На болоте и в болоте

Невеста была великолепна в своем пышном обилии кружева, белоснежных оборок и шелковых лент. Полупрозрачная серебристая вуаль, доходившая почти до пола, хорошенькое круглое личико в обрамлении рыжеватых локонов, пришитая к плечу голубая бабочка из сетчатого капрона, — красавица затмевала собой всех девушек, находившихся в свадебном шатре на поляне перед Норой. Миновало чуть больше года с тех пор, как отгремела битва за Хогвартс и магическое сообщество отстояло панихиды по многочисленным павшим, когда Перси Уизли объявил о помолвке со своей коллегой Одри Уилсон, а вскоре после этого была назначена дата свадьбы. Гарри сидел за фуршетным столом, попивая молодое ежевичное вино, поставленное к торжеству отцом невесты, владевшим крупной виноградной плантацией в Южной Америке, и, смотря на кружившихся в танце новобрачных, думал, до чего же изменился Перси. Рядом с Одри с его лица исчезала всяческая напыщенность, черты делались мягкими и в какой-то мере даже приятными, несмотря на обилие крупных бурых веснушек и решительно поджатый рот. — Гарри! — к нему подлетела Джинни, сияющая и раскрасневшаяся, в легком серебристом платье с черными лентами. В глубоком треугольном вырезе виднелись капельки пота — Гарри не особенно любил танцевать, но Джинни делала это с удовольствием, принимая все многочисленные приглашения, которые ей поступали. Гарри коротко поцеловал ее в губы, и Джинни протянула ему большую полукруглую чашу с малиновым пуншем. — Мерлин, как я устала, — со смехом выдохнула она, плюхнувшись на соседний стул и откинув голову ему на плечо. — Выпьешь со мной? — Джинни приподняла свою чашу, призывая и Гарри сделать то же самое. На мгновение в голове промелькнула мысль, что пунш с вином мешать не следует и что дядюшка Вернон наверняка всыпал бы Гарри по первое число, если б увидал его пьяным, хотя за Дадли ни он, ни тетя Петунья такого демонстративно не замечали, даже если он не заходил в дом, как полагалось, а заползал. Но ни дядя, ни тетка больше не имели над Гарри власти, он был сам по себе, жил в собственном доме на Гриммо и вскоре собирался перевезти туда Джинни — все шло как нельзя гладко, и в кои-то веки Гарри мог назвать счастье абсолютной величиной применительно к своей жизни. Поэтому он только пожал плечами и без оглядки на родственников или обязательства поднес чашу с крепким пуншем к губам. Но глотнуть не успел: сидевшая справа от него Гермиона как-то неловко взмахнула рукой и с силой ткнула локтем Гарри в спину, заставив его подскочить чуть ли не до потолка и выплеснуть весь пунш на Джинни. — Осторожнее! — взвизгнула она, с ужасом оглядывая огромное малиновое пятно, расползавшееся по груди. — Ох, извини! — всполошился Гарри и, вынув палочку из кармана парадной мантии, направил ее на Джинни. — Экскуро! Терего! Пятно побледнело, но не исчезло совсем. — Вот черт, — простонала Джинни. — Придется его переодеть. Гарри сконфуженно повертел в руках пустую чашу. — Прости, не знаю, как это вышло… — Ничего страшного, — вздохнула Джинни, одарив его слабой улыбкой. — Со всеми бывает. Я скоро вернусь. И, оставив влажный поцелуй у него на щеке, она убежала в дом переодеваться. Все еще расстроенный случившимся инцидентом, Гарри повернулся к Гермионе — и внезапно встретился с ее внимательно прищуренными глазами. Судя по всему, она разглядывала его уже давно. — Эм… У тебя все в порядке? — уточнил Гарри на всякий случай, потому что подобное размахивание локтями могло говорить о том, что она переборщила с выпивкой. — Конечно, — невозмутимо ответила Гермиона. — Пунш очень крепкий, — на всякий случай предупредил ее Гарри. — Тем лучше, что он оказался у Джинни на платье, — удовлетворенно