***
Рыжеволосый мужчина сидит на своём обычном месте на летней площадке у кофейни, в левом углу, за круглым, видавшим виды деревянным столом. Стул скрипит, если не знаешь, как на него правильно сесть. Хакс, к счастью, знает. Это место идеально для него. Не жарко, так как с правой стороны его обдувает ветерок, которому не препятствует даже заросший цветами заборчик, и не так холодно, как может быть внутри. Вай-фай ловит хорошо, и на столе достаточно места и для ноутбука, и для всего, что он захочет себе заказать. А ещё он может курить, и люди не станут жаловаться — спасибо вам огромное! Он открывает вордовский файл. Его черновик будто смотрит на него, и он смотрит в ответ. — Что будете заказывать? — Как обычно, Митака, — бормочет, всё ещё пялясь на мерцающую вертикальную панель. — Ты бы глазки поднял, приятель. Хакс хмурится. Митака бы такого не сказал. Да и голос более низкий, чем должен быть. Он поднимает глаза на стоящего перед ним человека, и это точно не Митака. Первая — и странная — мысль, промелькнувшая в голове Хакса: «Чёрное и белое». У человека перед ним кожа белая, как снег, а волосы чёрные, как ночь. Он очень высокий, весь покрытый созвездиями родинок. Пухлые губы, острые скулы и серьёзные глаза. Скучающие глаза, если быть точнее. — Ты меня слышал или как? — А… — рыжий прочищает горло и закрывает рот. Он что, сидел с разинутым ртом всё это время? Господи, да он пялился. «Возьми себя в руки, Хакс!» — А… г-где Митака? Какой сегодня день? Разве сегодня не его смена? Человек — нет, Бен — вытаскивает из своего кармана блокнот, прежде чем заговорить снова. Или… Рен? Бейдж на его коричневом переднике перечёркнут синими чернилами, и Хакс не может с расстояния разглядеть, что там написано. Он опять забыл надеть свои контактные линзы. «Просто замечательно, Хакс». — Митака уволился. Кто-то из родственников заболел, и ему пришлось вернуться в родной город, или как-то так, — вздыхает и постукивает ручкой по блокноту. — И снова… Что будешь заказывать? Мне работать надо. — Ох, — Хакс ещё раз прочищает горло. Слегка теряется, внезапно ощущая желание снова закурить. — Мне чашку кофе и круассан, пожалуйста. — Лады, — записывает и уходит широкими шагами. Хакс хмыкает. Интересно, почему Митака не позвонил и не поставил его в известность? Не то, чтобы они были друзьями, но ведь Хакс был постоянным посетителем весь прошлый год, и они общались иногда, обменялись телефонными номерами. Хотя, потом Хакс снова затерялся в одной из его плохих недель, и они не виделись какое-то время. Словом, не похоже, что он имел право знать. И он всего лишь очередной посетитель, в конце концов. Заказ приносят позже, чем его приносил Митака. Самую малость. Однако бровь Хакса дёргается из-за этого. Он говорит себе, что это мелочи, но он откровенно себе лжёт. Он ненавидит перемены, когда дело касается социальных взаимодействий. Он предпочитает знать заранее, как на него отреагируют люди. Он не был готов испытать это снова. Не предполагал, что это его остановит. В его мозгу — один сплошной беспорядок. Брюнет не был так ответственен, как другой официант. Он неосторожен. «Тяжёлая рука», — делает мысленную заметку Хакс. Волосы собраны в пучок, но это не мешает отдельным прядям спадать на его глаза и шею. «Они запросто могут оказаться в чьей-нибудь тарелке». Да как этот бледнолицый посмел нарушить привычный ход вещей в любимом местечке для успокоения разума Хакса? Это крайне раздражает. Ноутбук был оставлен открытым, когда он ел свой завтрак, но об этом он давно забыл. Хакс позволяет своим зелёным глазам поблуждать внутри кофейни и обнаруживает Бена, Рена, или как там его зовут, облокотившимся на прилавок, в очень расслабленной позе. Он надул щёки, словно желая показать всем, как же ему скучно. Этот мальчишка бесит его. Бровь Хакса снова дёргается. Он обжигает язык горячим чёрным кофе. В топку всё. Хакс ненавидит его.***
