Забытые статуэтки на линии разлома

Причина рвения Китнисс спасти Пита была предельно ясна — любовь всей её жизни сейчас находилась в заточении у Капитолия, куда там шахтёру Гейлу до её родного мальчика с хлебом. Китнисс отчего-то стала ценить ещё и чужие для неё жизни, она просит неприкасаемости для Джоанны Мейсон и требует её освобождения на пару с Питом. . И когда Гейл врывается в очередное тёмное помещение воняющее канализацией и разъедающей глотку сыростью, то поначалу даже не узнаёт Мейсон — этакий хэллоунский игрушечный скелет прикованный возле порога в дом, со впалыми глазницами и бритым наголо черепом. Гейл вызывает по рации подмогу, и приседает на корточки рядом с Джоанной, размазывая коленями толстый слой пыли на полу. . Гейл, если быть честным, не верит в то, что Джоанне удастся выкарабкаться. Она почти что ходячий труп (теперь уже и снаружи), мёртвые ведь с того света не возвращаются. Хоторна больше волнует свихнувшийся Пит, который сегодня утром пытался задушить птичку Китнисс голыми руками, и ещё один блестящий шанс стать для Эвердин новым мальчиком с хлебом. Надежды в Гейле Хоторне не занимать; он, как ни странно, ещё верит свой успех. . Джоанна на диво живучая. Джоанна выкарабкивается назло предрассудкам врачей и угрюмому пессимизму Хоторна. Она теперь живёт в одной комнате с сияющей звёздочкой Эвердин и сидит вместе с ней и Гейлом в столовой за одним столом. Мейсон стала слишком часто появляться на глазах у Хоторна, и тот даже постепенно стал привыкать к её жуть как тощим плечам выпирающим сквозь серый комбинезон и бритому затылку. . Пита официально называют сумасшедшим и глядя на то, как он рьяно дёргается на мятых простынях с привязанными к койке запястьями, Гейлу становится его даже немного жаль. Ключевое слово: немного. . Гейл ходит за Китнисс послушным хвостиком и исподтишка подкидывает ей на обеде куски своей тушеной рыбы. Хоторн замечает насмешливый блеск в впалых глазницах напротив, но Джоанна лишь молча качает головой, запихивая в костлявый рот овощи с подливкой. Гейл не обращает внимание на Мейсон, упорно стараясь завести с малышкой Эвердин непринуждённый разговор. Проницательная Джоанна давно просекла, что шансов у Гейла абсолютно ноль, но ей нет никакого дела до каких-то там слезливых любовных переживаний. Она знает, что Гейл и сам всё понял, просто не хочет первым делом самому себе признаться в своём давно очевидном поражении. . Джоанна стабильно набирает в весе и стабильно проводит время рядом с Гейлом, просто потому, что больше у неё никого нет, а Гейл Хоторн хмур и по большей части молчалив; идеальный вариант для такой же неразговорчивой Мейсон. Малышка Китнисс круглыми сутками ошивается возле палаты Пита, и Гейл впервые за долгое время полностью опускает руки. Если уж Китнисс Эвердин заменила его на душевного калеку Мелларка, то и смысла бороться больше нет. Мальчика с хлебом никто не сможет заменить, Гейл это наконец понимает. . Джоанне дают порцию в два раза меньше нормы. У неё всё ещё тридцать девять кило на её двадцать один год, доктора не хотят, чтобы у Мейсон случился заворот кишок. Джоанна жадно поглядывает на поднос Гейла, и юноша не выдерживает. Кусок вареной говядины перекочёвывает в тарелку Мейсон и та благодарно вгрызается в него зубами. . Джоанна медленно, но верно поправляется физически, а её бритая макушка начинает постепенно зарастать. Мейсон продолжает избегать сеансы психотерапевта на четырнадцать двадцать и говорит Китнисс, что ей больше помогают совместные тренировки и обеды с Гейлом, чем бессмысленная болтовня с незнакомым ей человеком. В столовой Китнисс замечает как Джоанна хозяйственным движением нанизывает спаржу из подноса Гейла и с чего-то хрипло смеётся на пару с ним. Эвердин это почему-то сильно расстраивает. Милую птичку Китнисс ведь ещё никто никогда не бросал, а тут её — блестящую и с новыми золотыми заплатками, меняют на ломанную-переломанную деревянную фигурку под названием «Джоанна Мейсон». . Гейл выпрашивает у совета разрешение для Джоанны подняться с ним наружу и пойти в лес на охоту. Китнисс вновь забрали на какое-то очередное суперсекретное задание Пересмешницы, а Мейсон будет полезно побыть на свежем воздухе, а не сидеть в подвальном помещении в тридцать этажей уходящее в землю. . Джоанна Мейсон привязывается. Она вдыхает в лёгкие как можно больше чистого свежего воздуха, касаясь мозолистыми подушечками пальцев грубой коры деревьев, наблюдая за тем, как сквозь насыщенную зелень пробивается золотистое солнце. В лесу она чувствует себя почти хорошо, совсем как в родном Дистрикте, где всегда пахло хвоей и древесными опилками. Сзади неё слышится твёрдая поступь Гейла, он натягивает отточенным движением тетиву новенького блестящего арбалета, и под ноги Джоанны падает подбитая в бок куропатка. Джоанна тоже чувствует себя подбитой, убитой рядом с Хоторном. Она смотрит на мёртвую куропатку, но вслух спросить так и не решается. Хватит с неё разочарований и боли в этой жизни. Привязываться дерьмово, Джоанне ли не знать. . После леса она избегает Гейла почти неделю. У Мейсон хорошо получается даже с учётом общего посещения зала тренировок и столовой. Джоанна ведь победитель 71 Голодных игр, ей ли не знать, как прятаться и заметать свои следы. Жаль только, что от собственного сердца нигде нельзя не скрыться. . Но Джоанна всё ещё может пересчитывать свои рёбра на досуге, да и общее отвратительное слабое состояние после не таких уж и давнишних пыток Сноу ещё не полностью прошло. Мейсон явно теряет сноровку, потому что в начале второй недели глупых пряток, Гейлу всё-таки удаётся отыскать её в одной из пыльных кладовок. . Джоанна чертыхается, когда Гейл преграждает ей дорогу, зажимая её возле коробки с неиспользованными грифельными карандашами; забыла, дурёха, что Хоторн бравый охотник. — Я делаю это не для того, чтобы вызвать ревность у Китнисс, — он заглядывает в глаза чувственно и мягко, и Джоанна старается не пересечься с ним взглядом чтобы не потерпеть поражение; сдаваться Мейсон совсем не умеет. Чёртов Гейл Хоторн. — Мне плевать. Гейл хмыкает и целует Джоанну настойчиво и терпко, отчего-то с привкусом хвои и родного дома. Джоанна целует Хоторна в ответ, чувствуя, как все её многолетние стены которые с таким упорством ею выкладывались, разом рушатся, впрочем, не вызывая ни сожалений, ни боли. Лишь клокочущее чувство счастья в глубине души настойчиво долбится о грудную клетку, давно забытое, но такое щемяще-родное. . С ломанной-переломанной деревянной фигурки смахивают пыль и снова ставят на полку.