Последний миг

      Всё тело словно разрывается на части от боли, а врачи лишь разводят руками, не зная, чем можно помочь. Они понимают, что в моём случае нет надежды. Никто не может даже пообещать, что я проживу до конца сегодняшнего дня.       Кровать слишком жёсткая, на ней невозможно лежать. А ещё она скрипит и очень режет слух. Я пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом, но безуспешно. Подушка какая-то плоская, как будто её и вовсе нет. Всегда мечтала умереть с комфортом и в глубокой старости, но, похоже, я чересчур много хотела.       У меня повреждён левый бок и задеты некоторые органы. Можно попробовать зашить, только особой пользы это не принесёт. Снова разряд боли проходит по телу, из-за чего я тихо скулю. Через силу улыбаюсь собственным мыслям: это же надо было так нелепо попасть под удар, отвлечься буквально на секунду, как жалкий новичок. Не ожидала я от себя подобного, да и вряд ли кто-то другой ожидал.       Дверь в палату осторожно открывается, и внутрь заглядывает Джесси Глинн, наверно, чтобы проверить, как я; не сдохла ли ещё. Я стараюсь приподняться на кровати, но у меня не получается. Медленно Джесси подходит ко мне и поправляет одеяло, стараясь избегать пересекаться со мной взглядом.       — Зенет… — он тихо прошептал моё имя. — Похоже, дело совсем туго, да?       — И не из такой передряги выходили, — усмехаюсь я, чтобы убедить его, что всё хорошо.       Глинн мне не верит. Даже я себе не верю. Не смотрелась в зеркало, но чувствую, что выгляжу паршиво. На месте Джесси я бы свалила куда подальше, а не стояла бы сейчас тут, ожидая неизвестно чего. Мне бы духу не хватило, чтобы быть с ним, окажись он на моём месте.       Джесси садится на край кровати, и она снова душераздирающе скрипит. Я поморщилась, но парень не изменился в лице. Он взял меня за левую руку, сжимая её так, словно хотел взять всю мою боль на себя. Мило, но так наивно. Из серии: «У вороны боли, у сороки боли, а у тебя не боли», — также ни черта не помогает.       — Ты очень храбрая. В битве ты была бесподобна, — он пытается меня поддержать, но я даже не улыбнулась.       Не так уж и бесподобна, раз лежу сейчас здесь и жду, когда умру. К глазам подступили слёзы, но я подавила их в себе: не могу быть слабой. Я никогда не плакала с тех пор, как помню себя. Меня всегда учили быть сильной и смелой, а потому я всегда улыбалась и вела себя как неадекватная девчонка, чтобы никто не догадался, какая я на самом деле.       Только Джесси знал меня настоящей, видел насквозь. Сейчас у меня нет сил поддерживать образ сумасшедшей, и я предстаю перед ним такой, какая есть. Мне часто приходилось видеть, как некоторые ганделианцы впадали в панику или истерику перед смертью, а я мужаюсь, принимаю всё как данность.       Да, у меня были свои мечты, планы на будущее, но теперь я могу лишь наблюдать за тем, как вся моя жизнь рушится, как исчезают все надежды. Пугает не факт того, что моё тело будет гнить где-то под землёй, а то, что ничего не остаётся от души и духа.       — Похоже, я никогда больше не увижу светлого неба над головой, — наконец говорю я, крепче сжимая руку Джесси. — И у нас с тобой не будет просторного домика на берегу озера… Мы никогда не вырастим наших детей. Умирать так страшно…       — Если бы я мог что-то сделать…       — Не отпускай мою руку, — с трудом выговариваю я.       На это ушли мои последние силы. Я закрываю глаза и расслабляю руку, но Глинн продолжает её сжимать. Он ничего не говорит, но я чувствую, что молчать у него получается с трудом. Мне начинает казаться, что он плачет, я делаю вид, что не замечаю этого, хотя на душе становится хуже вдвойне. Я думала, что это он будет меня поддерживать, а получается совсем наоборот. Если бы могла, сказала бы ему что-то утешающее.       По моей щеке скатилась одинокая слеза, и я поняла, что это и есть конец.