Проверено, что, несмотря на его мысли, затягивающие посильнее любого наркотика, если химия сигарет не поможет ему успокоиться, то с этим определённо справится закат. В плохие дни Хакс любил смотреть на закат. И, как бы по-детски это ни звучало, он хотел бы, как Маленький Принц, иметь возможность видеть его сорок три раза в день, или даже больше. Определённо, больше. Когда он грустит, вещи имеют свойство становиться более притягательными, будто он наконец остановился, чтобы ещё раз вдохнуть полной грудью, потому что жизнь может быть действительно сложной, и он вспоминает, что нужно увидеть в ней и принять от неё всё. Почти терапия, только за сеанс платить не нужно. Глаза Хакса ловят потрясающие оттенки розового, жёлтого и голубого, и он задумчиво улыбается. Он сидит на полу веранды. В его крошечных апартаментах — ни звука. Даже вода не капает из крана в раковину. Последний пепел уже давно слетел с истлевшей сигареты, и в качестве фонового шума — только мысли Хакса. Он лениво вздыхает, прислоняясь спиной к стеклянной стене. Ему нужно купить несколько стульев. И может, даже маленький круглый столик, как в кофейне. «Это было бы мило», — думает он. Это было бы мило.***
Проходит несколько дней. Он больше не пойдёт в то место, только не снова. Он слишком устал, и если это означает, что ему придётся делать себе кофе самому и ненавидеть его, пусть будет так. Измученный мужчина просыпается, уверенный в том, что уже пора вставать. Он умывается, чистит зубы и даже принимает душ. И только взглянув на одни из часов в его доме, он замечает, что ещё только два часа ночи. Зелёные глаза Хакса лишь слегка расширяются, показывая его удивление. В последнее время он вообще ничего не чувствовал, поэтому его взгляд не выражал ничего, кроме пустоты. Он раздосадованно вздыхает и с силой зажмуривается, пока не начинает видеть разноцветные точки. Каждый раз, стоит ему только закрыть глаза, он видит кошмары и вскакивает в испуге, едва ли проспав пять минут. Поэтому сну больше нет места в его списке дел. Он не знавал хорошего ночного отдыха неделями. А может и годами, кто знает? Хакс давным-давно потерял счёт и не собирался напрягать себя тем, чтобы начать считать снова. Кошмары часто захватывают его разум, и мужчина думает, что он сходит с ума. Постоянный страх в его венах и слишком много мыслей, безостановочно носящихся в его голове, становятся нестерпимыми. Хаксу хочется рвать на себе волосы и кричать, как никогда прежде. Хакс много думает о том, чтобы убить себя. Не как отметка на карте, а как мерцающий неоновый знак «ВЫХОД» на концерте, который, в общем-то, не так уж и плох, чтобы заставить его уйти. Когда он в настроении, он не может убить себя, потому что думает: «Срань господня, сколько всего мне ещё нужно сделать!» И когда он подавлен — тоже не может, потому что тогда пришёл бы конец печали. А печаль для него — это старая краска под новой, печаль — это пожар в доме или сломанное плечо. Он по-прежнему оставался бы собой без неё, но он бы стал таким скучным. В три часа ночи он даёт самому себе согласие на чашку кофе и лениво плетётся на кухню, пытаясь отмести те триггерные мысли. Эхо его шагов и дыхания — единственные звуки в доме. Он страдает. Мир спит. Хакс не спит никогда. Он хочет сделать себе чёрный, горький кофе. «Маленькое олицетворение моей жизни», — ухмыляется он стенам. Пару минут спустя кофе-машина издаёт сигнал, оповещая о том, что всё готово, и восхитительный аромат врывается в ноздри, но вкус, конечно, не сравнится со вкусом того кофе, что он пил в своём любимом месте. Хакс медленно наполняет белую фарфоровую чашку. Хмыкает, чувствуя тепло, согревающее обхватившие чашку ладони, и восхищается контрастом цветов. Первые глотки напитка заставляют Хакса скривиться, но ему в какой-то мере становится спокойнее. Он усаживается на коричневый диван. Нужно будет купить ещё новый диван. Он пялится на своё отражение в чёрном экране телевизора до тех пор, пока за окном не начинают щебетать птицы. Первый реальный звук в доме. Он поворачивает лицо к забытой на столе чашке. Она остыла. Он думает о том, чтобы снова сходить в то место и встретиться с кем-то определённым. Он вздыхает.***
