Ведьма?..

Промозглый туман от и до пропитал все затхлые грязные улочки и переулки этого огромного серого города, как и различные зловония, с коими люди никак не могли справиться. Над головой насмехалось серое небо, лил бесконечный дождь, орошая землю и обливая холодными каплями мои обнажённые плечи. В руках дрожала сальная свеча, которая почему-то не потухла, распущенные огненные волосы стелились по ветру. Я смотрела куда-то вдаль, ничего не видя вокруг себя, лишь жалкая обшарпанная телега, на которой я ехала, рассекала туман. Дрожала от беззвучных рыданий, которые словно приступ падучей охватывали моё насквозь продрогшее тело. Грубая ткань дешёвого сукна, из которого была скроена рубашка обречённого, промокла и неприятно липла к телу, хотя, впрочем, это уже мелочи. Моё имя Катриона Уайт, я – дочь и наследница богатейшего графа, Джона Уайта. Была… А теперь я – обречённая на смерть. С самого детства я была окружена роскошью. Отец с матерью очень баловали свою единственную дочь, у меня было всё. Признаюсь, я на многих смотрела свысока, пока не проявился мой дар. Я тогда вместе с нянькой убежала к речке, купаться. Речка находилась за городом, поэтому мне пришлось пересечь немало улиц, прежде чем я достигла бы цели. Но внезапно за поворотом увидела котёнка. Это милое и пушистое существо протяжно и жалобно мяукало – у него было сильно изъедено ушко. Видимо, малышу было очень больно, и я, со всей тогдашней детской наивностью, прониклась состраданием. Почему-то очень, очень захотелось ему помочь… Вздохнув, я слегка потрепала малыша по головке. Это всё, что я могла – подарить ему лишь ласку и улыбку. Отец с матерью не позволили бы мне принять такого больного котёнка, но тут… на моих глазах его ранка абсолютно затянулась. Я тогда очень испугалась. Вот так впервые проявил себя мой дар. Спонтанно и весьма неожиданно, но я… больше я его не боялась. Да, по всей Европе сжигали ведьм, но мой дар нёс только свет, только благо. Я решила сохранить и развить его по мере возможности. Вырастая, я попутно изучала пределы своих возможностей. Как оказалось, я могла излечивать любые болезни, если только у меня есть искреннее желание помочь. А оно у меня было, так как болезни и эпидемии стали самым страшным проклятием нашего времени, забирая тысячи жизней. Каждый раз, видя больного или умирающего, я просто не могла найти в себе силы пройти мимо, зная, что могу помочь. И помогала, прося людей просто не выдавать меня. Те боялись моей силы, но благодарно молчали. Когда мне исполнилось семнадцать, я велела тайно выстроить маленький домик из одной комнаты, где делала бы отвары и принимала посетителей. Люди хлынули, ища помощи. А, получив её, убегали, открещиваясь от «нечистой силы», но я всё равно помогала. Однажды, когда я копалась средь своих кореньев, дверь привычно скрипнула, пропуская тёмную мужскую фигуру. В мою пропитанную различными запахами комнатку вошёл новый посетитель. Я привычно накинула на голову глубокий капюшон, надеясь быть неузнанной – всё-таки наследницу огромного состояния многие знали в лицо. - Вы – целительница Катриона? – Низкий, чуть вибрирующий голос раздался совсем рядом. - Да, - я присела на жёсткий табурет и жестом предложила гостю то же самое, - Чем вы заболели? Сквозь полутьму комнаты я чётко ощущала на себе его пронзительный взгляд. - Ничем серьёзным, - усмехнулся он, - всего лишь простуда. Я бы хотел просто удостовериться, правду ли о вас говорят в народе. - Обычно люди приходят ко мне не за этим, - возмутилась я. - Значит, я буду первым, - улыбнулся незнакомец. Мне было отчего-то любопытно взглянуть на него, и я зажгла свечу. Он был высок и широкоплеч. Черты его лица были довольно правильными, одежда – опрятной и дорогой. Его бы можно назвать красивым, если бы не слишком хищный взгляд исподлобья. - Теперь покажитесь и вы. – Тон его был явно приказным, видно, он занимал какую-то важную должность. Я отказалась, и, вылечив эту простуду, решила как можно быстрее выпроводить гостя, но он был явно не настроен на это. Гость представился Джонатаном, не назвав фамилии, и принялся весьма дипломатично, аккуратно меня расспрашивать. Вот уж верно, болтун – находка для шпиона, это про меня. Мой