У всех бывают плохие дни. Дни, когда что-то тяжким грузом ложится на сердце и сдавливает так, словно вы не готовы разорваться от этого, и мир вокруг не перестаёт существовать. Дни, когда что-то случается в вашей жизни: неудачи на работе, головная боль, смерть. В моем случае, последнее.
Все, что он оставил после себя, были сигареты, лежавшие в черепе, остатки экспериментов и коробка под кроватью в его комнате, куда я не осмеливался зайти очень и очень долгое время. Мне не стыдно сказать, что я боялся его комнаты. Когда я зашёл в неё в первый раз, я был поражён и пуст изнутри, но содержимое комнаты наполнило меня, и это был тот момент, когда я впервые ощутил себя живым после его смерти.
На моё удивление комната такого человека, как он, должна была быть огромнейшей и представлять собой настоящий Дворец разума, мысли, всего существа, но она таковой совершенно не оказалась. Это было маленькое захламлённое местечко, примерно три на четыре с окном, из которого выглядывало солнце, робкими лучами слоясь по паркету и освещая крошечные пылинки в воздухе, в самом дальнем углу стояла кровать с все ещё измятыми простынями и скомканным одеялом. Небольшой шкаф, который, однако, вмещал в себя достаточно многое: несколько пар обуви, среди которой я обнаружил кроссовки и даже женские туфли (от чего мои мысли сразу зашуршали в голове : дело? прикрытие? трофей? или же просто для себя?), идеально выглаженные костюмы, висевшие смиренно и чинно, словно выжидавшие своего часа, накрахмаленные рубашки лежали в аккуратной стопке, а на верхней полке примостились старые поношенные джинсы, пижамные штаны и пара футболок. Неизменный синий шелковый халат был небрежно скинут рядом, и от него шли голубые разводы по полу, и я невольно был поражён этим зрелищем.
Входя в его комнату, я рассчитывал на порядок и аккуратность, потому что в его комнате, которая должна была олицетворять чертоги, все должно быть расставлено и сделано именно в той манере, присущей только ему: сделать, а потом разрушить и построить новое, сотканное из обломков, что-то совершенно невероятное. Но я не обнаружил и этого. По всюду был бардак и грязь, на полу кое-где засохшие, выцветшие пятна крови, разводы от химикатов, царапины и небольшие чёрные дыры. Какие-то книги и блокноты были свалены в гору в углу, куда он, очевидно, скидывал все, что могло в дальнейшем оказаться полезным. На стене была прикреплена карта Англии, а на противоположной стене - мира. На них висели стикеры и листочки, карты были изрисованы маркерами и ручками, кое-где были вмятины, как будто в них кидали что-то тяжелое, и следы от выстрелов.
Его комната - это что-то удивительное и притягательное, это хлам и огромное множество великолепных идей, это гениальные мысли и мусор под ногами, грязь на стенах и чистота и ясность мысли. Я словно попадаю в новый мир, оказавшийся гораздо более удивительным, чем я предполагал. Я тону в нем, он до дрожи хрупок, его комната обволакивает меня и прохладным шелком скользит по моей коже, въедаясь в мозг, забираясь в самый центр, вороша все и в то же время расставляя все по местам.
У меня звенит в ушах, потому что в этой загадочной комнате все такое...
его. Его имя вспыхивает в моей голове яркой лампой, освещая все темные уголки с затаившимися желаниями, которые до этого казались мне постыдным и неосуществимыми. Оно пульсирует и отдаёт болью, как бы отдавали тяжелые клубные басы. Его имя бьёт и бьёт, льётся нескончаемым потоком вожделения и мечты.
Меня подкашивает от осознания потери, и все, что я могу, это беспомощно обрушиться на его кровать и лежать там, пытаясь не орать от давящей грудь боли. Выходит, откровенно говоря, плохо, поэтому я отпускаю себя.
В день, когда я зашёл в тот мир, который он так усиленно хранил и оберегал, я смог увидеть нечто, не передающееся словами. Он не укладывался в моей голове, и, признаюсь, мои колени все ещё дрожат и подгибаются, как только я думаю об этой комнате, в которой я не осмелился навести порядок, потому что тогда бы это ознаменовало конец. Однако это не помешало мне добавить новых деталей: я писал на стикерах и вешал их на стены, разбил о них же свои костяшки, оставив новую кровь, перемешивая её с его кровью, хотя я даже не уверен, принадлежала она ему или кому-то другому. Я выстрелил в портрет Эдгара По, гордо висевшему на двери и одиноко блуждающему взглядом по мне. Портрет меня пугал, сокрушал, я видел там сожаление и грусть, поэтому просто взял и пристрелил этого засранца По. Не полегчало ни на йоту, но я ощутил себя значимым и великим. А дыра, зияющая на месте выстрела, служила напоминанием о моей значимости и власти. Пусть они и были ничтожными, и мне не удержать их в руках.
