***
За окном сигналят машины. Громко, резко, раздражающе. Одна за другой срабатывают сигнализации где-то вдалеке, каждый раз, когда что-то взрывается. Стив, вытирая кровь с лица полотенцем, смотрит на Тони. Он лишь качает головой, без остановки сыплется обвинениями и нравоучениями. Стиву почти всё равно. Во всяком случае, он искренне пытается не обращать на это внимания. — Это не моя кровь, — в сотый раз повторяет Стив; в глазах уже нет злобы, сплошное отчаяние, от которого не избавиться, сколько не бейся. — Мне без разницы чья это кровь, Стив, — Тони разве что не рвёт волосы, но это пока. Он слишком сильно машет руками, ходит из комнаты в комнату, попусту тратя время. — Я просил тебя, много раз просил, чёрт подери! Неужели настолько сложно откинуть прошлое и жить нормально? Они обсуждают это не в первый раз. И каждый раз Стив клянётся, что всё будет иначе. Каждый раз Тони верит, ведётся, просто потому что любит его до безумия, просто потому что не может иначе. — Всё обошлось, — кивает Стив и берёт Тони за руку. Он целует ладонь, прижимает её к губам. Он просит прощения, извиняется, обещает. И Стив хочет, говорит себе, что завязал, убеждает. Но это не работает.***
— Я его потерял, — шептал он, не открывая глаз. Баки постоянно спрашивал, что это за мантры, но Стив не отвечал, никогда не отвечал, лишь улыбался и делал вид, что не понимал о чём говорил Баки. А ещё он был ужасно слаб. Хилый, тощий, подхватывающий все возможные болячки. Его замучила астма, приступы которой случались в неподходящие моменты, и страшные сны, в которых он терял раз за разом часть себя. И от этого душа чернела. Он знал, что когда-нибудь тьма охватит его полностью, заберёт в свои сети. И видя военные плакаты, Стив, как никто другой, желал попасть на эту войну, чтобы спрятать в ней внутренних демонов. — Куда тебе, — говорил Баки, и от части он был прав. Стив не выживет и дня не протянет на поле боя. — Все девчонки Нью-Йорка будут твои, — говорил Баки, шутя. Но Стиву они не нужны. А потом, когда он в очередной раз оказался прикованным к кровати, мамы уже не было, и Баки не отходил от него ни на шаг, даже пытался готовить, приводил своих подружек, которые с отвращением смотрели на Стива, но помогали выходить его, поставить на ноги, переживали столько мучений, и всё только ради Баки. Стив не благодарил их.***
Они должны были ругаться, и они ругаются так, что даже Роуди не выдерживает. Он долго колотит по двери кулаками, а потом, разозленный криками, уходит из квартиры. Ругань не прекращается, Тони находит всё новые изощренные способы, чтобы задеть, чтобы заставить Стива думать головой, а не желанием мести. Эти слова пробираются в самое сердце, застывают обломанным осколком в груди. И боль режет, да так, что утихомирить её невозможно. А потом она выливается в истерический смех, а Тони, ещё чуть-чуть, и полез бы по стенам. В глазах - безумие. — Ты меня любишь? — кричит Тони. Крик пронизывает Стива насквозь. — Отвечай мне! Ты любишь меня или нет? Стив целует его. У Стива разбита губа, и целоваться немножко больно, но он привык и теперь поцелуй без этой боли теряет свою остроту. Тони привык целовать его осторожно, чтобы ненароком не содрать запекшуюся корку с раны. Они должны были ругаться, разбираться в чувствах, в отношениях, но Тони стонет под Стивом, выгибается, держась за плечи, когда Стив вставляет слишком глубоко. И так хорошо, так сладко, Тони просит не останавливаться, и почему-то в этот момент Стив выглядит абсолютно невинным. Его голубые глаза мечутся из стороны в сторону, а когда замирают, тело дрожит. В конце концов Стив его целует, целует Тони так, что невозможно дышать. Он словно пытается что-то доказать Тони, чтобы Тони подумал, чтобы Тони понял. Он словно пытается что-то доказать себе, чтобы он подумал, чтобы он понял. После они разговаривают. После Стив остается с Тони и больше не уходит.***