новый знакомый умел разговорить человека. Уже спустя минут пятнадцать я ему рассказала всё, что только можно, кроме своего полного имени, хотя и ограничивалась обтекаемыми фразами. А потом… Потом моя болтливость и любопытство возжелали мщения, к тому же, сегодня посетителей больше не было, и мне было ужасно скучно. Он оказался простым горожанином, зажиточным торговцем, промышляющим торговлей тканями и пряностями. Вот так мы с ним познакомились… Он стал приходить очень часто, просто так. И всегда умел развеивать обыденность моей жизни и скуку ожидания. Нет, посетителей было немало, но он всегда появлялся тогда, когда у меня было свободное время. С ним было интересно разговаривать на любые темы, и постепенно для меня стало жизненно важным смотреть на него украдкой из-под капюшона, с улыбкой наблюдая отблески пламени свеч в его необычных, небесно голубых глазах. Иногда он любил молча наблюдать, как я помогаю людям, к тому же, он ничего так и не сказал по поводу моего дара. Это уже что-то, так как я привыкла, что люди боятся его. Однако я так и не показала ему своего лица и не назвала имени. Я что-то записывала, не заметив, что он подошёл слишком близко. И, возможно, не заметила бы, если бы капюшон не сдёрнули с моей головы. Охнув и выронив перо, я инстинктивно обернулась. Джонатан стоял совсем рядом, с интересом разглядывая меня. На его лице не было ни удивления, ни узнавания. Только улыбка. Мгновение я возмущённо молчала, не зная, как выразить всю полноту впечатлений по этому поводу. - Так не честно! – Всё, на что меня хватило. - Жизнь почти всегда несправедлива, - вновь улыбнулся он, присев на табурет рядом, - И как можно было скрывать такую красоту? Мне оставалось лишь смутиться. Я – высокая, с длинными рыжими волосами, узкой талией и россыпью мелких веснушек на молочно белой коже. Многие считали меня красавицей, но одно дело слушать лесть и дежурные комплементы родовитых лордов, другое дело – от Джонатана. Я не могла с точностью сказать, кем он стал для меня за те полтора года, что мы знакомы. Не друг, нет, что-то большее, но и не рыцарь из романов, из которых я брала всё своё понимание любви. Однако с того дня я научилась доверять ему. Назвала своё имя, поделилась всем, о чём молчала. Он не упрекал меня, и от этого было определённо легче. Теперь мы любили гулять вместе по вечерам, купаться, брызгаясь водой, как дети, и даже просто молчать в присутствии друг друга. Всё это стало неотъемлемой частью жизни. Всё шло прекрасно, в моей жизни было даже некоторое подобие идиллии, пока однажды мой папа просто взял и не проснулся… Когда можешь что-то исправить, жизнь кажется в тысячу раз легче. За это время я привыкла, что могу исправить многое… но тут не смогла. Это было очень несправедливо. Хотя к такому возрасту уже пора было бы усвоить, что мир состоит из несправедливости, но я словно не замечала этого, упорно стараясь даже в отпетых убийцах видеть хоть что-то хорошее. Даже Джонатан смеялся над этим моим качеством. Он считал, что наивность во многом мешает жить, а я не соглашалась. Владение поместьем вновь перешло к дедушке, которому было уже под девяносто, потому что поместьем мог управлять только мужчина. Дедушка этого категорически не хотел, поэтому против моей воли заключил мою помолвку с наследником соседнего графства. Я даже пыталась сбежать из дома, но не получилось. Я не знала, как жить дальше, потому что теперь меня окружали и управляли моей судьбой совершенно чужие мне люди. Единственным человеком, с которым я могла поделиться своей печалью, был Джонатан. Я исцеляю людей от болезней, он – исцелил мою душу и сердце от печалей. В мире холода и враждебности, коими меня окружали даже спасённые мною пациенты, он был моим островом тепла и надежды, где я всегда могла найти покой и утешение. Он мог просто осторожно обнять меня, и я все свои проблемы забывала. Это было ни на что не похоже, сильнее Жизни и Смерти, необходимее воздуха, выше целого мира. Это – любовь. Та, от которой хочется радостно улыбаться и верить в чудо. Не та приторная из рыцарских романов, а земная и живая, но гораздо более возвышенная. Таких, как ты сжигали на кострах. Таких, как ты священники боялись. А я обожествлял