Осколки

      Солнце уже начало клониться к горизонту, когда я последний раз кинул взгляд на свою машину, припаркованную на полупустой стоянке. Недолго постояв в нерешительности на крыльце местной небольшой библиотеки, я рывком потянул тяжелую деревянную дверь на себя. Налево, потом прямо, поздороваться с миссис Кэмел, милой библиотекаршей, которая уже была седой, когда я первый раз пришел в это здание. Насколько помню мне было семь и я очень хотел прочитать все что только можно найти о жирафах. С тех пор прошло уже больше десяти лет. С ума сойти как быстро летит время. Становится даже немного грустно, что сегодня пришлось идти сюда не ради интересных рассказов о животных с фиолетовым языком. Тоже странно: помню, что язык у жирафов фиолетовый, а вот почему он именно такого цвета — нет. Так, главное не заблудиться. Теперь направо и вверх по лестнице, которая ведет в старый читальный зал. Сколько его не убирай, в воздухе все равно витают пылинки, как будто застывшие мысли людей, побывавших тут много лет назад. Может, среди них есть и мои, когда я еще не знал что меня ждет, когда все было проще.       Помещение было большим и абсолютно безлюдным. Жесткие деревянные стулья в центре и столы, расставленные вдоль стены на время встречи. Опять Филипп Лестер пришел самым первым. Пунктуальность мой конек, но иногда я с этим перебарщиваю, например, сегодня. Еще как минимум пятнадцать минут до того как появится Лиззи Дорр, практикующий психолог, которая и ведет эти встречи. В круг были поставлены семнадцать стульев, но на самом деле вряд ли больше десяти сегодня будут заняты. Я выбрал обычное место слева от Лиззи — она всегда сидела напротив входа, чтобы подбадривать тех, кто в нерешительности замирал в дверях, первый раз придя на такого рода мероприятие.       Закрыв глаза, я начал вспоминать каждого, кто когда-либо сюда приходил. К сожалению, лица часто менялись и совсем не потому, что им здесь не нравилось. Но я пытаюсь думать о позитивных вещах, поэтому тут же бросаю эту затею и пытаюсь переключиться на что-нибудь другое. Не знаю за что природа наградила меня такой хорошей памятью, в моей ситуации от этого только хуже.       Постепенно комнату начали заполнять люди. Первая пришла, как я и ожидал, Лиззи. Ей было около тридцати и по ее манере поведения можно было понять, что она готова к любому препятствию, которое может встретиться ей на жизненном пути, даже походка у нее была какая-то жизнеутверждающая. Белокурая и худенькая, эта девушка могла бы сойти за ангела, если бы от нее неизменно не пахло сигаретами, а руки ее не тряслись, как будто ее вечно дергал кукловод за ниточки. Она улыбнулась мне и прошла мимо прямо к огромному окну.       - Ты не против если я тут немного проветрю? — не дождавшись ответа, она потянула за створки. В комнату хлынул поток теплого, как парное молоко, осеннего воздуха. Странная погода для середины сентября в Манчестере.       - Нет, конечно, нет, — вместо приветствия ответил я.       За все эти годы, что я хожу сюда, я так и не понял почему она согласилась за очень невысокую плату вести эту группу. Здесь всегда чувствовалась атмосфера напряженного согласия с судьбой с примесью недовольства, как будто кто-то ведет тебя насильно за руку, а ты только и можешь, что ругаться и идти следом. Просто сил упираться уже не осталось.       Когда я отвлекся от своих мыслей, то увидел, что большая часть людей уже пришла. Почти всех я знал, одну девочку, по-моему, ее звали Элизабет, не видел больше двух недель. Мое сердце радостно трепыхнулось, когда мы пересеклись взглядом — обычно если человек не приходит на два собрания подряд его можно больше не ждать. Мне кажется, она поняла по моему виду о чем я думал и немножко напряглась. Никому не хочется признавать правду — все мы тут ходим по лезвию.       Лиззи прочистила горло и ее звонкий голос заполнил помещение:       - Рада приветствовать вас на сто пятьдесят седьмом собрании «Помощь подросткам, оказавшимся в тяжелых жизненных ситуациях». Надеюсь, что сегодня мы поможем друг другу и, выйдя из этого здания, будем чувствовать себя немного лучше, чем до того как пришли сюда. Пожалуйста, начинайте как обычно — слева на право — и не бойтесь говорить все, что придет вам в голову. Если вы не в настроении, то можете просто молча посидеть. Главное, чтобы вы чувствовали себя комфортно. — Она ободряюще улыбнулась и кивком дала разрешение на начало долгого часа бесконечных приветствий, слез и неприкрытого подросткового сарказма. Я никого не осуждал — каждый справляется как может.       Сегодня у нас в меню была шестнадцатилетняя девочка с лейкемией, которая всем своим видом пыталась показать как ей плевать на то, что она в любой момент может оказаться в больнице и больше оттуда не выйти. «Спасибо за то, что поделилась с нами, Кэти» — отозвались мы. Следом шел мальчик, которому ампутировали ногу, но у него была ремиссия сложно запоминаемого вида рака, поэтому мы счастливо улыбались ему, пока он втолковывал нам какую-то ересь про забвение и американские горки. Этот хотя бы пытался выглядеть счастливым. И так далее и так далее.       