linger

Ещё на середине съёмок "Зимнего Солдата" Себастьян начал замечать на себе красноречивые и недвусмысленные взгляды Фрэнка. Нет, не то, чтобы румын был против: ему откровенно льстила вся ситуация, но и торопиться он не спешил. Куда интереснее было отвечать такими же масляным взглядами во время съемки, а во время перерывов бесследно смываться с площадки — Грилло явно бесился и это вызывало в Себастьяне неописуемое чувство восторга. Весьма своеобразная игра в гляделки закончилась через неделю или две взаимной дрочкой в какой-то из тёмных подсобок. Оба вели себя, словно подростки в школьном туалете — целовались быстро, скомкано, даже костюмов не снимали. И после этого Стэн ещё долго ругался на Фрэнка за прокушенную в порыве ёбаной страсти губу и за то, что тот испортил его костюм Зимнего. И Грилло ещё не раз ловил Себастьяна в костюме же. Себастьян места себе не находил и отчего-то искренне надеялся, что Фрэнк быстро наиграется, а как только фильм будет снят, они тихо и мирно разойдутся. Будто бы и не было ничего. Он даже стал считать дни до конца. Это помогло мало, если и вообще помогло. Конец съёмок Стэн встретил с каким-то непонятным облегчением, соврав самому себе и списав все на изрядную усталость и радость скорого возвращения к более или менее спокойной жизни. Вечером того же дня, на вечеринке, организованной всей командой, Стэн флиртовал со всеми, с кем было не лень. Его рука по-хозяйски лежала на колене смазливой блондинки, когда Грилло наконец поймал его с поличным. Румын старательно игнорировал его до тех пор, пока тот с видом коршуна кружил рядом. Себастьян до последнего надеялся, что разговоров удастся избежать. Не тут-то было: Стэн собирался вслух заявить о том, что его сейчас стошнит прямо на милую даму от этих бегов, когда Фрэнк оперся на спинку дивана позади Себастьяна и вкрадчиво проговорил: — Себ, ты совсем охуел? Пришлось подавить огромное желание врезать по роже Фрэнка, наверняка сейчас гадко усмехающегося. А тот продолжил нашёптывать, явно наслаждаясь видом Себастьяна, постепенно теряющего самообладание. — Сейчас ты, блядь эдакая, встанешь, попрощаешься со всеми и пойдёшь за мной, уяснил? Конечно, пришлось подчиниться: громких сцен не хотелось совершенно. Девушка, имени которой Стэн так и не запомнил, лишь фыркнула, мгновенно теряя интерес к его персоне. А Грилло чуть ли не за руку потащил его в туалет, в холодный свет мигающей лампы и затолкнул в последнюю кабинку с намерением серьёзно поговорить. В ходе этого содержательного разговора выяснилось, что Грилло чертовски нравятся длинные волосы румына, намотанные между пальцев, а ещё, что он настроен чертовски серьёзно по поводу развития их отношений. Как школьница, блять. Конечно, Стэн не смог удержаться от такого рода комментария, за что сразу же получил прямо-таки огромный синяк, переливающийся всеми цветами радуги. Прямо там, где заканчивался воротник рубашки. Клуб пришлось покидать в срочном порядке, да и в сопровождении не милой дамы, а ревнивого бородатого мужика. Отелло хренов, думал Себастьян, пока торопливо закрывал дверь номера на ключ, а пуговицы его рубашки градом стучали по полу. *** Интервью и автограф-сессии проходили просто мучительно медленно. К концу всех мероприятий толпы фанатов и журналистов стали приходить в ночных кошмарах. К тому же, Себастьян был настолько поглощён своими мыслями и, по большей части, выдуманными проблемами, что редко, когда мог ответить что-то содержательнее, чем "Я понятия не имею". Зато разговор с Фрэнком, кажется, дал свои плоды — Стэн дня три или четыре вёл себя, как порядочная жёнушка: возвращался в номер сразу же после интервью, спал на кровати (ставшей теперь общей) прямо в грязной обуви и таскал вещи Грилло, за что уже успел отхватить не раз и не два. Разве что кольцо на пальце не носил и готовить завтраки в клетчатом фартуке не собирался. Хватило румына ненадолго. Иногда у Себастьяна просыпались остатки совести — тогда он проводил, в лучшем случае, минут двадцать за самокопанием, думая, чем же заслужил Грилло, переполненный, вероятно, только самыми светлыми чувствами, такое отношение к себе? Впрочем, эти мысли довольно быстро уходили и румын, как ни в чем не бывало, отправлялся в ближайший бар, дабы не отказывать себе в удовольствии ещё разок-другой потоптаться по чужим