Хакс таращится в большое окно кофейни. Можно расслышать приглушённые разговоры людей, находящихся внутри, и он глубоко вздыхает, прежде чем миновать заборчик и направиться к своему обычному месту. Сегодня он не взял с собой ноутбук. Он запутался и чувствует, что не сможет ничего написать в ближайшее время. Он просто делает заказ. Люди спешат на работу, гуляют с собаками, разговаривают по мобильникам. Лица, которые он никогда не увидит вновь, но которые всё же занимают какую-то крохотную часть в его жизни. Возможно, они дадут ему немного вдохновения. Он не столько видит, сколько слышит, что мальчишка пришёл — тот ударяется пальцем ноги об один из столов и громко проклинает всё и вся. Какой он, однако, добрый. Хакс задаётся вопросом, как его вообще взяли на работу, поправляя съехавшие на нос очки — линзы он забыл в ванной на раковине. Едва мальчишка открывает рот, чтобы заговорить, Хакс тут же перебивает его: — Не может ли Фазма принять мой заказ? Собеседник хмурится. — И тебе привет, — и садится на стул напротив Хакса. Какого.? — Она хозяйка, клиентов не обслуживает, — наклоняется вперёд, опираясь на скрещенные руки, и пялится на мужчину. Бровь Хакса снова дёргается. — Ты носишь очки. — Что? — он абсолютно точно уверен, что это должно было прозвучать как вопрос. — Ты носишь очки. — Это я слышал. Я имею ввиду, какого хрена ты творишь? Тебе никто не говорил, что грубо вот так усаживаться за стол клиента без его на то разрешения? Глаза брюнета расширяются, и на его лице появляется лёгкая ухмылка. Хакс этого не хотел. — Вот уж не ожидал от тебя. — Ты меня даже не знаешь, — он вздыхает. Да что происходит? Он просто хочет грёбаную чашку кофе. Собеседник протягивает Хаксу свою руку: — Я Рен. Тот неверящим взглядом смотрит на его тонкие пальцы. С минуту не может решиться, теребя собственные пальцы, покоящиеся на коленях, и в конце концов берёт протянутую руку в свою. Они медленно пожимают руки, и ладонь Рена тёплая и на удивление мягкая. — Хакс. — Окей, Хакс. Теперь мы друг друга знаем. Ну что… — он встаёт и ставит стул на место, тот скрипит. — Как обычно?***
После этого Хакс пытается вылезать из кровати каждое утро, чтобы снова стать постоянным посетителем. Он всё ещё борется с переменами. С новой чёрно-белой фигурой. С новыми периодически разрушающимися нервными клетками. Однако он знает, что должен попытаться, ради себя. Он же не может сидеть дома вечно. По крайней мере, пока он не научится самостоятельно делать нормальный кофе. Время от времени Рен садится с ним за столик и заводит светские беседы минут на десять, иногда больше. Конечно же, по-прежнему без разрешения. Хакс не знает, в какой момент его это перестало заботить, и он просто забил. Он начал приносить с собой жёлтый блокнот вместо ноутбука, просто чтобы проверить — вдруг поможет, если он будет писать традиционным способом. Не помогает. В основном он рисует нелепые наброски всего, что видит вокруг, берёт то, что может взять, только чтобы отвлечься от своих тёмных дум. — Так ты знаешь Фазму? — Рен подпирает подбородок правой рукой и смотрит на измученного рыжего мужчину. В этот раз он без очков. Он не забыл надеть линзы, и это заставляет Рена надуться. Ему нравятся очки. — Ты её упомянул однажды. — Нет, — не отрывая глаз от жёлтой бумаги. — То есть, да. И нет. Я… — он смешно взмахивает руками и смотрит на Рена, снова фокусируя внимание на происходящем. У него уже давно не было реальных разговоров с кем-то. Вообще-то, на самом деле, как на часть своей жизни — плевать он на них хотел. Он много лет жил внутри