Часть 1
6 марта 2016 г. в 14:03
Я переехал в этот дом в 1998 году.
Дом снаружи был как новый, несмотря на то, что он был построен ещё незадолго до войны. Дом был покрашен в светло-голубой цвет, и сначала я удивился, что краска на стенах даже не треснула – ведь дом старый, как ни крути. Ни одно из окон не было выбито, замок в двери не заржавел – всё выглядело удивительно новым, хотя по документам в этом доме последние хозяева жили около 35 лет назад, а это, честно сказать, срок не маленький.
Внутри дом выглядел как дорогой пентхаус: я ещё удивился тогда, как моим родителям удалось купить его почти за бесценок. Но родители редко спрашивали себя об этом, если даже вообще спрашивали, сильно об этом не задумывались, если вообще задумывались, да так оно и забылось.
Когда в 1998 году мы переехали, мне было двенадцать лет. Я был совсем ещё ребёнком, ничего не понимающим в людях, верящим в искренность и доброту людей, верящим в бескорыстную дружбу. Именно сейчас, вспоминая это всё, я понимал, каким глупцом я был тогда, в те годы. Сейчас мне почти… семьдесят два? Я и сам уже не знаю, сбился со счёта дней, и уже плохо представляю, какой сейчас год, или какой месяц, или какой день недели. Ещё с самого начала я понял, что если буду считать время, то сойду с ума. Сейчас я больше не двенадцатилетний ребёнок: я умираю, стою на границе жизни и смерти, медленно схожу с ума, медленно теряю память. Но насколько бы я не потерял память, я никогда не забуду того дня. Это въелось мне в мозг, и даже на смертном одре я буду помнить это, проклиная всем сердцем тот день, когда нашёл зеркало.
Всё изменилось осенью 1999 года.
Хоть и прошёл один год, это место не стало мне домом. Но я терпел и никогда ничего не говорил родителям: я знал, что они купили этот дом ради меня. У них была сложная работа, как я думал тогда и как я думаю и сейчас. Они были диспетчерами в аэропорту, и работа у них была такая, что я видел их не слишком часто, а когда видел, старался провести с ними как можно больше времени, потому что знал, что впереди ещё одна ночная смена. Родители говорили мне, что я могу больше времени проводить с друзьями, когда их нет рядом, но друзей у меня было не много, да и виделись мы с ними не слишком часто, только в школе, но я всё равно был рад, что у меня есть друзья.
В тот день шёл холодный, противный, надоедливый дождь. Родителей не было ещё с утра, и дом пустовал вместе со мной. Это был выходной, но у диспетчеров нет выходных; было скучно, ужасно клонило в сон. Не было никаких причин препятствовать желанию, а через некрепкий сон я всё равно слышал шум дождя. То есть, мне тогда казалось, что это был дождь. Посторонние звуки смешивались с барабанной дробью, и мне в полусне сложно было отличить одно от другого. Но, проснувшись, я чётко услышал тихие стоны откуда-то за комнатой, и чёрт бы меня дёрнул посмотреть, что это было!..
Но то, что уже случилось отменить нельзя. До сих пор я сожалею, что не подумал тогда хорошенько, стоило ли мне освобождать то зеркало.
Оказалось, в доме есть бомбоубежище. Вероятно, его построили специально для предстоящей войны. Дверь я обнаружил совершенно случайно: запнулся о край ковра, полетел вниз головой, и от этого ковёр задрался, а под ним и была дверь. Металлическая, тяжёлая дверь, что еле откроешь. Но всё-таки я её открыл, а за ней была лестница вниз, в само бомбоубежище. Видно было, что им давно уже не пользовались, паутина везде, да ступеньки так скрипят, что мурашки по коже. По глупости своей я не захватил с собой никакого фонарика, но рукой я нащупал рубильник. Я дёрнул его, и комната залилась жутковатым, красным светом, который постоянно мигал, и из-за этого всё было ещё страшнее. По крайней мере, я мог хоть что-то видеть. Бомбоубежище было длинным, и я прошёлся вдоль. Было слишком тихо, и это давило на меня, мигание ламп под потолком заставляло оглядываться по сторонам, хотя я был абсолютно уверен, что был здесь один. Но вскоре я перестал быть в этом уверен.
Будь проклят тот день, когда я нашёл это бомбоубежище! Лучше бы оно навеки было бы сокрыто от чужих глаз вместе с тем, что хранило внутри!..
Я неуверенно шёл вперёд, и вдруг я наступил на что-то, что громко хрустнуло и сломалось под тяжестью моей ноги. Я медленно посмотрел вниз и моё зрение затуманилось: я увидел холодные скелеты, которые беспомощно лежали на полу. На них была оборванная одежда, которая кусками свисала с костей, с красными тёмными пятнами. Я в ужасе отшатнулся от трупов, но запнулся о кости и свалился прямо на скелеты. Кости хрустнули подо мной, а скелет, на который я упал, зашатался, и его голова, свешенная вниз, упала прямо на меня. В ужасе я закричал и быстро начал подниматься, скидывая с себя мёртвую голову. Я кричал, всё дальше отходя от этих трупов, не сводя с них глаз, и вдруг крик, более ужасный, чем мой, заставил меня замолчать и замереть в страхе. Это был женский крик, и я слышал, как кто-то плачет. Мне казалось, я сошёл с ума. В беспамятстве я побежал обратно, моё дыхание сбилось, и я был на грани того, чтобы закричать снова.
