The U-2 Incident

Германия находился в кабинете Америки, в ожидании вечно опаздывающего блондина. Ему требовалось обсудить важное дело, а американец любезно опаздывал. В который раз Германия взволнованно посмотрел на часы: медленно движущиеся стрелки подтвердили, что американец уже опоздал. Немец сел в кресло с его стороны пустующего стола. В раздражении, он начал стучать пальцем по подлокотнику. Внезапно, дверь позади него раскрылась. Германия тотчас вскочил с кресла и повернулся лицом к двери. У него было неотложное дело для обсуждения, и ничто не могло помешать ему. Но Америка смотрел сквозь Германии. Его голубые глаза были ледяными и сосредоточенными. Он прошел мимо Германии, обошел стол и только тогда, наконец, заметил, что Германия был тут. Америка посмотрел прямо на него и начал с нескрываемым удивлением: — О, Людвиг. Что ты здесь делаешь? Это выглядело странно, но Германия все еще не был уверен, чего ожидать от супердержавы, которая помогла ему встать на ноги. Будучи не до конца уверенным, насколько странным было его поведение, он отмахнулся от этих мыслей и перешел к тому, что собирался сказать: — Альфред, у нас была назначена встреча, и ты опоздал. Я хочу поговорить с тобой о моем брате. Когда война закончилась, мы договорились, что зоны экономики будут носить переходный характер, но я не виделся с Гилом с конца войны. Пожалуйста, пойми, он мой брат и я должен вернуть его. Германия проглотил последние слова, застрявшие в горле. Это означало, что он был готов заплакать, что было нехарактерно для него. Для него было слишком по-детски и необычно показывать свои эмоции, но он ничего не мог с собой сделать. Ведь, насколько он мог помнить, Гилберт всегда заботился о нем и всегда защищал. И когда появилась возможность защитить своего брата, он ничего не сделал. Образ России, положившего руку на плечо Пруссии, утягивающего альбиноса за собой, сгорал в памяти Германии. Это был последний раз, когда он видел брата, и это было в компании психопата, известного злоупотреблением своих подопечных. Америка вздохнул и медленно откинулся на своем кресле: — Послушай, Людвиг. Я ничего не могу сделать. Восточная Германия теперь независимое государство со своим правительством. Германия болезненно усмехнулся: — Это не правительство, это группа советских марионеток без законного права на власть, и мы оба это знаем! Америка вздохнул еще раз: — Сейчас у меня нет времени на твои домашние проблемы. Мой самолет-разведчик приземлился на территории Советского Союза, и если Иван воспользуется этим в своих целях, хлопот не оберешься. Германия откинулся на спинку стула, разочарованный тем, что его воссоединение с единственным важным ему человеком не так важно, как крушение одного самолета. Без связи с Гилбертом, Германия не мог перестать думать о том, что Россия делал с его братом. Он думал о чудовищных пытках и не мог остановиться, пока снова бы не увидел брата. Но Америка не собирался ничего предпринимать, а Германия не мог это исправить. Красный телефон на столе Америки резко начал звонить. Америка вздрогнул от неожиданности и сбивчиво произнес: — Это телефон для Москвы. Жди беды. У Германии пробудился интерес, но у него не было ни одной стоящей причины, чтобы волноваться о мелких политических неурядицах между Америкой и Советским Союзом. Америка взял трубку и медленно приложил к уху, растянув телефонный провод. — Алло? — начал Америка. После секунды молчания, Америка посмотрел прямо на Германию и немного отклонил трубку от уха. Германия смог услышать знакомый голос из динамика телефона: — Ты, кажется, что-то потерял, Альфред. Германия произнес тихим шепотом, прежде чем смог остановить себя: — Гил. ГДР, рассеянно обертывая телефонный кабель вокруг пальца, ответил: — Привет. Ты, кажется, что-то потерял, Альфред. Он ухмыльнулся, когда Америка на другом конце провода сказал: — Что ж, U-2 обрушился. Но вы ничего не