Он проснулся от кошмара. Опять. Уже в четвертый раз за ночь. Ему страшно. Воспоминания резали память, сны - добивали её. А Стив по-прежнему был слаб, но теперь только душой, которую раз за разом окутывала темнота. Слева от него спал Баки, справа - Дуган. В палатке было сыро и грязно, пахло лекарствами и кровью. Стив знал, что на войне всегда так, знал и был готов к этому. К крикам, к взрывам, к выстрелам, к потерям. Он вышел из палатки, глубоко вдохнул и направился в сторону патрульного. У того он взял сигарету и спички, которые так долго берёг и закурил. Это не было чем-то новым, необычным. Это было чем-то необходимым, просящим. Это не выход. Совсем как тогда. — Спасибо, — говорил Баки, забирая ещё одну сигарету у Стива; он вылез из палатки вслед за Стивом и шёл за ним по пятам. — Тони, — говорил Баки, сев на хворост, что кучкой лежал недалеко от давно потухшего костра. — Ты зовёшь его. — Ты говоришь, что потерял его с той самой ночи, — говорил Баки; Стив боялся смотреть на него. И это - как удар под дых.***
Они счастливы. Совместный завтрак с кофе, дешевые тв-шоу по вечерам. Иногда - бессонные ночи. Иногда - глубокие цветные сны. И Стив не перестает восхищаться Тони, не устает целовать его, засыпая в крепких объятиях. Он впитывает в себя тепло, нежность, что Тони дарит ему, наслаждается каждой минутой с ним и каждым сказанным им словом. И никаких выстрелов, взрывов, ран и ушибов. Нет боли, преследований. — Хэй, малыш, — голос у Тони немного хриплый, — как насчёт вечернего фондю? И есть лишь он, Стив, и у него есть Тони. Так хорошо, так спокойно. — Ты - мой ангел-хранитель, — улыбается Стив. — Ангел здесь один, — улыбается Тони, — и это - ты. У ангела подрезаны крылья.***
После смерти Баки, сны стали ещё больнее. Стив прекрасно знал, за что ему всё это. Чёртово искупление. Он не смог напиться, хоть в одиночестве выпил лучшее вино, что нашел Говард. Говард, так не кстати, до дрожи похож на Тони: тот же огонь в глазах, необъяснимая тяга к науке и выпивке, ирония через предложение и прекрасные карие глаза. И он, так не кстати, постоянно рядом. А ещё рядом Пегги, маленький отряд солдат, подчиняющихся Стиву, и всё это напрягало. Тони по-прежнему не было рядом. А ведь он обещал… Стив рубил дрова для лагеря, вымещая всю злость на несчастных. — Кэп, — спросил Дуган, нервно теребя в руках трубку, — всё в порядке? — В полном. Он бессовестно врал, потому что ничего в его жизни не было в порядке.***
Они счастливы. Стив держится до тех пор, пока на пороге их с Тони квартиры не появляется Наташа. Она рассказывает, зовёт с собой и говорит, что пора отомстить. А Стив мнётся, сомневается и в итоге отказывается от участия в заведомо провальной операции. Но он сдается, перебирая в голове все представленные Наташей данные. Фьюри знает, как подцепить его на крючок. Полномочия не складываются на полку так просто. Он срывается, идёт по следу. Ведь это один чёртов день, Тони даже не заметит. А потом ещё один, и ещё. По груди стучат военные жетоны. И Тони действительно не замечает, пока однажды Стив не возвращается домой с разбитой бровью и огромным синяком на щеке. Тони не ругается. Он молчит, и молчание - убивает Стива изнутри, цепляясь за всё живое, что в нём ещё осталось. Тони обрабатывает раны, кормит его бульоном с ложки, потому что Стив не в силах сжимать даже ложку, под обыкновенное вечернее тв-шоу. А ночью они трахаются до патриотических звезд перед глазами, так, что сводит пальцы ног. Стив почти не успевает дышать, не замечая как от нежных ласк Тони переходит к активным действиям. Стив принимает его в себя почти безболезненно. Он благодарен Тони, его действиям и всем, что следует из этого. Через несколько дней, когда Стив отправляется на очередное задание, Тони умирает у него на руках. Стив ревёт в голос. А Тони улыбается, пока ещё может дышать. — Прости, — говорит Стив, целуя щёки. — Прости меня, ангел, прости. — Я всегда буду рядом. Наташа вспоминает, как на её руках умирал Баки.***
