Тайные объятия

Артур уверен, что для своей цели уже достаточно освоился с технологией ПЭСИВ. Пора: он один, дверь заперта. Он открывает глаза во сне. Тихая комната. Он лежит на спине на огромной, роскошной кровати, полностью одетый: рубашка, галстук, брюки, ботинки. Закрыв глаза, он сосредотачивается. Сперва он их слышит: они издают свистящий шорох, когда скользят по атласному покрывалу где-то у изножья кровати. Затем он чувствует прикосновение: один обвивается вокруг лодыжки. Он невольно вздрагивает, приподнимается на локтях и наконец смотрит, прикусив губу. На вид они скользкие, чуть поблескивающие, цветом — от пурпурного до лилового. Кажется, кое-где на них есть присоски, но по большей части они гладкие. В их волнообразных движениях чувствуется скрытая сила. Второй начинает стягивать ботинок с другой ноги, а первый тем временем забирается под носок, лаская обнаженную кожу. Касание теплое, но Артур дрожит. Из-за спинки кровати, с двух сторон, появляются новые. Их около десяти, некоторые толще, некоторые тоньше. Они окончательно снимают с Артура ботинки — осторожно, но неумолимо. Первый скользит вверх по голени, обвивает икру, поглаживает нежную кожу под коленом и замирает там, удерживая ногу на месте. С Артура стягивают носки. Что-то проскальзывает под поясницу — и внезапно бедра вздергивает вверх. Медленно, плавно ослабевает ремень, расстегиваются пуговицы, сползает молния… У Артура встает так резко, что на мгновение даже становится трудно дышать. К его разочарованию, они перемещаются к галстуку. Развязав узел, вытаскивают из-под воротника узкую плотную полоску, и шелк с тихим шорохом соскальзывает с хлопка. Артур уже хочет сам стянуть с себя брюки, но сразу два молниеносно и крепко обвиваются вокруг его запястий. Он слабо пытается вырваться, но они прижимают его руки к кровати. Остальные расстегивают рубашку, срывая пуговицы. На Артуре нет майки, и они скользят по обнаженной коже, свободно обвиваются вокруг груди, небрежно проходятся по соскам. Кончик одного тычется в шрам на боку, оставленный случайной пулей. Руки Артура заводят за голову, и жесткая хватка сковывает оба запястья. Стянув брюки до бедер, они ненадолго замирают, а потом снимают белье. Один сперва трется о член, затем обивается вокруг него, и небольшие присоски задают ритм. А когда он начинает еще и вибрировать, Артур громко втягивает в себя воздух. Тут же другой закрывает ему рот и вжимает его голову в подушку. Теперь он больше не может видеть, что с ним делают. Тот, который замер было на ноге, вновь начинает двигаться, поднимается выше, ныряет под яйца и тычется там, легко, но настойчиво. Остальные стягивают брюки дальше, до колен, раздвигают ноги, удерживая бедра на месте. Артур выгибается навстречу. Тот, что на члене, сжимается — он теперь совсем скользкий от естественной смазки и какой-то жидкости, сочащейся из пор, — а тот, который возле ануса, утолщается, пульсирует и грубо врывается внутрь. Все они заглушают стоны Артура и крепче сжимают его запястья, когда он дергается. Тот, что внутри, как раз идеальной толщины. В отличие от прочих, конусовидных, он расширяется на конце — прямо как головка члена. Артур раздвигает ноги еще шире, так широко, как только может, учитывая болтающиеся на нем трусы и брюки. Мышцы жжет из-за непривычного растяжения. Член ласкают именно с нужным давлением, почти болезненным, но все же немного медленнее, чем хочется. Артур толкается навстречу. Движения на члене ускоряются — но и внутри тоже. Артур глухо стонет и сам содрогается от этого звука. Его голову освобождают, вместо этого свободно обвивая шею, и он жадно втягивает в себя воздух. В открытый рот тут же входит еще один, толстый и