Но чёрт бы меня побрал пойти туда снова!
Почти неделю я не мог прийти в себя. Сидел в комнате, молчал, и родители не могли понять, что со мной. Про то, что я нашёл под домом, я не говорил никому, ни родителям, ни друзьям. Не скоро это случилось, но я пожалел об этом, пожалел о том, что никому ничего не рассказал.
Я выждал день, когда дома, кроме меня, снова никого не было, и решил не повторять своих прошлых ошибок. Взял фонарик, отцовский армейский нож, который я крепко сжимал в руке, и снова спустился в бомбоубежище. Снова оно озарилось слабым красным светом, когда я дёрнул рубильник, и снова мне стало жутко, и потому я сжал нож так, что мне казалось, что я сломаю рукоять. Я снова прошёл мимо тех трупов, стараясь даже не поворачиваться в их сторону. И когда я подошёл к концу бомбоубежища, к тупику, я заметил то, что лучше бы навсегда осталось погребённым здесь.
Грязная рваная ткань скрывала какой-то большой овальный предмет, который тогда был чуть выше моего роста. Ещё сильнее сжав в руке отцовский нож, я одним резким движением сдёрнул тряпку.
Это было зеркало. Большое, старинное, с резными краями и замысловатыми узорами по контуру. Но удивило меня вовсе не это.
В зеркале я не видел своего отражения. Я видел лишь девушку, напуганную, слабую, дрожащую, которая смотрела на меня большими глазами, полными слёз. Я не понимал, кто она, и почему вместо себя я вижу её. Пока она не заговорила со мной. Первое её произнесённое слово, когда я понял, что со мной говорит отражение в зеркале, вызвало у меня крик, и я, отступив назад, уже хотел было бежать, но она меня остановила. И тогда я понял, что это не было моим отражением.
Её звали Элинор. Точнее, так она мне представилась. Я поверил ей только потому, что не знал ещё лжи и не ведал весь ужас обмана. И я тоже представился ей. Так и прошла наша первая встреча.
Она рассказала мне свою историю. Сказала, что кто-то запер её в зеркале, а я так и не мог поверить, что это было возможным. Я с детства не верил в магию и всё, что с ней связано, а тут, увидев её буквально своими глазами, я просто не мог поверить. Она говорила, что за всё время, проведенное в заточении, ей было одиноко, и день за днём она могла видеть лишь тряпку, закрывающую зеркало, да свою извечную темницу, что никогда не смогла бы стать ей домом. Элинор просила, нет, умоляла остаться с ней, быть её другом, провести с ней остатки её дней. И как я мог отказать просящей девушке?..
Тогда Элинор выглядела на тринадцать лет, как и я тогда. Не знаю, как так получилось, но она стала моим лучшим другом, собеседником, товарищем. Я стал меньше и меньше времени проводить с окружающими, меньше выходить на улицу, меньше времени проводить с настоящими друзьями. Скоро я и вовсе рассорился с ними, так мы и перестали видеться. Моим миром стала Элинор.
Как только у меня появлялось свободное время, я проводил его с Элинор. В один день она сказала мне, что больше не может видеть холодные стены бомбоубежища, что там слишком темно, что ей там страшно. И я принял решение перенести её в свою комнату. Тогда мне было уже шестнадцать лет, и я не думал ни о чём, кроме Элинор. В комнате у меня был огромный шкаф, где и нашлось достаточно места. Теперь мне не надо было постоянно спускаться в бомбоубежище, а Элинор было гораздо уютнее в моей комнате.
Так я стал проводить всё своё время только с ней. У нас никогда не заканчивались темы для разговоров, мы всегда находили новые, нам было что делать вместе. Я любил её всем сердцем и душой, как мне казалось тогда, когда все мои оставшиеся мозги задурила Элинор. Она была моим самым лучшим другом, единственным другом, который со мной остался.
Я рос, взрослел, и Элинор взрослела вместе со мной. Однажды я взглянул на неё, и та маленькая девочка, которую я встретил тогда в бомбоубежище, выросла и повзрослела со мной. Она была прекрасна, как ангел, который спустился ко мне с небес, но как я сожалею о том, что не увидел, не разглядел то, кем Элинор была на самом деле.
