два омута, в которых я готов был тонуть, сверкали, отражая полную луну. «Ты прекрасна». — С тобой всё в порядке? — и пальцы, коснувшиеся моего лица, стали толчком. Будто внутри кто-то проснулся: кто-то яростный, кто-то, у которого есть к тебе уйма вопросов. — Люси, ты иногда… — начал я, а внутри меня уже разнесло: пару минут назад я хотел просто уснуть, а сейчас у меня в голове океан невысказанного. «Как ты можешь так сильно менять меня одним касанием?». — Раз в месяц ты плачешь во сне. Почему? — я сам не заметил, как мои брови поползли вверх, и, видимо, моя гримаса была хуже некогда, раз ты проронила слезу. Я растерялся, и страх снова обуял меня, заставив мои руки прижать тебя к себе. «Не плачь». — Мне… — всхлипывая, — мне снится наш особняк… Мама стоит прямо перед дверью, махая мне рукой, зовя внутрь… Но стоит мне побежать к ней навстречу, особняк загорается спичкой и горит, — я чувствовал телом, как она покрывается потом, чувствовал это колотящееся от страха сердце под своей грудью. — И мама… тоже горит, — видя её слёзы, ощущая дрожащие руки в своих, я внезапно понял: она хотела рассказать мне это уже давно. Хотела, но не решалась. У неё, как и у меня, были миллионы вопросов, на которые она не могла найти ответ. «Моя маленькая принцесса». Я хотел передать ей своё спокойствие. Хотел — не словами, а прикосновениями — показать, что она в безопасности. Хотел, чтобы она больше не скрывала от меня так много. Подняв её голову, держа за подбородок, я прильнул к её губам. Её движения были робкие, но и мои были такие же. Я боялся, что она откажет, что не примет меня, оттолкнув, но через секунду она ответила. «Ты в безопасности». «Хочу делиться с тобой своим теплом вечно, Люси. Хочу быть причиной твоего покоя». Ты стеснялась, и я стеснялся тоже. Когда я запутался в одеяле, ты хихикнула, и я улыбнулся тебе. «Мы с тобой одно целое». Тебе было страшно: вцепившись ногтями мне в спину, ты оставляла там царапины. Но я был нежен, и ты успокоилась, отдавшись мне. «Наши поцелуи под огромной луной тому доказательство». «Я люблю тебя, Люси, и буду с тобой до конца».