чувствам. Себя же Стэн убеждал в том, что Фрэнку нехуйственно повезло хотя бы потому, что тот в принципе был удостоен его внимания. И если себе ещё получалось врать, то вот Фрэнку — не очень. Один из походов налево чуть было не закончился плачевно. Грилло был зол, как чёрт, когда за шкирку вытаскивал пьяного в стельку Себастьяна из чужого номера. Кажется, он вовсе и не был обеспокоен тем, что на звуки скандала сбежалась половина отеля. Как это не просочилось к журналистам через персон, которым личная жизнь Стэна была интереснее, чем собственная, осталось для всех загадкой. Концерт не заканчивался ещё несколько часов, а некоторые свидетели утверждали, что видели, как Себастьяну в челюсть прилетает тяжёлый кулак Фрэнка, прежде, чем оба скрылись за дверью. Но на следующий день от злости Фрэнка не осталось и следа, а во время редких вылазок румына из номера можно было заметить, как тот отчаянно старается не светить левой частью лица и хромать хотя бы не так явственно. *** Стэну удалось улизнуть с одного из последних интервью пораньше, подмигнув Фрэнку на прощание. Разумеется, тот заранее знал, где искать румына, только вот причина была вовсе не в привязанности, влюбленности или прочей сентиментальной херне — просто в чужом номере вай-фай ловил лучше. А у Фрэнка с самого утра было подозрительно хорошее настроение. Он даже засомневался, а не подсыпал ли ему этот румынский хуебес чего-то в кофе? К сожалению (Фрэнка, а не Себастьяна), за весь день шанса спросить, приперев к стенке, так и не выдалось. Похоже, и сам хуебес этому неслучайно поспособствовал — подорвался с кровати раньше минут на двадцать (чего раньше никогда не происходило), отмахивался от Грилло перед конференцией, ссылаясь на то, что якобы дел невпроворот, а когда отмазок не оставалось, разыскивал то ли Эванса, то ли Скарлетт и усердно создавал видимость охуенно важного разговора. Себастьян спокойно дрых на чужой кровати, когда уже не такой довольный — готовый рвать и метать Фрэнк ввалился в комнату. Одновременно хотелось и хорошенько набить Стэну морду за весь этот блядский цирк, и поговорить по душам за просмотром романтической комедии с бокалом красного вина. И Грилло беспардонно влез к Себастьяну под одеяло с чётким намерением выебать, пока тот ещё не проснулся толком. Но на все попытки расшевелить или запустить ледяные, к слову, пальцы под рубашку, которую лень было снять перед сном, Стэн ответил весьма ясно и лаконично: — Нахуй иди, Фрэнк. И перевернулся на другой бок, в который уже раз забивая огромный болт, чтобы уже через каких-то несколько секунд пожалеть об этом. Раскрытые ладони Грилло, не ставшие теплее ни на один градус, легли на выпирающие слегка лопатки (разумеется, Фрэнк перед этим задрал чужую рубашку), заставив Себастьяна дёрнуться и позорно взвизгнуть: — Да ёбаный пиздец, у тебя вообще пульс есть?! Ответом послужил до скрежета зубов вежливый совет заткнуться. Стэн действительно затих на минуту, спрятав пылающее лицо в маленькую декоративную подушку с жутко скользкой и неудобной наволочкой, за которую ежесекундно цеплялась отросшая за пару дней щетина. А Фрэнк тем временем дал себе волю — почти за все время, что они были вместе (по крайней мере, ему нравилось так думать), Себастьян редко, когда разрешал лапать себя всего, ссылаясь на чересчур грубые руки, да и вообще, по большей части, вёл себя, как избалованная лёгкой жизнью девушка. Но сейчас, глядя на Стэна, приветливо прогибающегося под чужие ладони, сложно было разглядеть грёбаное исчадие Ада. Повторить кончиками пальцев линию позвоночника, обвести остро торчащие теперь лопатки, едва ощутимо провести между ними, а в довершение всего запустить тяжёлую ладонь в мягкие волосы на затылке, слегка сжать и потянуть на себя — достаточно, чтобы Себастьян начал сам порываться снять брюки. Узкие до одури, наверняка жутко неудобные, но зато задница румына смотрится в них потрясающе. На двенадцать по десятибалльной шкале, критерии для которой Фрэнк составил сам на досуге. Стэн напрягся под пальцами, когда услышал треск натянутой до предела ткани, приподнялся на локтях, но тут же снова был вжат головой в подушку. Напрягся во второй раз, когда уже скользкие пальцы прошлись между ягодиц, когда Фрэнк поставил своё колено между длинных ног Себастьяна, все ещё стянутым джинсами, болтающимися