себя и всё, что он хорошо умеет — это молчать. А этот мальчишка умеет пялиться на замкнувшегося в себе Хакса — так же хорошо, как действовать на нервы. И то, и другое ново и пугающе. И несколько дней назад он поймал себя на том, что на самом деле старается проснуться ради того, чтобы столкнуться с этим снова. Чем бы это ни было. — Хакс? Он опять ушёл в себя и выпал из реальности, утонув в своих мыслях. «Чёрт!» Он пару раз моргает и встряхивает головой. Взгляд снова фокусируется на фигуре Рена, и он откашливается. Забавно. Он выглядит обеспокоенным. — Однажды я сильно напился и, очевидно, решил прийти сюда ночью. Собственно, она меня и нашла. Она уже собиралась уходить, так что, думаю, мне повезло… Она отвела меня домой. Сейчас мы общаемся на уровне «привет-пока». Не сказать, что мы близки, но, думаю, она хорошая. Это больше, чем Хакс сказал за целую неделю, исключая бурчание, которое он выдавал в качестве ответов на вопросы, и Рен, кажется, знает об этом, судя по усмешке. Он был слегка взволнован, и слова сами по себе вылетели изо рта. Он достаёт из рюкзака сигареты вместе с зажигалкой и делает вид, что не заметил этого. В этот день он узнаёт, что Рен не любит запах сигарет. Ну что ж, херово быть им.***
Хакс видит сон впервые за семь лет. Не кошмар, но он не уверен, что это ему понравилось. Как и любой сон, он был расплывчатым и очень запутанным. Он не помнит всего, но, проснувшись, он точно знает, что в этом сне были мягкие чёрные локоны, тёмные глаза, с головой затягивающие в их глубину, и чуть розоватые губы, готовые высосать всю жизнь без остатка. В этот день он не выходит из дома.***
На следующее утро идёт дождь. Хакс говорит себе, что не расстроен невозможностью прогуляться, и решает принять душ. Он теряет уйму времени, наблюдая, как капли воды разбиваются о керамическую плитку, как его волосы прилипают к шее, и как сморщиваются кончики его пальцев. В аптечке есть ножницы. Он выходит обсушиться и оборачивает полотенце вокруг своей талии. Протерев зеркало рукой, Хакс сквозь пар всматривается в своё отражение, и увиденное ему не нравится. Он открывает аптечку и берёт ножницы в правую руку. Пристально смотрит, как они поблёскивают под искусственным светом. Он мог бы использовать их для того, чтобы добавить новых шрамов на его не-доминирующей руке — это, конечно, было обычным делом. Но вместо этого он подравнивает волосы и бреется. Немногим позже того, как он одевается в белую рубашку с длинными рукавами и джинсы, раздаётся стук в дверь. А вот это уже необычно. Он не идёт открывать сразу, думая, что, наверное, кто-то ошибся номером и постучал не в ту дверь, или просто дети хулиганят. Следующий стук отдаётся эхом в тишине. — Кто там? — он идёт к двери, хмурясь ситуации, в которой он оказался. — Быстро открой и впусти меня, придурок! — Этот голос он узнает где угодно. Он открывает дверь и оказывается лицом к лицу не с кем иным, как с Реном. Он укрывался от дождя под чёрным капюшоном, и несколько капель упало с кончиков его длинных волос на коврик в коридоре. Он что-то принёс. — Но… — у Хакса отвисла челюсть. — Откуда ты, мать твою, узнал, где я живу? — Фазма, — отвечает он, входя без приглашения, будто бы такого ответа было достаточно. — Слушай, я замёрз, и давай помоги мне разложить где-нибудь вот это. Ты тут хозяин. — Чёрт, — ворчит под нос и закрывает дверь. Уму непостижимо. Забирает у Рена два контейнера от Tupperware, и они оба идут к кофейному столику. Он ещё и термос принёс, — Потрудись объяснить, что всё это значит? Рен только пожимает плечами, снимает куртку, явно демонстрируя, что его всё устраивает, и усаживается на старый диван. — Это завтрак! — Завтрак? — Завтрак. До Хакса доходит, что он стоит на месте, держа эти грёбаные таппервэйровкие контейнеры, как идиот. Он ставит их на столик и садится вместе с брюнетом, на приличном расстоянии от него. — Ты принёс