Я прибит к тебе

      Я впервые в жизни полюбил. Нелюдимый одиночка, я посвятил себя ей, как монах посвящает свою жизнь Господу. Она меня приняла. Таким, каким я был. Нелюдимого. Отстраненного. Не могущего говорить.       По-своему она меня любила. Она всегда прикасалась ко мне. Или смотрела. Без слов. Я открыл ей мир, основанный на ощущениях. Она привыкла ко мне. И я ее обнимал, как оберегал. Она была моим сокровищем, бесценным, великолепным. Сокровищем, которое меня погубило.       Тело согнулось от удара. Послышался звенящий звук. В молчаливом безмолвии я упал на колени. Медленно закрылись глаза – или подступила темнота.       Я поднял голову. Я сидел в вагоне поезда. За окнами проносилась темнота. Я посмотрел по сторонам. Ни слева, ни справа попутчиков не было. Поднял голову. Напротив меня сидела женщина. Безликое лицо частично скрывал шарф. Пальцы сжимали невидимый поручень – в паре сантиметров от настоящего. За ее спиной пронеслась полоса света. Неясные очертания падающего дельтаплана пересекли ее отражение в окне. Светлая лента пропала, видение тоже. Словно оно существовало только в границе света. В забытом мире вечной катастрофы.       Рядом с ней сел старик. Глаза скрывала тень шляпы. Он повернул голову, посмотрел в сторону нашего движения. Губы слабо улыбались. Он был уверен, что когда-то мы выедем из темного туннеля. Выедем, остановимся у станции. И встретят нас те, кого мы давно не видели.       Тело наклонилось в сторону. Темнота кольцом смыкалась вокруг виденного. Я падал до последнего удара сердца. Второго удара не последовало. Второго удара я не почувствовал…       Падать было больше некуда.       Я сидел, поджав ноги. В этом вагоне никто никогда не падал. Большинство пассажиров уверено сидят на своих местах, никогда их не меняя. Те, кто в вагоне недавно, иногда ходили. Поезд ехал. А они ходили, как по земле. В месте, постоянно движущемся, нельзя упасть. Можно только стоять и ждать неизвестного. Или сесть, смирившись с ним же.       Я не помню, сколько уже нахожусь в этом вагоне. Поезд не останавливался. Мы ехали без времени. Темнота за окном отражала почти пустой вагон.       Я склонил голову. Посмотрел на вытянутые руки.       За моей спиной блеснула золотистая лента. За ней другая – холодным, острым светом. Руки заныли, словно испытав в один момент невыносимую нагрузку.       Холодный свет второй ленты сменился теплым красным. Руки на мгновение погрузились в невидимую воду – прозрачно-алую. Как рубиновое стекло.       Я оглянулся. Бесшумно скользила мимо черная темнота.       Если бы можно было здесь сойти с ума. Я бы понял то, что перестаю понимать.       Здесь, в тишине глухо стучащих изнутри колес, пропадали все звуки. Здесь, в пространстве отсутствующего времени, растворялись воспоминания. Здесь, в окружении таких же безликих и забытых, каждый был один.       Стучание – под нами, над нами, вокруг нас, везде – напоминало о другом стуке. Таком же, который некогда двигал этими людьми. Таком же, который двигал этот поезд вперед. Стук, который звучал без передышки. Ощутимо. Но не слышимо.       А этот стук мы слышим. Только не изнутри, а снаружи. Общее, давящее стучание вместо личного, укромного стука.       Если бы можно было сойти с ума.       Здесь не было понятий. Не было никаких воплощений. Не было чувств. Только пространство. Неведомое. Бесконечное.       Живущее. Но не живое.       Удерживающее. Но не держащее.       Просто здесь не было выхода. Здесь не было ничего.       Темнота за окнами посветлела. Я оглянулся вокруг. Люди сидели на местах. Головы не поднимали. Одна девушка в соседнем вагоне чуть повернулась. Она вошла в вагон после меня. Наверное, тоже увидела.       Темнота стала серой.       Я оперся локтями о колени. Положил голову на сомкнутые ладони. Те, кто недавно вошли, могли это видеть. Мы с ней ехали недостаточно долго, чтобы забыть о прошедшем пути.       Серая темнота засеребрилась. Плавно раздробилась на большие неровные куски. Быстро измельчилась на маленькие кусочки. Они летели мимо окон.       Словно все наше прошлое и прошлое этих людей было записано на бумагу. На множество листов бумаги, которую сожгли. Тот, кто спалил ее, дул изо всех сил. Гнал прочь обрывки прошлого.       Или рассыпал над нами другой лист. Истлевший. Старый. Лист забытого прошлого.       Оно миновало нас, оставшись позади. Мы ехали сквозь него, приближаясь к несуществующей цели.       Настоящее путешествие, не имеющее конечной.       Я встал возле стены. В серебристых рамках висели ее фотографии. Каждое изображение смотрело на меня. Каждое фото запечатленным моментом прошедшего висело на этой стене.       