произнесла Гермиона. — Мы можем поговорить? — Сейчас? — Гарри растерянно огляделся по сторонам. Перси и Одри продолжали кружиться в танце, не замечая никого и ничего вокруг; танцевали старшие мистер и миссис Уизли, Оливер Вуд с одной из сестер невесты; Джордж Уизли, начавший потихоньку возвращаться к жизни, пригласил Анжелину Джонсон, а Билл и Флер не сходили с танцпола весь вечер — Флер была похожа на русалку с рассыпавшимися по спине серебристыми кудрями и в сверкавшем золотом платье, шлейф от которого волочился за ней по земле, а Билл отрастил волосы ниже лопаток, собрав их в хвост, чтобы все видели серьгу в его ухе. Он все грозился проделать туннель, следуя стандартам современной моды, но Флер почему-то не пришла в восторг от этой идеи, не говоря уж о матери. Рона Гарри заметил у малого фуршетного столика — усиленно поглощая тарталетки с гусиным паштетом, он громко разглагольствовал о квиддиче в компании Симуса Финнигана и Дина Томаса. — Разумеется, сейчас, — с нажимом сказала Гермиона, проследив за направлением его взгляда. — Думаю, Рон нас не хватится. — Но Джинни скоро придет… — неуверенно пробормотал Гарри, посматривая на вход в шатер. — Подождет! — отрезала Гермиона, нетерпеливо хлопнув ладонью по столу. Гарри озадачила такая настойчивость. — Что-нибудь случилось? Гермиона закусила губу. — Да… Думаю, да. Гарри вздохнул. — Ладно. Идем. Стараясь оставаться незамеченными, они выскользнули из шатра, и Гарри двинулся было к дому, но Гермиона воспротивилась, объяснив это тем, что туда только что ушла Джинни, и, схватив Гарри за запястье, решительно поволокла его в сторону болот. По мере их удаления шум празднества постепенно стихал, сменяясь разноголосой перекличкой болотных птиц, зудением комаров и пением цикад. В зарослях осоки и стрелолиста, через которые они пробирались, что-то беспрестанно копошилось, хрустело, попискивало; под ногами уже начинала чавкать влажная почва, и Гермиона, выругавшись себе под нос, стащила с ног лакированные голубые туфли на невысоком каблуке. Гарри был озадачен странным поведением подруги, но при этом не мог не отметить, что вместо обыденной черной мантии Гермиона облачилась в разлетающееся платье из нежного лазурного шелка, приятно сочетавшееся с туфлями. По случаю такого праздника она даже собрала волосы, скрепив их заколкой в виде бархатной голубой розы на макушке. Сам он не стал уделять много внимания внешнему виду: кое-как пригладив непослушные вихры, Гарри влез в изумрудно-зеленую мантию, заказанную у мадам Малкин по почте, и нацепил на шею оранжевый галстук-бабочку. Дин Томас, помнится, еще пошутил, что ему не хватает красных ботинок — уж тогда непременно получился бы светофор. Наконец они удалились настолько, что Нора, равно как и свадебный шатер, скрылись из виду, и только тогда Гермиона позволила остановиться. Под ногами хлюпали влажные болотистые берега, пахло камышом и сыростью; Гермиона осторожно опустила туфли на землю и повернулась к порядком запутавшемуся Гарри. — То, что я сейчас скажу, может показаться невероятным, но ты должен выслушать меня, — Гермиона набрала в легкие побольше воздуха и на секунду прикрыла глаза. — Я и сама все узнала совсем недавно, потребовалось несколько дней, чтобы удостовериться окончательно, но все оказалось именно так, как я и предполагала. Мы с тобой были обмануты. Гарри уставился на нее с изумлением. — Обмануты? В каком смысле? — Скажи, ты в последнее время не чувствовал себя странно? — Да нет… — удивленно ответил Гарри. — А что? К чему ты клонишь? — Я специально толкнула тебя в спину, чтобы ты разлил пунш. — Чтобы Джинни ушла переодеваться и мы могли поговорить? Так? — Не совсем, — качнула головой