мне завтрак. — Да, Хакс! А что, нельзя что ли? Так… — он подаётся вперёд, чтобы открыть один из контейнеров, в котором оказываются круассаны и ещё немного выпечки, которую Хакс никогда раньше не решался попробовать. — Сегодня можешь обслужить сам себя. А я принесу нам чашки. Он удаляется на кухню, как будто он хозяин этого чёртового места. Смешно. «Это смешно», — Хакс кивает самому себе. До смешного мило. — Зачем? — спрашивает Хакс, когда Рен возвращается с чашками, без проблем отыскав их. Тот медлит с ответом и заполняет эту паузу тем, что разливает по чашкам кофе из термоса, протягивая затем одну чашку Хаксу. Кажется, он смутился. Хакс мог поклясться, что его щёки слегка залились краской. — Ты не пришёл вчера. Я так понял, что и сегодня не придёшь, из-за этого, — указывая на ливень за окном. — Ну и подумал: «если он сам не придёт на завтрак, то я ему его отнесу, почему бы и нет». — Это… — Хакс смаргивает и пытается не обращать внимания на то, как подрагивают его пальцы, крепче сжимая в руках чашку. — Это так заботливо с твоей стороны. — А знаешь, — Рен смеётся. — Это, кажется, первый раз, когда ты сказал мне что-то милое. Тот посылает Рена и пытается спрятать улыбку за дымящейся чашкой. А Рен всё равно замечает и усмехается. — Ты только… предупреждай в следующий раз, когда снова захочешь заявиться ко мне, ладно? Ещё одна милая вещь от меня: я дам тебе свой номер телефона. На будущее. — Окей, — Рен кивает, сдерживая очередную улыбку. — В следующий раз учту. И каждый раз, когда Хакс чувствует, что не сможет встретить новый день, когда всё становится слишком тяжёлым, чтобы он мог поднять плечи и свободно вдохнуть… Рен приходит к нему.***
Он снова начинает писать. Однажды, в особенно жаркий день, когда чашки холодного чая оставляли влажные круги на деревянном столе, и было слышно жужжание серебристого вентилятора, Рен сказал ему: «Пиши о том, что привлекает твоё внимание. Пиши о тех вещах, которые любишь. Просто чувствуй это». Этими вещами были и остаются: мерцание света, делающее ещё выразительнее цвета, которыми рисуют на холсте; ароматы приправ, смешивающиеся друг с другом всякий раз, когда кто-то из них открывает кухонный шкаф; его кровать, слегка продавленная и скошенная вправо, потому что ему нравится спать в углу у стены; закат и его оттенки. И Рен. Он всегда замыкает цепочку, принося больше всего вдохновения. В течение нескольких месяцев Рен навещал Хакса всё чаще. Стоит ли говорить, что это всё превратилось в их новый распорядок. Каждый раз, когда Хакс не идёт в кофейню, а Рен не работает, они сидят у Хакса дома. Рыжий чувствует себя непривычно комфортно как во время их молчания, так и во время диалогов. Он всё ещё видит кошмары, но время от времени в его сознании всплывает и кое-что другое. Больше локонов, больше губ, больше созвездий. В один из плохих дней Хакс не отвечает на звонки Рена. Не отзывается и тогда, когда он стучится в его дверь. Он остаётся в кровати и закрывает уши подушкой. Он не знает, сколько бы он ещё оставался там, но когда Рен в холле начинает петь «Ain't no mountain high enough» невыносимо громко, его терпение лопается. Хакс вскакивает с кровати со скоростью света, подбегает к этой грёбаной двери, открывает её и затаскивает этого идиота внутрь за шиворот. — Ладно! — кричит он. — Можешь говорить всё, что хотел сказать, только ради бога, не делай больше так! Ты спятил?! — Я спятил? Это я что ли прячусь весь день и не подаю никаких признаков жизни? Придурок! Он не отвечает — иначе сорвётся. Эта ситуация, вкупе с тем, как он себя чувствует, начинает его раздражать. Он просто проводит ладонями по лицу и охает. Это как зуд в том месте, до которого не можешь дотянуться, чтобы почесать, и ты чувствуешь эти покалывания на своей коже, и просто хочется выпрыгнуть из своего тела, даже если это физически невозможно; это как отслаивающееся настенное