— Говард что-нибудь придумает, подскажет! СТИВ! В голосе Пегги столько тревоги. Стив не слышал такого уже давно, ведь на войне нет времени, чтобы оплакивать каждую потерю. Он смотрел в небо, солнце светило сквозь облака, слепило. «Лучшее место, чтобы умереть», — думал Стив. — Я знаю, ты рядом, — шептал он, когда никто уже не мог услышать. Закрывая глаза, он видел перед собой Тони: счастливого, смеющегося, поправляющего съехавшие на лоб очки. А следом за этим - холод, нестерпимый, забирающий, сковывающий. И пустота.***
— Что происходит? Стив злится. Его держат, не отпускают, не объясняют. И допрашивает его Говард, чёртов, Старк. Седой, морщинистый и до ужаса самовлюблённый. Упрямый, выводящий из себя, провоцирующий. А с ним заодно крепкий, высокий блондин, словно сошедший со страниц книжек по мифологии. Говард, чёртов, Старк уверен, что Стив убил Тони. Его напарник, Дональд, кажется, пытается доказать ему обратное. Ведь не зачем, нет мотива. — Какие у вас были отношения с Энтони Старком? — Тебя это не касается, — огрызается Стив. Говард дает ему пощечину, измывается, как может. И без конца повторяет свой вопрос. — Мы были любовниками, — выкрикивает он в один момент, когда сил держаться уже нет, как и нет никакого смысла вообще это скрывать. — Я любил его. У Говарда округляются глаза. И он в миг успокаивается, а потом и вовсе выходит, оставляя Стива наедине с этим Дональдом. — Тони - его сын. — Чей сын? — Тони - сын Говарда. Точнее, был сыном Говарда. Правда - удар под дых. Стив откидывается на стуле, закрывая лицо руками. Говард, чёртов, Старк мог бы и сам рассказать об этом. Стив готов извиниться, но Говард больше не возвращается. Его отпускают домой, и Дональд вызывается подвести. В машине происходит что-то странное, Дональд постоянно расспрашивает о вере в богов и магию. Стив не понимает, но отвечает прямо, спокойно говоря о том, во что верит, а во что - нет. — Я могу вернуть его тебе, — говорит Дональд. — Я могу вернуть Тони. Стив не понимает, но выслушивает, впитывая в себя всё до последней капли. Звучит бредово, лживо, но он отчего-то верит, ведётся. — В благодарность за спасённые жизни моей жены и дочери, — говорит Дональд. — Какова цена? — спрашивает Стив, прежде чем согласиться. — Боль, — отвечает тот.***
Он помнил, как умирал. Он помнил воду, холод, боль. Он помнил солнце в облаках и «я всегда буду рядом». Он помнил, как умирал. Но как никогда чувствовал себя живым. Он слышал шум, голоса. Кажется, радио. Руки обдувало легким ветерком. Пахло ландышами и чуть-чуть мёдом. Он дёрнул рукой, но не открывал глаза. — Хэй, он шевелится, — говорил кто-то. — Меня кто-нибудь слышит? Фьюри, Романофф? Где вы все? Стив повернулся и открыл глаза. Мужчина, лет сорока, сидел на стуле, совсем рядом с кроватью и отчаянно звал подмогу. Мужчина в костюме, с растрёпанными волосами и проступающими кругами под глазами. Мужчина с тёмными глазами, аккуратной чёрной бородкой, в очках с оранжевыми стёклами. — Спокойствие, только спокойствие, Капитан, — говорил он, подходя ближе к кровати. — Вы в надёжном месте, в надёжных руках. Гидры нет, мир спасен и на дворе две тысячи одиннадцатый. А я… — Тони, — перебил его Стив. — Я знаю.