Тонколапый накаляка

Все накаляки – личности творческие. Кто-то рисует картины, кто-то играет на музыкальных инструментах, а иногда даже и совсем не на музыкальных, кто-то пишет книги. Но бывали среди них такие накаляки, которые толком ничего не умели делать, они только работали лапами, а не головой, вместе с другими такими же бездарностями: надо же было кому-то кормить и одевать других накаляк. А тонколапый накаляка как раз был таким изгоем, и должен был бы работать со всеми, но он не умел ходить и никогда бы не смог. Так же, как и ходить, он не умел рисовать, не владел риторическим искусством и не имел ни слуха, ни голоса. Поэтому он просто сидел дома и читал книги. Иногда его выносили на свежий воздух, и он лежал на траве и смотрел на ленивые облака. Этот накакляка рад бы был рассказать о том, что он видит в небе, о том, что пишут в книгах, о том, что творится у него на душе и у него в голове… Но никто не хотел его слушать, а он никому не мог довериться. И тонколапому накаляку ничего больше не оставалось, кроме как сидеть в своей комнате в одиночестве, слушать тиканье подпольных часов и ждать чуда. Случилось это в один из дней осеннего листопада, когда все творческие накаляки стали в двойном количестве штамповать произведения, нацеленные на создание щемящего чувства в груди, но производящие скорее впечатление унылого полупафоса. Наш несчастный накаляка смотрел из окна своей комнаты на золотые листья, отрывавшиеся от ветвей своего родного дерева и с деланным безразличием устилавшие землю. В такое время он обычно придавался депрессивным раздумьям, но сегодня его душа была переполнена предвкушением чего-то нового. И кто бы мог подумать, что чудом будет маленький мальчик, с утра играющий на пожелтевшей полянке? Но, тем не менее, именно он подошёл к окну тонколапого и попросил его с милой улыбкой: – Спустись во двор. Я хочу поиграть с тобой, а то ты уже весь день смотришь из этого окна и никуда не отходишь. Мне тебя жалко! Накаляка смущённо ответил: – Извиини, я не могу… – Понимаю, тебя не выпускают из дома, – малыш важно закивал. – Меня тоже. Я сейчас зайду к тебе! Не прошло и пары минут, как мальчонка сидел уже у него в комнате и пил ивенвитовый сок. – Так тебя не пускают только потому, что у тебя болят ноги, так? Ну ничего, потерпишь немного, и сможешь опять выходить на улицу. Когда у меня что-то болит, меня тоже никуда не пускают, но потом всё проходит, и я опять иду гулять. Хотя если это обычный синяк, то никто и внимания не обращает, вот, как сейчас – на боку здоро-о-овый такой синячина! – А ты что, такой неуклюжий, что ходишь в синяках? – Да не, просто меня бьют, – ответил он скромным тоном, словно тумаки вдруг стали считаться лучшей похвалой. – Они говорят, что я врун и ничего не умею. А я умею придумывать лучше любого из них! Только записать не могу Тонколапый накаляка вдруг понял, что никогда так не волновался, как сейчас. – Со мной то же самое! Я ничего не могу в жизни, кроме как придумывать что-то, но не могу перенести это из головы на бумагу! – Ты тоже не умеешь писать? Я думал, ты уже взрослый! – несколько удивлённо отозвался на его заявление мальчик. Тонколапый опять смутился: – Ох, ты не так понял… Но да, в каком-то смысле – да… – Ну, тогда скажи мне на словах! Никто, кроме меня никогда не узнает, да и вслух говорить проще. Тонколапый накаляка заволновался ещё сильнее, но начал говорить. Ведь, возможно, это был его единственный шанс! И, медленно, сбиваясь, заикаясь, теряя мысль, но всё же довольно уверенно, он стал говорить. Говорить о том, что он сам видел там, где другие, казалось бы, увидеть не могли. Накаляка всё больше входил во вкус, и перед его глазами и глазами его маленького слушателя стали проноситься завораживающие картинки других миров, описанных другими накаляками в книгах или же совсем новых, свежевыдуманных уютных местечек, которых не было в этой реальности. Так тонколапый и маленький накаляка стали друзьями. Они часто рассказывали друг другу истории, которые только они одни и могли понять. Но всего через пару недель после их знакомства, тонколапый накаляка умер. Ему следовало умереть ещё несколько лет назад, из-за своего слабого организма, но он был жив – всё ждал своего шанса. И вот дождался. Зато, как говорят его родственники, в самом конце своей жизни он был счастливее, чем кто-либо из них когда-либо был счастлив.