покрытие, которое хочется содрать, но ты не почувствуешь себя удовлетворённым даже после того, как заметишь явные повреждения. Хакс чувствует себя сегодня примерно так. — Хочешь продолжения жизни? Хорошо, — говорит он раздражённо. Плечи опущены. — Представь, что ты пойман в картонную коробку, которая настолько мала, что ты не можешь двигаться, и поэтому застреваешь в ней надолго. Так надолго, что теряешь счёт времени, не различаешь, что реально, а что нет. А потом, внезапно, видишь маленький лучик света. Кто-то проковырял маленькую дырочку в этой крохотной коробке, и ты впечатываешься в неё лицом, потому что можешь, наконец, глотнуть воздуха. Они не отрывают друг от друга глаз, крепко сцепившись взглядами. Рен, ждущий, когда Хакс договорит, казался слишком большим в таком маленьком месте. Более низкий мужчина, чувствуя себя слабым, спокойно произнёс: — Иногда я чувствую, что кто-то затыкает эту дырочку. Что-то из того, что он сказал, видимо, тронуло Рена, так как его взгляд смягчился, и было в нём что-то ещё, за что Хакс не вполне мог ухватиться. Атмосфера гнева рассеялась. Хакс чувствует себя опустошённым, жаждая вернуться в кровать. Он пытается проигнорировать то, как в уголках его глаз начинает щипать. Рен делает медленный шаг вперёд, словно боясь спугнуть дикое животное, а затем совершает одну из тех вещей, которые Хакс ненавидит больше всего — удивляет его. Он целует Хакса в лоб. Руки Рена обхватывают его щёки, и Хакс давится плачем. Потому что, чёрт возьми, ну как так можно? Он не ожидал ничего кроме гнева в ответ, а вместо этого получает доброту. Некогда тяжёлые руки Рена теперь с такой нежностью ласкают лицо Хакса, что у того щемит в груди. Он этого не заслуживает. И в то же время так этого хочет. Быть сдерживаемым. Просто быть. И он боится этого чувства, потому что кажется, будто оно может исчезнуть в любую секунду. Будто всё это — просто жестокая шутка или сон, и он скоро проснётся, чтобы вернуться в ужасную реальность. Рен целует его в кончик носа. Целует его подбородок и шею, напитывая воздух ласковыми, любовными словами. Он говорит, что всё будет хорошо. Просит прощения за то, как он себя повёл. Он хочет быть рядом. Мужчина оттаивает и обнимает его, освобождаясь от нехватки воздуха и пытаясь дышать. Его голова теперь покоится на плече брюнета, Рен перебирает его рыжие волосы. Несколько минут они просто стояли, поглаживая щёки и волосы друг друга, пока Хакс не почувствовал себя спокойнее. Он поднял голову, чтобы посмотреть на чёрно-белую фигуру. Свет, падающий на Рена из окна веранды, заставляет его светиться. Он замечает, что уже наступил закат. Рен столько часов стоял и ждал, когда ему откроют дверь. Он не может в это поверить. Это так глупо. Всё это. От этого его глаза снова щиплет, и он касается щеки Рена. Сокращает расстояние и сливает их губы воедино. Поцелуй медленный и сладкий. Высокий человек терпелив и заботлив, он позволяет Хаксу исследовать каждый сантиметр его губ, словно карту. Посасывая нижнюю губу Рена и чувствуя разливающееся между их тел тепло, он касается завитков его волос и обнаруживает, что они пахнут зелёным яблоком. Хаксу хочется смеяться от того, насколько всё это для них противоречиво. И тем не менее, это потрясающе. Лёгкие Хакса полны воздуха.***
Они впервые занимаются любовью в дождливый полдень. Хакс чувствует в этот момент, что жить — хорошо, и они обнимаются в кровати, нашёптывая друг другу слова и пытаясь разгадать мысли друг друга. — Почему ты заговорил со мной? Что ты увидел? — шепчет Хакс, будто это секрет, который могут узнать тонкие стены. Рен сдвигает голову на уровень глаз Хакса и делает вид, что думает. — Я увидел очень одинокого ботана в очках и, надо сказать… Ай! — он смеётся. Хакс шутливо стукнул его в плечо, чтобы заткнуть. — Идиот, я серьёзно, — ухмыляется он. — Не шути об этом. — Хорошо, хорошо! — делает руками