получите из этого. ГДР стукнул ногой по столу, на котором сидел, чувство триумфа нарастало. Он знал, что мог навредить своему врагу на другом конце телефона. Он просто сказал: — Пилот выжил. Америка напрягся, Германия видел его волнение. Однако немец сосредоточился на голосе из телефона, голосе его брата. Он отчаянно хотел отобрать телефон у Америки и поговорить с ним. Он хотел рассказать Гилберту о 15 годах со всеми банальностями и проблемами, хотел, чтобы его брат выслушал все, так же, как раньше. У них не было никаких секретов друг от друга так долго, и теперь Германия нашел возможность сблизиться с ним вновь. Америка оправился от шока и сказал: — Дай трубку Ивану, я не буду торговаться с государством-сателлитом.* Германия прочистил горло, оскорбившись за пренебрежительное отношение Америки к его брату. Он не хотел думать о брате, как о продолжении России, коим его считал Америка. Но американец не обращал внимания на Германию; вместо этого он ждал ответа на свой едкий комментарий. ГДР не обиделся; ему было плевать, что о нем думает страна, являющаяся воплощением капитализма. Он был сателлитом России, у него не было иллюзий по этому поводу, и обижаться на это он не собирался. Быть во владении России удобно; это подтверждало, что ГДР был в месте, где он был желанным, и где он был для другой потребности. Он ответил: — Иван разбирается с твоим пилотом. Ты можешь заключить сделку быстро. Иван может быть очень убедительным, поверь мне. Он хихикнул, когда подумал об инцидентах, которые он имел в виду, произнося последние слова. — Кто знает, может, мы сможем сделать из него лояльного коммуниста, — добавил он. Германия почувствовал холодок, пробежавший по позвоночнику, когда голос его брата изменился на слове «убедительным». В его брате явно что-то изменилось, и он не мог сказать, что именно. Америка сжал челюсти, и Германия заметил, что младший блондин удерживал себя от того, чтобы сказать что-то такое, что заставило бы Пруссию бросить трубку. Руки американца были сжаты в кулаки так, что костяшки пальцев полностью побелели. Он заговорил, наконец, разжимая зубы: — Скажи, Гилберт, какого это, продать душу дьяволу? Все еще гордишься этим, когда он ставит тебя на колени? Германия попытался сказать что-то, чтобы остановить оскорбления, которые Альфред обрушил на его брата. Но как только первые полусформировавшиеся слоги сорвались с его губ, Америка, уже расхаживая по кабинету, отмахнулся от него. В это состояние Америка впадал каждый раз, когда разговаривал с коммунистической страной, и обычно это не беспокоило Германию. Но сейчас он чувствовал, как его сердце стонет, потому что Америка самовольно начал вбивать клин между ним и его братом. ГДР не задело и это оскорбление. Он действительно был против того, чтобы американская свинья называла его возлюбленного дьяволом, но это не имеет значения. Пусть Америка мог цепляться за иллюзии о победе в огромном масштабе, но когда время придет, ГДР знал, что, в конечном счете, у него и его любимого будет свой путь. В другой части команды открылась дверь, и в комнату вошел Россия. ГДР почувствовал теплую улыбку, растянувшуюся на его лице, и увидел ответную улыбку на лице возлюбленного. Россия незамедлительно подошел к столу, на котором сидел ГДР. Россия легко положил руку на нижнюю часть телефона, наклоняясь и целуя губы Гила. Это был не похотливый поцелуй; это был мягкий поцелуй приветствия. Когда их поцелуй прервался, ГДР тихо прошептал: — С возвращением, Вань. Русский мягко и покровительственно положил руку на бедро ГДР. Он ответил таким же тихим голосом: — Спасибо, заяц. Надеюсь, я не слишком долго отсутствовал. Это Альфред на проводе? ГДР кивнул и протянул ему трубку. Россия не спешил брать его, вместо этого, он с искренним беспокойством спросил: — Он же не пытался обратить тебя в свою идеологию, да? ГДР рассмеялся и наклонился ближе к России, заглядывая в его