где-то на щиколотках. Румын никогда не любил горящие в ванной комнате свечи, рассыпанные по полу в коридоре лепестки роз, шелковое бельё, годное только для того, чтобы потрахаться на нем раз-другой. Он совершенно не любил долгие прелюдии, но взвыл и попытался вырваться, когда в нем без предупреждения оказалось сразу два пальца. К слову, Фрэнк никогда не мог похвастаться тонкими и изящными руками пианиста. — Себ, детка, потерпи, я… — Клянусь, я сверну тебе шею, когда ты меня отпустишь, — Себастьян не оценил заботу Фрэнка — почти нечеловечески вывернул голову и зашипел, как змея. Грилло стал лихорадочно вытягивать из памяти слова экзорцизма, которые мельком слышал несколько раз в одном из тех молодежных сериалов, снятых под копирку. Стэн продолжал тихо материться себе под нос, ёрзая во все стороны, куда только можно и нельзя. Похоже, что сжимая ногу Фрэнка, он намеревался раздробить ко всем чертям коленную чашечку, не меньше, а руками — порвать многострадальную подушку. И хорошо, что сам Грилло за те нелегкие месяца два, кажется, пока между ним и Себастьяном держались очень напряженные отношения, научился класть хер хотя бы на его мелкие выбрыки. За все остальное Фрэнк хорошенько и от души пиздил румына. Недовольное сопение Себастьяна медленно переросло в тихие (чтобы не слишком обольщать Грилло), но нетерпеливые стоны, он сам коротким движением подался к чужой руке, насаживаясь до упора, до самых костяшек. Для Фрэнка этот маленький рывок — словно сигнал к действию. Резко вытащить пальцы под аккомпанемент ругани и почти неслышного стона Себастьяна. Развернуть его раскрасневшимся лицом к себе, видеть, как блядски тот облизывает свои невозможные губы, как бегают потемневшие, но блестящие глаза. Не раздеться даже толком, зато разорвать к ебеням рубашку Стэна, слыша стук пуговиц о пол через пульсирующий шум в ушах, словно сквозь воду. Наклониться, чтобы заткнуть первым за вечер поцелуем, но встретить вместо этого фрэнк-чертов-ты-мудак-я-же-не-кусок-мяса, и все равно заткнуть, хоть и сдавив несильно скулы, о которые, ей-богу, одним взглядом порезаться можно. Себастьян оставил три ровные полосы на спине Фрэнка (который пропустил момент, когда его собственная рубашка была разодрана и валялась на полу ненужной тряпкой), и только стонал на одной ноте, когда Грилло плавно входил в его тело. Румын горячий до невозможности и кажется, ещё на один градус выше — сгоришь к чертям. Мгновением позже себастьяновы руки уже везде, продолжают царапать, гладить на грани ожесточенности. Фрэнк и рад, что Стэн не пускает в ход зубы — прокусит сонную артерию и вырвет хребет ими же, глазом не моргнёт. Но тот лишь плавился под ним, растекался, подавался навстречу и старательно отзывался на каждый глубокий толчок то жалобным всхлипом-стоном, то сорванным вскриком. Закидывал назад голову, открывая вид на подрагивающий кадык, блестящие и покрасневшие от укусов губы. От этого Фрэнку просто крышу срывало. Выносило до цветных кругов перед глазами. И он не сопротивлялся порывам, ускоряясь, сдавливая бледные бёдра до красных пятен, растрахивая Стэна и оставляя метки-засосы везде, где только можно и нельзя, а в особенности — на видных местах, зная, как румын будет ругаться, разглядывая в зеркало разноцветный засос. Рассерженный, даже малость обиженный, но зато отмеченный, как собственность. И плевать, что рабство — не очень-то легально. Слава Богу, Грилло ещё не начал заёбывал Себастьяна предложением сделать парные татуировки. Румын сорвался на короткие жалобные стоны, оставляя новые полосы поверх прежних, на автомате бормотал фрэнк-фрэнк-фрэнк, и если не весь отель, то, по крайней мере, весь этаж должен был бы услышать длинный стон, когда между животами обоих стало влажно, горячо и липко. Грилло догнал Себастьяна минутой позже. Несколько мгновений он ещё держался, нависая над румыном, все пытаясь поцеловать того, разморенного, уставшего, с растрёпанными и взмокшими волосами. А потом махнул рукой и завалился рядом, отключаясь мгновенно, как самый настоящий джентельмен. *** Первое, что увидел Фрэнк утром — недовольный Себастьян, критично рассматривающий свежие синяки в большом зеркале. И все же, если на минутку забыть то, каким мудилой иногда (чаще, чем иногда) был Стэн, Грилло вовсе не хотелось бы бездарно проебать и эти отношения.