жест, будто сдаётся, уставившись на Хакса. И, переходя на серьёзный тон, добавляет. — Я просто… почувствовал это. Я почувствовал, что должен это сделать, Хакс. И это было правильно. Даже если я и бесил тебя, я знал, что что-то происходит вот здесь, — мягкий тычок в лоб Хакса, как бы указывая на его мозг. — Ты этого не видишь, но в тебе есть свет. Ты сияешь, Хакс. Ты прекрасен. И внутри тебя ещё столько всего, а ты даже не знаешь об этом. Я хочу помочь тебе всё это увидеть, и даже если мне придётся ради этого отдать тебе свои глаза, пусть будет так. Хакс теряет дар речи. Капли воды бьются в окно, создавая мягкий шум, и пепел от его последней сигареты покоится на тумбочке. Да, это была последняя. Рен уговорил его бросить. Хакс не уверен на сто процентов, что сможет бросить насовсем, но он хотя бы попытается. Одним движением он ложится на Рена сверху. У него нет подходящего ответа на то, что он услышал, и столько чувств кричит сейчас внутри него, что он просто не может с ними совладать. Поэтому он шепчет Рену в губы: — Я хочу, чтобы ты взял меня. И он берёт. Они дышат одним воздухом, перегоняя его из лёгких в лёгкие, сливаются воедино. Их тела двигаются синхронно, их губы сладки, напористы и полны слов, которые они не осмеливались сказать друг другу раньше. Всё это: начиная с того момента, когда Хакс почувствовал внутри себя пальцы Рена, и до того, как они сменились его твёрдым членом, принося ощущение наполненности — невероятно страстно. Их стоны и тяжёлое дыхание эхом разносятся по комнате, и только дождь создаёт фоновый шум. Брюнет охает от звука шлепков, когда их тела соприкасаются, а Хакс кусает губы, наслаждаясь тем, как Рен всем своим весом вдавливает его в простыни. В том, как он сжимает Хакса в объятиях, чувствуется старание собрать все разрозненные частички его разума воедино, «починить» его, и Хакс задыхается всхлипами от этого чувства — слишком ошеломляюще. Когда он достигает разрядки, он кричит и поджимает пальцы ног от наслаждения. Рен вскоре следует за ним и изливается внутрь, заставляя его застонать от этих ощущений. Они переводят дыхание и ласкают кожу друг друга, рассыпая тут и там ленивые поцелуи. Хакс зарывается лицом в чужие волосы и просто знает, что его новой зависимостью станет этот вкусный запах. Когда Рен идёт в ванную за тряпочкой, чтобы вытереться, Хакс с трудом сдерживается, чтобы не захныкать от того, что он снова ощутил себя опустошённым. И на протяжении всего оставшегося дня они крепко обнимают друг друга, делясь теплом и заботой. На следующее утро Хакс просыпается рядом с Реном. Он не встаёт с кровати, и их ноги всё ещё переплетены. Он теряется в мыслях, думая о том, как многое изменилось, и как он собирается с этим мириться. Беспокойство расползается по его желудку, разрывает тело и подбирается к горлу… — Эй. Хакс поднимает глаза и видит, что Рен проснулся. Он наверняка за ним наблюдал, на самом деле. — У нас всё будет хорошо, — запечатляет поцелуй на его лбу. Хакс принимает это во внимание. У него ещё будут плохие дни. Ужасные, ужасные дни. Жизнь никогда не бывает лёгкой. Это не то, от чего он сможет избавиться окончательно. Это часть того, кем он является. Однако, Рен будет рядом, чтобы поддержать его в такие моменты, ведь правда? Рыжеволосый мужчина делает глубокий вдох, его щёки уже начали принимать прежнюю форму, а под его глазами уже не красуются такие тёмные круги, как раньше. Его слегка потряхивает от того, что он уже давно не курил, но он это переживёт. Он облизывает губы и приоткрывает рот. — Да, — шепчет он. — У нас всё будет хорошо. Рен улыбается в ответ на это. Он мягко целует Хакса перед тем, как потянуться и встать. Сегодня суббота. Один из тех дней, когда он не работает и готовит завтрак здесь. — Ну что, — он зевает, направляясь на кухню, и, не оглядываясь, произносит одну-единственную вещь. — Как обычно? Хакс улыбается.