Внутри и вне

Томас Шарп впервые приходит к Эдит во сне, когда в её волоса закралась седина, её книги давно продаются отменными тиражами, почитатели сравнивают её талант с талантом Мэри Шелли, а недоброжелатели за глаза говорят о том, что на Мэри Шелли она похожа лишь своим положением вдовы. Он выглядит точно так же, как перед их разлукой длиной в многие годы, и глаза его такие же грустные; он появляется в комнате бесшумно и в каком-то смысле деликатно, как и полагается настоящему баронету, совсем не пугая, как это делали все прочие призраки в жизни Эдит. Эдит протягивает к нему руку — её пальцы покрыты морщинами. Томас протягивает руку в ответ — его пальцы подёрнуты дымкой. Эдит кажется, что она чувствует самое настоящее прикосновение, и в тот же миг открывает глаза в своей кровати — в совсем другой комнате. Она переехала месяц назад и ещё не освоилась на новом месте. Самый обычный сон с самым необычным гостем внутри. Итак, спустя столько лет Томас ворвался в её жизнь. Значит ли это, что ей угрожает опасность? Эдит помнит, что призрак матери когда-то посетил её, чтобы предупредить о Багровом пике. Томас не появляется ещё несколько месяцев, и за это время с Эдит не случилось ни одного сколько-нибудь значимого несчастья. Она засыпает с мыслью о том, что Томас защищает её, оставаясь невидимым; днём вглядывается в тени и ждёт, что дверная ручка вот-вот задрожит, но ничего не происходит. Томас снится ей во второй раз, когда встряска после первого сна почти улеглась. Томас, скажи что-нибудь. Прошу тебя!.. Я почти забыла твой голос. Эдит сосредотачивается на чертах его бледного лица, пытается уловить малейшее движение губ, и эта концентрация заставляет её проснуться. Эдит задерживается в постели допоздна, не притрагиваясь в этот день к рукописям. Она хочет насытиться ночным визитом, но если мысленно повторить одну и ту же встречу десятки раз, она не превратится в десятки новых. Почему Томас объявился именно сейчас? Была ли у него цель, и если нет, почему он не навестил её раньше, отчаянно скучающую по тому, кого обещала вечно помнить? Рукопись остаётся нетронутой в этот день, но на следующий печатная машинка оживает под её пальцами. Эдит давно пора подарить своим книгам новую изюминку, и она пишет о призраках, являющихся только во сне. Она пишет о том, что кто-то, столкнувшийся с этими встречами, боится сомкнуть глаз, а кто-то, наоборот, ждёт каждой ночи с возрастающим нетерпением. А Томас приходит всё чаще, и Эдит больше не пытается выяснить истинную причину его визитов. Может быть, и вовсе нет никакой иной причины, кроме запоздалого желания увидеть Эдит. Новая книга продаётся не хуже остальных, и Эдит остаётся довольна своим экспериментом, пока не натыкается на газетную заметку. Рассказы Эдит Шарп о призраках всегда можно было воспринимать двояко. Некоторые читатели видели в них леденящую кровь мистическую историю о том, что скрыто от глаз большинства; другие же видели рассказы о душевнобольных, представляющих заведомо невозможные вещи. Но история о снящихся призраках нарушила этот баланс. Ничто из снящегося не может быть реальным — это знает каждый. Теперь призраки Эдит Шарп превратились в простые кошмары. Эдит откладывает газетные листы. Слова, отпечатанные на них, причиняют ей боль. И дело вовсе не в критическом взгляде — Эдит привыкла и к более грубым нападкам. Но что, если Томас вовсе не приходил к ней? Вернее, что если приходил к ней вовсе не Томас? Что, если Эдит просто-напросто видела сны; самые обычные сны, какие случаются с теми, кто давно и безнадёжно скучает? В самом деле, нет ничего удивительного в том, что Томас зачастил к ней: просто дневные грёзы находят своё отражение по ночам. Эдит не сталкивается с разумом Томаса, застрявшим между измерениями, она сталкивается со своим собственным разумом, не желающим расставаться с прошлым. Может быть, Томас взаправду ушёл навсегда. Может быть, обещание Эдит всегда помнить его наконец-то вступило в свою силу этим неожиданным способом. Внезапное осознание вовсе не означает, что Эдит больше не верит в призраков — она слишком хорошо помнит случившееся в Багровом пике. И всё же сомнение копится в ней, как ржавчина на отсыревшем железе. Подай мне знак, Томас, просит она при следующей встрече. Подай мне знак того, что ты — не плод моего воображения. Скажи мне то, чего я не могу знать, но могу проверить. Только так я смогу быть уверена. Я хочу знать, что ты — это правда ты. Томас больше не молчит. Иногда он произносит слова, но, просыпаясь, Эдит понимает, что они лишены смысла. Так часто бывает во сне: то, что кажется само собой разумеющимся, теряет наутро свою стройную логику. Навещавший её Томас — совсем не тот, за кого она его принимала; всего лишь слепок, копия, бережно сохранённая ею. Эдит вытирает глаза уголком накрахмаленной наволочки и просит Томаса не появляться больше. Но он всё равно появляется, и это главное доказательство: настоящий Томас внял бы её слезам и просьбам. Своими же мечтами она больше не может управлять. Как и следует ожидать, во сне она забывается; и только однажды, вынырнув слишком близко к поверхности и вспомнив, что спит, выкрикивает: ты подделка, ты должен оставить меня в покое!.. Сон — это всего лишь сон, но Эдит кажется, что глаза Томаса становятся ещё печальнее. Эдит жаль его, пусть даже он — вовсе не неупокоенный дух. Утром она думает над справедливостью своих слов. Даже если это всего лишь её собственное воображение… Томас жив в нём, в её воспоминаниях он гораздо живее жутких теней, зацикленных на единственной предсмертной мысли, какими представали перед Эдит все прочие призраки. Пусть это не настоящий Томас во всей своей многогранности, но именно такой, каким его знала Эдит. Всё, что она помнит о нём, воплотилось; всё, чего не знала — забылось. Томас Шарп стал её личным призраком, частью её самой. Эдит решает, что этого достаточно. И пусть это совсем не те призраки, в существование которых не верили даже самые преданные её читатели. Зато с ними встречаются многие, и особенно часто — вдовы. Призраки внутри нас. Так называется новая книга Эдит. Её тираж не слишком велик, а опубликованные мнения противоречивы, но, в конце концов, любой писатель должен открывать что-то новое и быть честным перед собой.