Экзамены я сдал успешно, и подал заявку в университет, в который давно хотел поступить. Элинор, хоть и была рада за меня, но всё же ей это не сильно понравилось. Она сказала, что когда я поступлю в университет, то я забуду о ней совсем, что у меня появятся новые друзья, девушка, а потом и семья, и я навсегда забуду о ней. Я пообещал, что никогда так не поступлю, но она только, чуть не плача, улыбнулась и сказала, что очень рада за меня. Элинор скрылась в зеркале так, что я не мог её видеть. Она не разговаривала со мной почти два дня.
Тогда я придумал то, о чём жалею до сих пор, и до сих пор не понимаю, как это пришло в мою голову. И за это я был проклят навеки, и за это сам я проклинаю себя до сих пор.
Не знаю, сколько я рылся в этих заумных книгах, сколько эзотерики и мистицизма прошло через мои руки, в голове уже смешивалось всё, что я прочёл за эти короткие два дня, но я не мог медлить, и поэтому я проглатывал книги, лишь бы найти ответ на свой вопрос.
Именно тогда, когда Элинор перестала разговаривать со мной, именно тогда я решил, что должен найти способ освободить её из зеркала.
Будь я проклят!..
И я нашёл его. Способ вытащить её из зеркала. Тогда я был ослеплён чувствами к ней, хотел, чтобы она была рядом со мной всю жизнь, была моим единственным, лучшим другом, стала моей женой… И я готов был пойти на всё, лишь бы она осталась со мной навечно. И я пошёл.
В тот вечер родители рано легли спать, и я решил не медлить. Я надел чёрный костюм, да и все вещи на мне были чёрные. Так требовали правила. В моей руке были букет красных роз, их было восемнадцать. Меня насторожило чётное число с самого начала, но я решил, что если это поможет Элинор освободиться, то пусть будет так.
Элинор всё ещё не было видно в зеркале. Я постучал по стеклу и тихо позвал её. Она робко вышла ко мне и испугалась моего вида, цветов в моей руке. Сначала она пыталась отговорить меня делать то, что я задумал, но её отговорки только сильнее разожгли во мне желание освободить её. Элинор не стала больше мне возражать. Она лишь ближе подошла ко мне и закрыла глаза.
Я крепко сжал букет, сжал так, что шипы глубоко поранили мне руку. Зелёные стебли стали красными от моей крови. Элинор приложила руку к зеркалу, а я приложил свою, окрашенную в крови. Я чувствовал, как зеркало растворяется, и чувствовал, как могу пройти туда. Ещё через мгновение я смог дотронуться до Элинор, и я был так счастлив, улыбался, как маленький ребёнок. Но Элинор вовсе не улыбалась. На её прекрасном лице появился какой-то хищный оскал, и мне стало так не по себе, что я на подсознательном уровне попятился назад. Но было уже поздно.
Она потянула меня внутрь, а я даже не думал сопротивляться. (Надо было сразу разбить это зеркало!) Элинор слово прошла сквозь меня, и было это такое странное чувство, будто все силы уходят от тебя. Я упал на колени, но уже по ту сторону зеркала. Я чувствовал себя стариком, настолько слабым, что даже не мог подняться. Позади себя я услышал ужасный смех какого-то чудовища, и не сразу понял, что это была Элинор.
Я смог подняться, но когда увидел ЭТО за зеркалом, я не смог сдержать вскрика. Я увидел себя, себя! В том же чёрном костюме, с тем же букетом, и я чудовищно улыбался, глядя на меня. Не сразу я понял, что ЭТО было Элинор. Я бился о зеркало, кричал, кричал ей, что что-то пошло не так, что я заперт, но она, казалось, меня не слышала, а только смеялась. Она бросила букет чётных роз рядом с зеркалом, а последнее, что я видел, это как она накинула ту самую старую тряпку на мою вечную тюрьму.
Я всегда догадывался, что это никогда не могло быть правдой. Но мне так не хватало именно того, что давала мне Элинор. Хотя… Элинор ли она? Так ли её звали на самом деле? Было ли хоть что-то из того, что она мне говорила, правдой?.. Не знаю, и уже никогда не смогу узнать. Всё, что мне теперь остаётся, это жить здесь, за зеркалом, взаперти, медленно умирать, да забывать всё от старости.
Не понимал никогда, почему меня не нашли родители. Я кричал, кричал, как мог, кричал, пока не сорвал голос, но, возможно, ЭТО заменило им меня. Я не знаю, что ЭТО сделало с ними, как они жили дальше, да и не узнаю никогда. Возможно, ОНО убило их. Возможно…
Вот и всё. Надеюсь, кто-нибудь когда-нибудь найдёт эти записи и никогда не повторит то, что сотворил я. Главное, помните: никогда не верьте тому, что видите в зеркале.
Он ослабевшими от письма руками отложил в сторону пожелтевшие от времени бумаги. Руки, перепачканные в крови, он небрежно вытер об потёртые штанины. Встал, и почти еле-еле подошёл к зеркалу, за другой стороной которого он видел только грязную тряпку, и вгляделся. Он прислонился к нему руками, оставив кровавые отпечатки, и был спокоен. В зеркале он ничего не видел, и эта мысль согревала его постаревшую душу.