тебя в стихах, А я хотел, чтобы тобою восхищались. Таких, как ты старались избегать. Таким, как ты в глаза смотреть не смели. А я часами о тебе умел мечтать И слушать: о тебе ли шепчут ели? Таких, как ты не знали на балах. Таких, как ты туда не приглашали. А я тонул в пронзительных глазах, И упивался собственной печалью. Таких, как ты не смели обижать, Но отвернись – так зло плевали в спину. А я от всех тебя желал оберегать, Кричал, что не отвергну, не покину! Любил тебя, тобою восхищался! А ты смеялась с искоркой в глазах, А я любил, но все же убеждался: Не зря таких сжигали на кострах. Автор: Асия Мы мечтали о семье и детях в небольшом домике у очага. Эти мечты просты и банальны, но именно они наполняют человека силой и надеждой. Но нашлись люди, которые каким-то образом узнали, что графская наследница и целительница Катриона – одно лицо. Сначала начались шепотки за спиной, потом недовольство… и, наконец, кто-то написал докладную в инквизицию. Впрочем, подобное было предсказуемо – человеку, сообщившему имя ведьмы, отдаётся всё её имущество. А так как замуж я выйти не успела, то вывод напрашивается сам собой. Меня взяли под стражу и пытали. Из-за пелены боли я мало что помню… но по истечении трёх дней издевательств суд вынес приговор – костёр. Джонатан потратил большую часть накопленных денег, чтобы спасти меня. Он даже сумел проникнуть в мою камеру, но поздно: раны, нанесённые мне, были уже не совместимы с жизнью, мне остались считаные дни. Забавно и горько: я спасала других, а саму себя не сумела. И вот теперь я лежу безмолвной сломанной куклой в этой старой телеге, которая везёт меня к страшной и мучительной смерти, хоть и не осталось на мне уже живого места от ран. Вокруг лишь промозглый туман, Бьёт дождь по сырой земле. Вокруг - лишь зло и обман, Сегодня что-то сломалось во мне... По ветру волосы стелятся, Босые ноги бредут по лужам. Когда же наш мир изменится? Или всё будет только хуже? Я бреду несмело ко смерти, Но нет уже страха в груди. Потонув в сей круговерти, Нет сил кричать: "подожди!" Ещё вчера всё понятно так было, Радостно, просто... легко. Куда-то вдаль всё счастье уплыло, Куда-то ввысь, далеко... Быть может, хоть пламя костра Меня с дымом в небо поднимет? Верну сбежавшее счастье тогда, И уже никто его не отнимет. Кое-как двое чёрных палачей возводят меня на хворост костра и привязывают к столбу. Повиснув на грязных верёвках, мутным взглядом осматриваю собравшуюся толпу. Как много знакомых лиц! Всех этих людей я спасала от смерти, излечивала и сострадала, когда им было больно. Мне уже не страшно и не противно, мне уже не больно, уже всё равно. Это их грех. «Смерть ведьме!» - слышатся повсюду их надрывные крики, набатом отбивая дробь в висках. Лишь один человек молчит, и смотрит на меня любимыми ясными голубыми глазами из-под капюшона плаща с нескрываемой болью. «Уходи!» - Неслышно просят разбитые в кровь губы. Я не хочу, чтобы он это видел. Один из палачей рядом читает приговор, но в какой-то момент я попросту перестаю его слышать, ещё больше безвольно обвисая на верёвках. А из ослабших ладоней выпадает маленький пузырёк, скатываясь к подножию эшафота… Мрачное небо льёт слёзы, Твой взгляд устремлён на него Вся жизнь, молодость, грёзы, Разбились, словно стекло Пламенем буйным вьются По ветру локоны рыжие Вокруг забияки смеются, Чужой боли радуются, бесстыжие... Но ты, как и прежде, их выше, Прекрасна, сильна и мила. Пусть сейчас никто не услышит, Но все ответят за свои дела. Бог всё видит и знает. Помни: Всё это пройдёт! Однажды такой день настанет, Когда каждый это поймёт. Но жалеть будет поздно, увы! И в раскаяньи уже не будет проку... Как же они все глупы! Как же всё это жестоко... Я знаю, что во многом ошибалась, была слишком доверчива и неосторожна. Но даже теперь не теряю веру в лучшее в мире, в людях, потому что вера, любовь и семья это единственное, ради чего стоит жить и умирать. Я знаю так же и то, что на этом моя история не закончится, потому что любовь не умирает. Мы встретимся потом, в другой жизни, где не будет такой неотёсанности и жестокости, пусть и спустя века, мы будем счастливы. Так и случилось. Что ни говори, а ради этого стоило даже умереть.