"We are family"

Исколотый, избитый, потасканный украинским цербером, выбравшимся из недр ада, истекающий кровью солдат чужой войны прижимает ухо к промозглой земле и слушает. Давится рвотой, кровью, грязью февральской земли, припорошенной едва ли заметным слоем снега. Марку кажется, будто он слышит, как раскрывается адова пасть: как с лязгом ударяются друг о друга острые зубы, скрежещут клыки и капает на холодные камни слюна с хлюпающим, неприятным звуком; как со скрипом старой качалки из кабинета матери расходятся челюсти, как с холодящим душу причмокиванием ад представляет вкус его горячей от лихорадки плоти. Марку кажется, будто он носом чувствует зловония, тянущиеся февральским ветром из адовой пасти. Смердит тухлыми яйцами и прокисшей капустой, жженой резиной старого военного внедорожника, который они разобрали и сожгли почти десять лет назад. Несет рвотой, потом и испражнениями; запах настолько невыносимо сильный, что вызывает приступ тошноты и отчаянное желание лишиться обоняния. Его рвет на себя самого; Марк захлебывается собственной рвотой, давится бессилием и с неимоверным усилием переворачивается, рыча как подстреленный дикий кабан. Марку кажется, что медленной, легкой поступью из адовой пасти выходит сам Дьявол, облаченный в белое окровавленное платье невесты Люцифера, заклейменный Иудой поцелуем в лоб и исполосанный острыми когтями цербера. Марк точно знает, что с северо-запада к нему, скрипя ковбойскими сапогами, шелестя рванным подолом хлопкового платья, расшитого бисером, идет Хелена, украинский цербер, вырвавшийся из самых недр ада для того, чтобы сеять хаос вокруг и питаться теми, кто слаб, туп и отчаян в своих попытках достичь невозможного. Хелена живет геноцидами, битвами, конфликтами и кровопролитиями. Хелена купается в боли и муках, страхе и ненависти, нежится в теплых лучах молитв о скорой смерти. Марк Роллинс боится Хелену так, как солдат в Ираке или Афганистане боится стать цинковым мальчиком. Он готов бежать без оглядки, едва ли кто-то произносит ее имя, едва ли на горизонте мелькнет копна желто-белых кудрей или смертельно бледное лицо выродка проекта ЛЕДА. Он плачет, осознавая, что от смерти его отделяют лишь десять легких шагов мэннинговской суки и ее тяжелая рука, крепко сжимающая охотничье ружье с гравировкой пролитерианцев. Слезы выжигают дорожки позора на его грязном лице, остаются на губах солоноватым вкусом поражения и доказательством того, что Сет был прав: он блядский слабак, ни на что неспособный выродок. Он как Хелена, только с грузом морали, нравственности и веры в то, что убийства не являются единственным решением проблем. Военная ищейка, мамочкин хамелеон, отправленный в горячую точку религиозных фанатиков, оплодотворяющих домашний скот и отдающих родных дочерей науке в надежде на достижение мирового господства и признания их, толпу одержимых идеей двуличного лиса, детьми божьими, благословленными Всевышним. Резким и уверенным пинком Хелена переворачивает его на спину, с размаха бьет ружьем в ребра и хрипло смеется, когда он начинает завывать от адской боли. Над Марком расстилается зимнее небо Висконсина, оно дразнит его молочным оттенком пушистых облаков, лениво плывущих по блекло-голубому океану безмятежности. Марк думает, что умирать, глядя на золотистые проблески холодных лучей февральского солнца, очень даже поэтично, но у Хелены, откинувшей ружье куда-то в кусты, свое мнение. Она наваливается на него своим телом, давит на открытую рану на животе и шипит ему в ухо; губы ее растягиваются в хищной ухмылке, переходящей в оскал. — Ты похож на свинью, — шепот ее похож на шелест осенних листьев; она извивается как змея, дрожит от предвкушения и надежды на месть, словно берсерк, запрограммированный лишь на убийства и уничтожение. — Монашки таких голыми руками душили на обед, знаешь? — Я твоя семья, Хелена, — Роллинс выплевывает эти слова ядом ей в лицо; ни разу не верит в них, потому что у такого существа как Хелена не должно быть семьи из соображений безопасности ее же родственников. — Плоть от плоти моей? — она кривит губы, громко дышит ему прям в щеку, проводя влажным от крови носом по его лицу и нюхая, будто животное на охоте. — Скорее, клетка от клетки. Хелена наклоняется к нему так близко, что он может различить теперь точный цвет ее глаз, утыкается своим лбом в его и смеется. Хохочет. Впадает в истерику, почти хрюкая и брюзжа слюной. — Хватит лга-а-ать, маленькая свинка. Тебе никогда не обмануть волка. И Марк почти сдается, почти понимает и принимает свой конец, невозможно сожалея о Грейси и той жизни, которая могла бы их ждать, не сойди с ума эта блядская сука Мэннинг именно в этот момент. Марк понимает, что у него только один выход, последний и отчаянный, отвергающий политику Вирджинии. — Я знаю о Саре и Кире, Хелена. И они в опасности.