скользкий, выделяющий какое-то вязкое вещество. Артур всасывает его и сглатывает. Так кисло, что во рту сразу начинает скапливаться слюна. Тот, что внутри, становится толще, больше, и на нем прорастают то ли ребра, то ли новые присоски. Кончик трется о простату, и от этого невыносимого ощущения ноги у Артура становятся совсем ватными. Он смутно понимает, что проглоченное вещество начинает действовать — по венам растекается чистейшее наслаждение. Артур со стоном закрывает глаза и едва сознает, что в него проникает еще один, потоньше и поменьше. И пока он продвигается вглубь, все расширяясь и расширяясь, Артур испытывает легкий приступ тревоги — который, впрочем, быстро тонет в океане всепоглощающего блаженства. Трусы и брюки сдергивают ниже колен, и он разводит ноги еще шире. Два, которые внутри, толкаются нестройно, медленнее, чем раньше. Это сводит с ума. Тот, который обвивает член, выделяет что-то прохладное и освежающее и немного ослабляет хватку — только чтобы сжаться у основания. Подступающий уже оргазм снова отдаляется. Артур ерзает в крепких тисках, тянет к себе руки, пытается поднять голову… Они замирают и не двигаются, пока он не прекращает борьбу. Теперь Артур чувствует, как два внутри разбухают; они толкаются уже быстрее, трутся внутри него друг о друга. Тот, на члене, снова набирает темп, выделяя что-то влажное и теплое, сжимает крепко, как кулаком. Артуру хочется все видеть, но нельзя. От этого ощущения только обостряются. Его руки и ноги напрягаются помимо его воли — но безрезультатно: узы не поддаются. Он может бороться сколько угодно — они не отпустят, пока не закончат с ним. Невероятно наполненный, неспособный двинуться, пока ему не позволят, Артур каким-то уголком сознания понимает, что должен паниковать. Но вместо этого его член пульсирует еще сильнее. Те, что внутри и на члене, движутся теперь в такт, быстрее, сильнее, легко вибрируя. Артур задыхается: рот его по-прежнему занят, в него, кажется, льется еще больше жидкости, заставляя судорожно сглатывать. Подбородок мокрый, и Артур стонет, когда новая волна блаженства разливается по венам. Но это только начало. Когда он кончает, ничего не меняется — разве что скорость немного увеличивается. Он глухо, прерывисто стонет. Опьяняющие ощущения возрастают стократ, и тело звенит от ошеломляющего наслаждения. Артур кончает и кончает, сотрясаясь от оргазмов, а его все продолжают гладить и ласкать, толкаются в него, доят без устали, не обращая внимания на болезненно-довольные стоны. Отдаленно он понимает, что они тоже начинают дрожать, пульсировать — и кончают какими-то липкими, чуть солеными струями. Замедляют движения, продолжая слабо извиваться. Наконец, когда Артур уже полностью, абсолютно вымотан, все затихает. Он понятия не имеет, сколько времени уходит на то, чтобы успокоить бешеное, прерывистое дыхание. Только замечает, что покрытая потом кожа начинает остывать. Постепенно он понимает, что те, внутри, тоже осторожно выползают. Артур чувствует себя больным, растянутым, попользованным и очень-очень липким. Это прекрасно. В отдалении начинает играть музыка: «Поэма любви и моря» Шоссона. Вскоре Артур проснется в реальном мире. Хватка на его запястьях и ногах ослабевает. Тот, что обвивал шею, легко, ласково скользит по груди. Он не мешает дышать и ощущается как объятие, свободное, теплое — и мурашки, побежавшие было по коже, пропадают. Артур расслабляется, полностью удовлетворенный. Музыка становится громче. Артур просыпается в одиночестве на гостиничной кровати. Он моргает в потолок, краснеет и отсоединяет капельницу. Привстав, он снимает с себя наушники и откладывает их в сторону. Трусы, конечно же, все липкие. Вот уж точно влажный сон.