Коробку, которую я упомянул в начале, я обнаружил не сразу. Я был слишком слаб и истощён, чтобы находиться в его комнате больше, чем один раз за день.
Коробка была под его кроватью, она была небольших размеров, картонная, не очень тяжёлая, а на боку большими буквами было написано "
НЕТ". Открывая её, я увидел, что сверху прикреплён стикер, гласящий "помни, ради кого ты держался". Слово "кого" было подчёркнуто и выделено красным маркером. Я невольно подумал о себе, но это было полной чушью, потому что коробка была изношенной( "Видимо, её не раз открывали. Ну же, Джон,
смотри!"- звучит в голове его голос), надпись на ней поблекла, а чернила на стикере высохли. Я задержал дыхание, пока аккуратно открывал коробку и заглядывал внутрь, гадая, что таится за картонной оболочкой. Я страшился этого, но не мог не открыть.
Если бы я смог охарактеризовать все, что было в коробке, одним словом, я сказал бы "смелость". Но это бы не могло охватить в полной мере мною увиденной. Это были смелость, храбрость, мужество. Надежда, обреченность, вера. Разум, сила, невозможность. Отчаяние, боль, тоска. Это страдание, приправленное туманным будущим, которое могло и не наступить, это неприкрытая боль, раздирающая на куски и опустошающая все подчистую. В картонной коробке он хранил все свои страхи, одним из которых была потеря. Он так чертовски боялся потерять себя, что запер это чувство в коробке. В маленькой и убогой, но в то же время она, похоже, являлась самым важным, что было в его жизни.
В коробке лежало его прошлое: пачка неиспользованных шприцов, пара упаковок с белым порошком(героином или кокаином, вероятно), жгут, бинты. Все было потрепанным и жалким, как будто он не единожды доставал это и не мог решиться принять дозу. Он, наверняка, долгие минуты сидел рядом с наркотиками, смотря сквозь них, в его голове проносились целые вселенные мыслей, пока он решался, а потом в порывах злости и горячей ярости отшвыривал прочь и замыкался в себе.
Я был потрясён и поражён им. Я вознёс его до небес, потому что он всегда казался мне таким безрассудным и одержимым идеями, захватывающими и невероятными. Я считал его порочным и в то же время идеальным, потому что только он мог с такой уверенностью убеждать всех в своей правоте и после безжалостно разносить чувства в прах. Он забывал обо всем: о недоеденном тосте, об экспериментах, о грязной посуде в раковине. Забывал о моих днях рождениях, когда наступали Рождество и другие праздники. Он не заботился обо всем этом, но все равно я слышал от него слова благодарности и одобрения. Я поражался его беспечности и красоте. Я боялся его, но каждый раз в моей крови бушевал адреналин, и я мчался вслед за ним, мы гнались по грязным улицам Лондона, по крышам, пугая одиноких котов и голубей, мы преследовали преступников и сидели в засаде, прижавшись друг другу нашими продрогшими телами. Он бросался в Темзу, и я прыгал за ним, ощущая себя причастным к чему-то великому и совершенному. Мы вылезали мокрые из воды, и он кутал меня в своё, оставленное на берегу пальто, скользя по моей больной руке в попытках согреть. Лейстрейд таскал нам кофе и качал головой на наше безумство, которое мы делили на двоих, он был благодарен нам, хоть и не одобрял наши методы. Однажды нас назвали "детективной парочкой", и я лишь посмеялся над этим, хотя горло и сдавило от ощущения, что это правда. А он в ответ на это заявление молча улыбнулся и оскорбил даму, сказавшую нам это, а после прижал меня к себе со злобным огоньком в глазах.
- Завидно? - спросил он обращаясь к той дамочке и, схватив меня за руку, потащил в полицейский участок.
Я корил его потом за это, но он с улыбкой наблюдал за этим, а после сказал мне заткнуться и "Поужинаем?".
Он был совершенным и невозможным. Сомневаюсь, что такие ещё существуют. Он единственный в своём роде, и от осознания, что его нет, мне становилось дурно. Меня тошнило, и подкашивались ноги. Я хватался за стены, прислонялся к ним спиной, потому что еле-еле мог идти.