глубокие фиолетовые глаза. Он ответил, смех все еще был слышен в его голосе: — И не пытался. Думаю, он считает, что я безнадежен. Он уже понял, что я принадлежу тебе. Россия убрал руку с нижней части телефона, чтобы взять трубку полностью. ГДР без сопротивления отдал телефон. Россия приложил трубку к уху и сказал: — Ты хотел разобраться со мной, Альфред? Вот он я, давай разберемся. Начиная разговор, Россия повернулся спиной к столу, все еще держа руку на ноге любовника. ГДР придвинулся и положил руки и подбородок на плечо России. Русский отклонил телефон так, чтобы Гил мог слышать разговор. Раздражающий голос Америки прозвучал в трубке: — О времени. Надеюсь, ты гордишься тем, что сделал с Пруссией. Выебал ему остаток мозга. ГДР не возмутился этим комментарием; его мало волновало мнение Америки. Но он почувствовал, как сжалась рука России на его бедре. Россия холодно ответил: — Можешь не говорить мне, что я делаю со своими подопечными. Или ты ревнуешь, Альфред? Америка, видимо, не понял, что ему следует закрыть тему, и он продолжил: — Тебя? Никогда. Лучше расскажи, как ты сделал из убежденного нациста убежденного коммуниста? Мне очень интересно. Рука Ивана сжалось еще сильнее, принося легкую боль. Россия дышал глубоко через нос, пытаясь успокоиться. ГДР понял причину; ничто не могло ранить Россию так, как напоминание о предательстве Гилберта во время Второй мировой. ГДР подался вперед и сказал России на ухо: — Пожалуйста, не дай ему добраться до тебя. Его слова ничего не значат. Россия снова закрыл динамик рукой и повернулся лицом к Гилберту. Немец увидел боль в глубине его глаз, и ему тоже стало больно. Иван сказал: — Спасибо, Гил. Не знаю, что бы я делал без тебя. Он вернулся к телефону, его голос стал ледяным и бесчувственным: — Речь идет не о моей Восточной Германии. Речь идет о твоем самолете и твоем пилоте. Ты опять шпионил за мной, и теперь весь мир узнает об этом. Есть два пути: можешь продолжать отрицать, что ты шпионил, и я смогу казнить пилота за шпионаж, или ты признаешь это, и он сможет вернуться домой после короткого тюремного заключения. Решать тебе. Америка перестал метаться, кусая нижнюю губу. После секунды молчания, он опустил голову вниз, очевидно, признавая поражение. Германия был уже готов горячо возражать Америке, разбрасывающемуся словом «нацист». Но вид пораженного американца не дал ему сказать хоть что-нибудь. Когда Россия подошел к телефону, Америка не позволил Германии слушать их разговор. Америка слабо ответил: — Прошу, дай мне немного подумать об этом. Он положил трубку на бок на стол и обернулся к Германии. Американец выглядел мертвенно-бледным и слабым. Немец смотрел на телефон и думал о том, как услышал голос брата. Если бы он мог поговорить с ним, заставить его вернуть здравый смысл. Он отказывался верить, что его брат, вырастивший его, стал коммунистом. Он указал на телефон: — Альфред, могу я поговорить с братом? Америка нерешительно посмотрел на телефон, а затем обратно на Германию: — Я бы согласился, если бы ты действительно мог поговорить со своим братом, но ты не сможешь. Да, Иван мог бы дать Гилберту телефон, но поверь мне, человек, с которым ты собираешься говорить, уже не твой брат. Немец тотчас рассвирепел: — Что ты несешь? Он всегда будет моим братом, он воспитал меня. Американец в гневе хлопнул рукой по столу: — Ты не слышал? «Может, мы сможем сделать из него лояльного коммуниста»; он считает себя частью Союза, это же очевидно. Я позволил тебе слушать, чтобы ты мог понять, насколько далеко он ушел от нас. Германия отступил, качая головой. Он не мог принять, что брат был вне его досягаемости. Он и Пруссия всегда были близки, и ни одна сверхдержава не могла нарушить эту связь. Если Пруссия действовал таким образом, то только потому, что Россия наблюдал за ним, и он должен делать это ради собственной безопасности. Наконец, он ответил американцу: — Ты