Все мы были похожи на заблудившихся цыплят. В своем горе, несмотря на эти собрания, мы все равно оставались одни — совершенно растерянные и не готовые к тому, что готовит нам будущее. Мы не знали как доживать то немногое, что нам осталось или начинать жизнь заново после того, что случилось. Тут собрались не только те, у кого были неизлечимые болезни, но и те, кто выздоровел, но не знал как быть дальше, поскольку большую часть своей жизни провел в больницах. У таких обычно не было друзей и свои выступления они начинали словами «столько-то лет как у меня ремиссия», а заканчивали рассказами о том, как в школе с ними здороваются только из вежливости, а за обеденным перерывом никто не садится рядом, как будто они заразные. Странно, но такие обычно выглядели грустнее всего. Было несколько человек, которые справлялись с уходом близкого человека — матери, отца или брата. Были те, кого уже несколько лет мучала депрессия и те, кто предпринимал попытки суицида. Обычно таких заставляли ходить на встречи родители. Что-то подсказывало мне, что делалось это с намеком «посмотри на сколько им больше не повезло, чем тебе, а ведь они не напиваются снотворным в школьном туалете». Таких ребят мне было тоже очень жаль. Никакой откровенно квалифицированной помощи они тут не получали, хоть Лиззи и пыталась оставаться с каждым, кто признавался в таких проблемах, наедине после встреч и немного разговаривать. Иногда она даже беседовала с их родителями. Надеюсь, что она пыталась их убедить нанять психиатра — вряд ли можно вылечить депрессию рассказами о всех известных видах рака.       Мне больше всего запомнилась девочка, Анна, которая попала в аварию и лишилась своей младшей сестры. За рулем была она и, хотя виновником ДТП был грузовик с заснувшим водителем, по ней было видно, что винит она только себя одну. Из всех людей, сидевших сейчас в комнате, она была единственной, кроме, конечно, Лиззи, кто начал ходить сюда раньше меня. Собрания проходили раз в неделю вот уже три года, я ходил сюда чуть меньше двух. Не знаю на скольких собраниях побывала Анна, но помню как меня потрясла ее история на моем первом собрании. И еще я помню, как после ее монолога не смог ничего сказать и просто помотал головой, когда пришла моя очередь представится. Мне вдруг ясно вспомнился тот момент полного отчаяния, когда первый раз за долгие недели меня заботило не только мое положение, когда я впервые подумал не о том как мне не повезло, а как всем в этой комнате чертовски не везло на протяжении уж точно последних месяцев и как несправедливо все в этой Вселенной. До того собрания я злился на судьбу только из-за себя, после — еще и из-за тех тринадцати человек, с которыми провел час в большой и пыльной комнате, слушая их простые и короткие рассказы о сложном. Надо ли говорить, что первые месяцы эти собрания мне совсем не помогали.       Мягкий толчок локтем известил, что пришла моя очередь представляться и я уже набрал воздуха в грудь, чтобы зачитать выученный на зубок монолог, повторяющийся мной каждый четверг около шести вечера вот уже как девяносто семь раз. Вдруг с тихим скрипом открылась дверь, и на пороге возник высокий темноволосый парень, одетый во все черное. Он неуверенно оглядывался по сторонам. Лиззи тут же подала голос:       - Пожалуйста, проходи и садись. Спасибо, что пришел! — она улыбнулась и гостеприимным жестом обвела сидящих в кругу людей. Особого интереса среди аудитории он не вызвал: тут часто путали время.       - Я…извините, мне сказали, что начало в шесть… — в абсолютном смущении чуть ли не шептал парень, садясь на самый дальний ото всех стул, насколько можно было сесть далеко среди стульев, поставленных в круг.       - Ничего страшного, но для следующего раза: мы начинаем в пять, — с такой же обворожительной улыбкой продолжала Лиззи — так, на ком мы остановились? Точно. Фил, пожалуйста, продолжай.       Я улыбнулся, кинул взгляд на сидящих передо мной ребят и начал:       - Всем привет, меня зовут Фил Лестер и вот уже как два года я живу с диагнозом болезнь Хантингтона, — все слышали это уже не в первый раз, поэтому никакой ответной реакции тут не последовало. Я продолжал изливать душу жизнерадостным тоном. — Моя мать умерла, когда ей было двадцать пять, и врачи отмеряют мне примерно столько же, то есть получается, что мне осталось жить примерно шесть лет. Лечения для этой болезни еще не придумали, а симптомы могут проявиться уже спустя два-три года после диагностирования, по идее уже сейчас. Как сказали врачи, я своего рода уникум, поскольку обычно такая наследственность дает о себе знать только годам к тридцати, а меня диагностировали, когда мне было семнадцать. Я хожу сюда, поскольку мне очень трудно осознать то, что я знаю чуть ли не точную дату своей смерти. А еще потому что я не могу отделаться от навязчивой идеи, что я бесцельно трачу драгоценное время, которое мне осталось. Наверное, все, — я перевел дух и медленно поднял глаза от пола. Никогда не мог долго держать зрительный контакт, когда говорю.       - Спасибо, что поделился с нами, Фил, — отозвалось нестройное эхо голосов. Я слышал эту фразу уже в девяносто восьмой раз.       Все смотрели на меня с одинаковым выражением лиц: ободряюще-сочувствующие взгляды с толикой облегчения или зависти. Кому-то шесть лет представлялись роскошью, кто-то был рад, что хоть такая болезнь его не коснулась. Выделялся только парень, одетый во все черное: он безумно потеряно смотрел прямо на меня, не в силах справиться со своими эмоциями. Казалось, что он сейчас либо встанет и уйдет, либо расплачется. Мне опять вспомнилось мое первое собрание — наверно, я выглядел так же.       Когда Лиззи предложила ему представиться и рассказать что-нибудь о себе, он отрицательно покачал головой и все оставшееся время до конца собрания просидел молча, уперев взгляд в пол, лишь иногда украдкой поднимая глаза на меня.