Она подошла. Я взглянул на нее. Мое сокровище выглядело расстроенным. На лице дрожала маска неуверенности. Непонимающе изогнулись брови. Непонятно искали, за что зацепится взглядом, глаза.       Резко посмотрела вверх. Мне в глаза. Не говоря ни слова, коснулась своей ладонью моей щеки. Я удержал ее руку. Закрыв глаза, упал на колени.       Ее вторая рука потянулась к моему плечу. Она склонилась надо мной. Прерывисто задышала, словно вот-вот заплачет. Зажатая ладонь задрожала. Я стоял перед ней на коленях. Ощущал ее пошатнувшийся выбор.       Она присела напротив меня. Молча обняла голову рукой, прижимая ее к своему плечу. Пропущенные сквозь пальцы волосы успокоили.       Слова растаяли в воздухе.       Изменчивая Фортуна не бросила любимого фаворита.       Я откинулся назад. Серебристые хлопья начали редеть. Время вернулось за тем, что потеряло.       Все прошло быстро. Я только моргнул. Еще раз на мгновение погрузился в собственную темноту. Остался в ней.       Она вздохнула. Я поднял голову с ее плеча. Сцепленные на ее животе руки разжались. Мое сокровище, любимое, бесценное, рывком поднялось на ноги. На меня она не смотрела.       Я не слышал слов. Я прочитал по губам.       Веки дернулись. Я вздохнул. Остатки прошедшей метели шершаво коснулись окна. На долю секунды. На половину вечности.       Ты права.       Я открыл глаза. Темнота за окном вернулась. Никаких воспоминаний. Никакого прошлого. Никакого себя.       Никакого будущего.       Ничего.       Мимо меня прошли люди. Я взглянул на них исподлобья. Несколько мужчин шли по вагону. Серые плащи потрепаны. Деревянные лотки в руках избиты. На лицах – маска печали. Они ходили от пассажира к пассажиру. Безликие люди их не видели. Те, кто не поднимал глаз, не замечали. Они видели множество ног, идущих по вагону.       Один продавец подошел ко мне. На лотке ничего не было. Я поднял на него глаза. Возле уголков рта залегли скорбные морщины. Глаза потухшими фонарями смотрели вниз. Он видел много таких, как я. Он переживал за всех в этом поезде. Пока сам стал мало чем от нас отличаться.       Я посмотрел в пустеющий лоток. Покачал головой. Продавец отошел. Слишком неясное количество моего существования прошло в этом вагоне. Я не имел уже ничего ценного – ни воспоминаний, ни чувств. Мне нечем было платить за возможность узнать свое последнее зло.       Они прошли мимо. Показалось, поезд замедлил движение. Ерунда. Этот поезд никогда не останавливался. И эти люди тоже. Они двигались против движения поезда. Я ощутил себя пустеющим перроном, мимо которого медленно прокатился пустой вагон.       -Прости меня…       Тлеющий уголек, согревающий наедине, погас. Как раньше, она уложила мою голову к себе на колени. Теплые руки прошлись по волосам. Задержались на щеках.       Просили очнуться ото сна. Звали к себе. Умоляли вернуться.       Только несчастье проливает слезы.       Жаль, я тогда уже ничего не слышал. Тогда я уже был в поезде.       Если бы я помнил, я бы не сел в вагон. Я бы вернулся в место, где он меня подобрал. Я бы нашел то, что его вызвало. Я бы остановил того, кто отправил меня в это путешествие.       Но я забыл. Поезд размывал границы сознания. Я не замечал, что темнота за окном рассеивается, открывая очертания комнаты без света. Я не замечал светлых полосок за спиной, освещающих сложенные руки полупрозрачным алым. Я переставал замечать себя.       Мягко откинулся на спинку. Съехал на сидение. Лежа боком, смотрел в вагонное окно. Руки сами по себе потянулись к животу. Скрестились, сжимая ткань футболки. Я моргнул, прикрыл глаза. Потом закрыл их вовсе.       Неслышимые колеса стучали подо мной, надо мной, везде. Неощутимо, но слышимо стучало нечто неизвестное во всем теле.       Безжизненный вагон стучал всем существом, как живой человек.       Неживой, я ощущал стучание всего себя. Как стоящий на границе.       Я скосил глаза на лампы сверху. Я точно знаю. Когда-то поезд остановится. Когда-то мы выйдем отсюда. Все. Те, кто вошел недавно. Те, кто начал забывать. Те, кто сидят долго.       Мы выйдем. И нам дадут время. Мы вспомним оставленное позади прошлое. Увидим, чему подверглись в настоящем. Поймем, что ждет нас в будущем.       Мой конец в конце пути. Не останавливайся, поезд. Беги к цели.       Может, там, где я все вспомню, я снова встречу ее. Я смогу прикоснутся к ней. Взять ее к себе. Ощутить, что мое сокровище снова со мной. Ощутить, что она никогда не разомкнет переплетенных пальцев. Понять, что она никогда больше не скажет ни слова.       Слова все портят. Они разделили ее и меня. Навечно. Или на долю секунды.       Я закрыл глаза. Она точно там будет. Все там будут. Всем дадут второй шанс.       Я надеюсь, я встречу тебя снова.