знаешь, что я не приму это. Ты не знаешь его так, как знаю я; он не их тех, кто торгует своей преданностью так просто. Америка стремительно схватил телефон и сказал: — Иван, мне нужно еще несколько минут, чтобы принять решение. Тут есть кое-кто, кто хочет обменяться с тобой парой слов. Блондин коротко кивнул и передал трубку через стол Германии. Немец вопросительно посмотрел на него, и Америка ответил: — Ну, дерзай. Посмотрим, сможешь ли ты убедить его позволить тебе поговорить с Восточной Германией. Германия сразу забрал трубку: — Алло, Иван. Россия повернулся и посмотрел на удивленного ГДР, не ожидавшего услышать голос брата. Он увидел немой вопрос в глазах любимого. Россия беззвучно спросил: — Это Людвиг, не так ли? ГДР утвердительно кивнул. Россия вернулся к телефону: — Здравствуй, Западная Германия. О чем ты хотел поговорить со мной? Секунду спустя, Германия ответил: — Я хочу поговорить с моим братом. Пожалуйста, дай Гилу телефон. Россия быстро ответил, по-прежнему холодно: — Нет, я запрещаю. ГДР прошептал России на ухо: — Давай, Ваня. Позволь мне поговорить с моим братом-фашистом, позволь сказать ему, что теперь я только твой. Он наклонился еще ближе и слегка задел губами мочку уха России, в попытке быть более убедительным. Он увидел, как стая мурашек пробежала по его шее. Россия вновь закрыл нижнюю часть трубки и повернулся к любовнику. Голос был холодным, но выражение лица смягчилось. Обращаясь к ГДР, его голос также смягчился: — Тебе бы это понравилось, так, заяц? Но я не доверяю ему. Вспомни, как он заставил тебя предать меня. Он соединил их губы в легком поцелуе. Он повторил: — Доверься мне. Ты же доверяешь? ГДР кивнул: — Конечно. — Почему нет? — спросил Германия, возвращая русского к разговору. Россия вернулся к телефону и ровно ответил ледяным тоном: — Потому что я не хочу, чтобы ты шептал свою фашистскую ложь в его ухо. Он услышал оскорбленный вздох на другом конце провода. Россия слегка постукивал пальцем по телефону в ожидании ответа. — Почему бы не спросить Гила, что он думает об этом? Я знаю, он хочет поговорить со мной, — наконец ответил Германия. Иван рассеянно передвинул руку выше по бедру Гилберта. Он издевался, но ГДР знал, что это не приносило ему удовольствия. — Знаешь, я вижу тебя насквозь. Чего ты хочешь, так это объединения Германии. Я не позволю тебе совратить Гилберта. Красный цвет смотрится на нем изумительно, и я намерен держать его здесь, рядом с собой. ГДР прошептал ему на ухо: — Скажи ему, я не хочу возвращаться. Я больше не буду ему подчиняться. Россия рассмеялся, не утруждаясь закрыть динамик: — Он не вернется к тебе. Передай трубку Альфреду, его время вышло. Германия неподвижно стоял, пытаясь подавить нарастающий гнев, бурлящий в крови. Он вдруг осознал, почему разговор с коммунистической страной так взбесил Америку. Это было еще безнадежнее, чем говорить со стеной; это было как говорить со стеной, знающей обо всех его желаниях и страхах. Он ошеломленно убрал трубку от лица и молча передал ее Америке. Последний посмотрел на телефон и спросил: — Ну, что, доволен? Германия молча кивнул. Америка казался удовлетворенным, ведь он отстоял свою точку зрения. — Пусть будет по-твоему. Я признаю, я шпионил, — сказал он в трубку. Получив ответ, Россия положил телефон. Затем он обратился к ГДР, глядя прямо на него. Альбинос протянул руку назад и, открыв деревянный ящик, вытащил пачку сигарет. Россия достал зажигалку и зажег сигарету, зажатую между губ ГДР. — Теперь, когда я в хорошем настроении, о чем ты хотел поговорить? — ухмыльнулся он. ГДР сделал глубокую затяжку и выдохнул дым: — Уверен, ты уже в курсе, что у меня проблемы с людьми, бегущими в Западный Берлин. Мне необходимо, чтобы ты сделал что-нибудь; я не могу пускать людям кровь таким образом. Россия, наконец, прикоснулся к лицу Гилберта: — На самом деле, я совсем недавно думал об этом. Что скажешь насчет стены?