В особенно плохие моменты, когда я вспоминал первое совместное дело или вечера, проведённые вместе, я хромал и вновь брал трость. Также болело плечо, и казалось, что я умираю в жестокой агонии, сжигая себе в пламени боли. Когда болела рука, я не мог даже пошевелиться, я был скован и замкнут. Я останавливался, что бы я ни делал, замирал посреди гостиной, чашка с чаем падала из рук. Я не понимал, как существовать без него. Мир словно потух, и ничего не вернуло бы меня к жизни обратно.
Я думал и думал, анализировал, размышлял и пытался мыслить как он. Выходило плохо, смирение все никак не поступало. Было больно и отвратительно верить в его смерть. Весь груз прожитых вместе месяцев свалился на меня, и мне хотелось кричать и кричать, что, в конце концов, я и сделал. Меня душила боль и отчаяние, пару раз я сидел на полу в его комнате, смотря на злосчастный пакетик с наркотиком, спрашивая себя, что меня останавливает сейчас. Как оказалось, ничего, но я не нашёл в себе смелости его принять. Он был сильным и смелым, и я обязан быть таким же.
Я пытался выбросить ту комнату из головы, постараться забыть, но это было выше моих сил.
Он умер, и я умер вместе с ним.
***
Когда он вернулся, во мне полыхала ярость, гнев заглотил меня. Меня тошнило от его лжи. Ложь во спасение?
К черту! Он невозможный, безликий мерзавец. Стена, которую я выстроил вокруг воспоминаний о нем, памятуя о его смелости, разрушилась, рассыпалась на ярость, боль, потери и безразличие. Яркие краски спали, меня поглотила серость, и только его ложь маячила ярким пламенем где-то вдалеке. И я, старый глупый дурак, тянулся к нему, надеясь обрести там тепло и покой. Я вновь вспомнил каждое мгновение, проведённое вместе, и от невозможности заставить прекратиться этот кошмар наяву, я ударил его.
А потом ещё несколько раз. Он заслужил это. Он заставил меня пройти через все семь кругов ада, а теперь требует прощения? Я сомневаюсь, что я смогу взглянуть на него когда-либо. Но я мало того, что не мог насмотреться на него, так ещё и позволил себе вернуться к нему. Но это не принесло мне столько же удовлетворения, на сколько я рассчитывал. Это наоборот убило меня. Я боялся его, боялся, что он прогонит меня, ведь я, очевидно, предал его. И он знает об этом. Но он не сделал ничего. Он её показал свою душу, вновь был холодным и зарытым, но все ещё ярким и единственным, что меня привлекало.
Я боялся его так сильно, что начал избегать, но это не помешало ему вторгнуться в мою жизнь и заставить меня вновь любить её, и это было лучшим подарком, который я когда-либо получал. Я сопротивлялся ему, отнекивался и сбегал. Но из нас двоих сильный тут не я, так что несмотря на мои жалкие попытки сделать хоть что-то, он собрал меня практически из ничего. И я благодарен ему за это.
***
Спустя почти год, после его возвращения я наконец-то узнал, ради кого он держался.
Заварушка с Мэри, Магнуссен, все это отвратительное дерьмо собиралось убить меня, но он не позволил этому случиться. Он снова сделал все так, как ему захотелось. Этот мерзавец убил ради меня, и единственными словами в оправдание были:
- Теперь все будет нормально. Убийство за убийство? Думаю, так это называется. Джон, просто будь счастлив. И прости меня, черт возьми, я глупец и безумец, но спасибо, что был со мной все это время. Оно бесценно.
И мне нечего было ему возразить.
Трап. Последние минуты. И я снова умираю, потому что теряю его. Его сущность, все это удивительное и необыкновенное, что он принёс.
Самолёт взлетает, моя ладонь все ещё хранит тепло его, болит плечо, а в груди разгорается огонь.
Я снова умираю. Мы умираем и оба понимаем это. И не один из нас уже не может воскреснуть.
Я получаю смску и, пробегая глазами по тексту, медленно опускаюсь на асфальт, ощущая на себе непонимающий взгляд жены и сочувствующий Майкрофта. Я начинаю задыхаться и скулить, это невозможно сдержать. Нечем дышать, сердце готово из груди выпрыгнуть. Я умираю и, похоже, по-настоящему, судя по торопливому голосу Майкрофта, по телефону ругающего кого-то, и взволнованной речи Мэри. Мир вертится вокруг, и все, на что я способен, что я должен сделать, это написать в ответ.
143
***
получатель: джон 4:34 pm
не дне коробки ты ничего не найдёшь.
прости, я не смог. я не могу без тебя.
жить без тебя слишком тяжко, знаешь ли. уж лучше смерть.
прости меня. прости. но помни
143, джон, 143.
шх
получатель: шерлок 4:36 pm
мне плевать. я вылетаю следом. плевать.
143, шерлок
всегда 143