Гермиона. — Хотя и это, конечно, тоже. Но правда в том, что тот пунш нельзя было пить. Я видела, как Джинни бросила туда коричневую горошину. — Дристательное драже? — непонимающе произнес Гарри, припомнив одно из первых изобретений Фреда и Джорджа, которое они хотели подбросить Вуду, чтобы сорвать тренировку, но случайно съели все сами, что вылилось в немалый конфуз. — Зачем бы ей это делать? Она же не дурочка. — Нет, Гарри, не дристательное драже! — нетерпеливо воскликнула Гермиона. — Это одна из разновидностей сухого любовного зелья, состоящего из корнеплодов, семян дурман-травы и желез пикси. — Откуда ты знаешь? — в шоке вопросил Гарри. — Я когда-то читала о нем, но не придавала особого значения, пока… — Гермиона слегка замялась. — Пока не обнаружила, что Рон подсыпал мне такие в питье. Эти шарики довольно рассыпчатые и растворяются быстро, и я бы, наверное, ничего не узнала, если б своими глазами не увидела, как он это делал — я тогда вошла в кухню Норы босиком, и он не услышал моего появления. Я поспешила вернуться в нашу спальню и дождалась, пока Рон принесет мне чай. Когда он отвернулся, я вылила все в цветок и с тех пор делала так постоянно. И знаешь что? Через пару дней мои чувства к нему испарились, я стала испытывать отвращение. — Но… Может, это потому, что ты перестала ему доверять? — осторожно предположил Гарри. Ему не хотелось допускать мысли, что Рон — а тем более Джинни — на такое способны. Гермиона вздохнула. — Если бы это было так… Но я начала задумываться, и многое встало на свои места. Не в характере Рона приносить мне чай в постель, возиться на кухне с заваркой вообще не в его характере — с чего вдруг такая забота? После этого я стала наблюдать и за вами. Поначалу я не замечала за Джинни ничего такого — она явно более осмотрительна, чем Рон. Но сегодня я совершенно определенно видела, как она бросила горошину тебе в пунш. Так бывает, если следить за человеком регулярно — что-нибудь да обнаружишь. Скажи, она часто приносит тебе чай или кофе в постель? — Всегда, когда остается у меня на Гриммо… — пробормотал сбитый с толку Гарри. — Но, Гермиона… Ты уверена, что тебе не показалось? Или, может, это было не любовное зелье, а что-то другое, более безобидное?.. — Вечно ты видишь в людях только хорошее, даже если факты говорят об обратном, — Гермиона не сдержала легкой улыбки. — Но я не могу игнорировать очевидное. Когда я застала Рона колдующим над моим чаем, я обыскала нашу спальню и нашла мешочек с коричневыми горошинами, — она запустила руку в свою небезызвестную бисерную сумочку и действительно извлекла этот мешочек. — Рон держал его в носке под матрасом. Гермиона распустила тесемки и высыпала себе на ладонь несколько маленьких круглых шариков. — Ты вытащила их из-под матраса? — переспросил Гарри, с сомнением разглядывая горошины. — А если Рон все заметит? Что ты ему скажешь? — Не заметит, — ухмыльнулась Гермиона. — Я подбросила на их место безобидные драже от кашля — схожего вида и размера. — Ладно. Пусть так. Но все равно это странно, — упрямо сказал Гарри. — Ты мне веришь? — Гермиона заглянула ему в глаза. — Ты веришь, что я говорю правду? — Я… не думаю, что ты станешь мне лгать, — помедлив, произнес Гарри. — Но ты же можешь ошибаться, так? В конце концов, зачем Джинни применять ко мне зелья, если я люблю ее и без них? — И как давно ты ее любишь? — прищурилась Гермиона. — Давно! С шестого курса еще! Надеюсь, ты не станешь утверждать, что она и тогда… Гарри осекся, с ужасом осознавая, что именно тогда все и началось. Его пылкая влюбленность возникла резко и неожиданно, словно понос после употребления в пищу дристательного драже, причем возникла совершенно на пустом месте — