Прости, что не смог стать твоим другом

Так это был все-таки ты? Конечно. Я знал. Где-то в глубине души с тех самых пор, как впервые увидел твое лицо на своем мониторе, я был уверен, что ты и есть Кира. Но ты и про скрытые камеры в доме догадался сразу, не так ли? И продолжал притворяться. Ни слова правды, никогда… Самый большой лжец на целом свете! Ты пристально смотришь на меня. В твоих глазах злорадство, жестокость и презрение пополам с торжеством от сознания собственной победы. В нашем поединке интеллектов ты выиграл. А я, как ни странно, не чувствую себя проигравшим. Мне просто жаль. Удивительно, я должен был уже умереть, но время будто остановилось, давая мне последнюю возможность переосмыслить свою жизнь. Сорок секунд. Верно, Лайт? Столько мне еще осталось дышать воздухом этого мира? Гибель придет не от твоей руки, но мы же оба прекрасно знаем, кто вынудил Рэм записать мое имя в тетрадь. Или Амане Миса припомнила-таки мое настоящее имя по твоей настоятельной просьбе? Не имеет значения. Причина не важна. Как только ты коснулся черной обложки в кабине вертолета, я сразу понял: ты вернул себе то, о чем страстно мечтал, свою вожделенную тетрадь, дающую власть обрывать чужие жизни. Тогда почему, получив ее, ты кричал от боли, будто тебя располосовали катаной? Почему твои глаза опять пусты и мертвы? В этом и заключается твое долгожданное счастье? Жестокие черты Киры расплываются, а передо мной снова мелькают цветные витражи в куполе христианской церкви, лицо плачущего малыша, звон колокола… Ватари. Нет, его звали иначе: Квиллш Вэмми. Он вытащил меня из опостылевшего церковно-приходского приюта и забрал в школу для одаренных детей. Он был единственным человеком в мире, кто заботился обо мне в течение многих лет. Больше у меня не осталось никого. Я даже не помню, кто мои настоящие родители. Словно кадры старого кино, хаотично перемешанные фрагменты воспоминаний навязчиво повторяются, заключенные в бесконечный цикл. Церковь, плачущие дети, колокол, Вэмми держит меня за руку… И снова ты, Лайт. Мое кошмарное наваждение! Сначала я просто ненавидел тебя, еще не зная твоего лица и имени. Заочно, по твоим поступкам. Да, смотри на меня сейчас, безжалостный убийца! Самое ужасное, ты до сих пор считаешь, будто имеешь право судить других, будто сила Бога Смерти вознесла тебя на недоступную обычным людям высоту. Впрочем, ты всегда имел полное право размещать себя в общественной иерархии «над всеми»: лучший ученик в школе, сын начальника полиции, красавец, пользующийся популярностью у девушек. Сдержанный, аккуратный, умеющий великолепно «сохранять лицо». И, получив тетрадь, ты решил, что кому как не тебе вершить судьбы мира? Ты никогда не любил проигрывать. Мир казался тебе скучным местом, которое ты мог бы усовершенствовать, имея абсолютную власть. Ты ее получил, превратившись в карающего бога. И тут неожиданно появился я. Ты ощутил охотничий азарт, не правда ли, когда я во всеуслышание с телеэкранов объявил тебе войну? Ты отнюдь не удивился, потому что сам вынуждал кого-то противостоять тебе. Ты ведь мог каждый раз указывать новую причину смерти преступников, и никто бы не догадался, что между всеми несчастными случаями существует связь, но ты захотел, чтобы все узнали о тебе, поняли, что убийства — отнюдь не случайность. Ты намеренно сделал это. Сознательно вызвал меня на дуэль. Я стал восхищаться Ягами Лайтом, хотя моя ненависть к Кире никуда не исчезла. У тебя была отличная семья. Я втайне завидовал тебе. И не понимал, как ты можешь подвергать своих родных такой опасности? Ты хоть представляешь, что не у всех каменные сердца, и другие люди, в отличие от тебя, способны чувствовать? Твоя мать, сестра, отец… Что бы с ними стало, узнай они, кто ты на самом деле? Нет, тебе наплевать на это. Даже сейчас. Зачем ты продал свою душу, Лайт? Сначала ты убивал только преступников. Потом стал уничтожать тех, кто искал тебя: сотрудников ФБР, полицейских. Невинных людей, ничем не запятнавших себя перед законом. Я никогда не прощу тебе ни смерть Ватари, ни самоубийство госпожи Наоми. Это были близкие мне люди. Скука и одиночество двигали тобой. Те же две причины толкали вперед и меня, когда я дал согласие ФБР разыскать тебя. Увы, мы чем-то похожи. Я тоже всегда считал, что мир — на редкость скучное место. И я решил участвовать в твоей поимке, потому что сам поиск был мне интересен. Я получил в твоем лице достойного соперника. Жизнь перестала казаться монохромной. Увы, я тоже не идеален. Мне было важно не столько восстановить справедливость и покарать убийцу, сколько победить тебя, продемонстрировать силу моего интеллекта. Когда мы встретились на открытии учебного года и по очереди произносили вступительное слово в актовом зале университета, а потом два дня спустя играли в теннис на корте, почему-то именно тогда я понял, чего мне не хватало, чтобы вкусить полноту жизни. Я никогда и ни с кем больше такого не испытывал. Видишь ли, я признавался тебе в этом и прежде… Мне до тебя не встречался никто, равный мне по интеллекту. И никто, кому бы я мог абсолютно доверять. Только Ватари. Но он не мой ровесник, так что, можно сказать, я всегда жил в одиночестве. Горькая ирония. Самым моим близким другом с вероятностью 99,9% мог стать ты, если бы немного раньше не сделал иной выбор. Впрочем, не стань ты Кирой, с вероятностью 90% мы бы никогда не встретились. Ты выиграл ту партию в теннис на глазах всего университета. Ты победил меня и сейчас. Что ж, каждый поставил на кон свою жизнь. Все по-честному, Лайт, если тебе ведомо понятие честность. Ты можешь торжествовать и праздновать победу, но я знаю, тебе вскоре станет скучно. В твоем идеальном мире ты будешь мучиться одиночеством и сам сжигать себя собственным гневом. Мы связаны навсегда. Цепь между нами отнюдь не порвана, и я ее чувствую. А ты? Помнишь, как ты однажды отказался от использования тетради на целых четыре месяца? Разумеется, не по доброй воле, а чтобы сбить меня со следа. Конечно, я и тогда продолжал подозревать тебя, я всегда тебя подозревал, но с другой стороны я радовался. Наконец, мне удалось увидеть тебя настоящего! Я настойчиво пытался возродить в тебе Киру, чтобы ты совершил промах, а я окончательно установил твою вину, но вдруг я поймал проблеск Лайта. Ты знаешь, насколько твои глаза добрее смотрели на мир? Какими ясными и блестящими они были? Ты искренне беспокоился о Мисе и своем отце, осуждал Хигути и не понимал, как он может обрекать людей на гибель, даже если они преступники и заслужили это. Ты действительно считал, что никогда не смог бы стать таким, как он. Но, к сожалению, ты всегда был Кирой. Всегда внутри тебя пряталось презрение к другим и самодовольство. Тетрадь лишь усилила твои негативные качества в сотни раз. И вот ты стал тем, кем стал. Если бы я успел провести эксперимент, то сумел бы доказать, что предпоследнее правило тетради о тринадцати днях, сыгравшее тебе на руку, снявшее с тебя и Мисы все обвинения — подделка. Не знаю как, но тебе удалось подделать даже тетрадь смерти и обмануть богов смерти. Ты виртуоз, Лайт. Ты способен манипулировать не только поступками и чувствами людей, но и поступками и чувствами синигами. Мои сорок секунд почти исчерпаны… Поймешь ли ты? Пытался ли ты когда-нибудь взглянуть на меня, как на человека, а не как на детектива, нанятого, чтобы тебя поймать? У меня тоже есть гордость. Я сказал тебе, когда отпирал наши наручники, будто сожалею, что ты не Кира. А потом спросил, почему ты не уходишь, почему все еще сидишь в моей комнате. Я лукавил. Мне безумно хотелось, чтобы ты оказался просто Лайтом. И чтобы остался со мной. Ты был одинок, как я. Одинок в семье, которой у меня никогда не было. Со своим отцом, матерью и Саю. Даже с Мисой. Она всегда оставалась для тебя просто орудием исполнения твоих коварных замыслов. Бедняжка. Ни любви, ни сочувствия, ни даже элементарного физического влечения ты к ней не испытываешь, несмотря на ее потрясающую внешность, а она настолько ослеплена страстью, что готова мириться с твоим пренебрежением. Да, ты отомстил за ее родителей, понимаю. После этого она могла помогать тебе из чувства благодарности, но она в буквальном смысле обожествляет тебя. Хотелось бы мне, чтобы меня кто-то так же любил… Несмотря на то, что Миса тоже владеет тетрадью и пользуется ею, в ней больше человеческого, нежели чем в тебе. Грустный парадокс. Жизнь полна парадоксов. Странно понимать, что я думаю об этом сейчас, умирая в твоих объятиях от сердечного приступа, а ты поддерживаешь меня лишь для того, чтобы твой отец, Матсуда и остальные не догадались, как сильно ты меня ненавидишь. Что означает твоя кривая, злая ухмылка, Кира? Лайт улыбается совсем иначе. У него теплая кожа и нежные руки. Двадцать минут назад под проливным дождем со мной был Лайт, а я не знал, как все повернется дальше, понимал только, что мы скоро расстанемся. Я чувствовал, что моя задумка с экспериментом не удастся. Сквозь шум ливня я отчетливо слышал звон колокола. Целый день. Я слышал, а ты нет. Это по мне он звонил. Отпусти свои руки, Лайт. Не отпускай. Мне чертовски хотелось прикоснуться к тебе. Всегда. Несмотря на то, что меня наняли поймать тебя, несмотря на мое огромное желание выиграть в нашей схватке, несмотря ни на что. Сейчас только вдруг я понял одну важную вещь. К тебе никто не прикасался с любовью. Никто из тех, кто мог быть тебе интересен или нужен. Я попытался, но не преуспел. Остановил свой истинный порыв на полпути, потому что… Не знаю. Наверное, из-за нелепости сложившейся ситуации. Или из-за гордости. Когда мы вернулись в комнату, оба насквозь мокрые, ты разулся и сел на пол, вытирая волосы, а я понял одно: если сейчас не прикоснусь к тебе, то все будет потеряно. Этого не случится никогда. Пусть мое прикосновение ничего не изменит, ты останешься прежним, и я не изменюсь, но я не могу потерять этот миг, он жизненно важен. И стоило дотронуться твоих ног полотенцем, как желание вцепиться в тебя и не отпускать, стало невыносимым. Я пытался крикнуть: «Проклятье, Лайт, ты человек, все еще человек! Зачем же убиваешь собственную душу? И я не детектив и не судья, а просто до безумия одинок, я нуждаюсь в тебе, как и ты во мне! Почему мы оба обречены умирать в одиночку и ненавидеть друг друга?» Но мое горло сжалось, и я не вымолвил ни слова, не издал ни звука. Каким блаженством было просто ненадолго коснуться тебя… Ты вздрогнул и удивился. Нет, я смягчаю краски. Ты был шокирован. Но именно тот твой взгляд сказал мне многое. Мы желали одного и того же — просто быть рядом. Где-то под черным покровом взаимного пожелания смерти друг другу и невообразимой ненавистью, еще глубже, в самом потаенном уголке наших сердец мы на самом деле всегда хотели стать ближе. Я застыл и смотрел на капли воды на твоей белоснежной коже, и вдруг почувствовал, как твоя рука осторожно отерла полотенцем влагу с моих волос. Я испытал почти физическую боль от этого короткого прикосновения. Не ожидал, что ты ответишь мне, даже такой малостью. Я продолжал вытирать твои босые ноги, размышляя: неужели этот тугой, жесткий, как цемент, комок мышц и есть твоя ступня? Не удивительно, ведь ты живешь в жутком напряжении. Стоит ли оно того, Лайт? Быть богом, чтобы жить в аду, устроенном самому себе? Успокойся, я сделаю массаж. Вот так. Я не решаюсь касаться тебя открыто, только сквозь влажную ткань, иначе, если почувствую тепло твоего тела, нежность шелковистой кожи слишком отчетливо, боюсь, это окончательно сведет меня с ума. Я и так сумасшедший. Через пару минут опускаю руки и молча застываю, все еще сидя на нижней ступеньке лестницы перед тобой. Унижен ли я? Нет, я чувствую необыкновенное умиротворение. А ты? Твой удивленно-потерянный взгляд говорит о многом. Я долго и внимательно смотрю на тебя, и мои собственные глаза отражаются в твоих. Вот и все, пора. «Грустно. Мы больше не увидимся», — говорю я и тут же осаживаю себя. Непозволительная слабость. Я должен выиграть. Непременно. С этой мыслью я объявляю тебе о том, что Ватари получил разрешение у полиции на использование тетради смерти для моего эксперимента. Того самого, который наверняка привел бы тебя на скамью подсудимых. Мы прошли в комнату, расселись перед включенными мониторами. И вдруг на моих глазах Ватари побледнел, зашатался и неожиданно упал, успев дотянуться в предсмертном усилии до скрытой кнопки клавиатуры и уничтожив все секретные данные нашей штаб-квартиры. Я сам просил его сделать это, если Кира все-таки доберется до нас. Секунда, две, и мое собственное горло сжал сильный спазм, а сердце пронзила нестерпимая боль. Тогда я понял, что ты опередил меня. Кто-то по твоему указанию записал мое имя в тетрадь, и уже не важно, кто исполнитель — Рэм или Миса, или ты сам сделал это некоторое время назад, указав причину смерти «сердечный приступ» в этот день, час и минуту. Какая разница, если Кирой оказался все-таки ты. Теперь, умирая, я знаю это точно. Комната закружилась и поплыла перед глазами, я оказался на полу, ты бросился ко мне, обнял обеими руками, делая вид, будто беспокоишься обо мне. И вдруг время остановилось. Но, видно, только для меня, чтобы я успел обдумать все в последние секунды жизни, и если ты сумеешь прочитать в моих глазах — а ты безумно проницателен, не так ли? — то поймешь все. Наш поединок окончен. Что случится дальше до отвращения предсказуемо. Тебя поймают, Лайт. Обязательно. Кто-то другой, не я. Однако я для тебя навсегда останусь живым. В каждом следующем L, сколько бы их еще не появилось, (будь уверен, у меня есть последователи в доме Вэмми), ты станешь видеть мое лицо. Связь L и Киры не разрушена. Твоя жажда бороться против меня и одновременно быть со мной останется. Я видел твое одиночество. Ты мог бы растаять, не стать глыбой льда. Но слишком поздно. Наше время почти истекло. Прости, что не смог стать твоим другом, ведь это было, наверное, единственным, что могло бы воскресить твою душу. Если бы я попытался… Но собственные гнев и гордость оказались сильнее. Ты не сумел преодолеть Киру в себе, а я слишком зациклился на роли L. Поэтому прости. Нам никогда не искупить обоюдной вины. Последний парадокс заключается в том… очень трудно дышать и думать, мысли путаются… Но смотри, смотри на меня, Лайт, я хочу умереть именно на твоих руках… ведь Кира, которого я ненавидел, заставил меня потянуться к Лайту, которого я… Если бы только вовремя переломил свою гордость… Прости, Лайт. Прости, что не смог стать твоим другом…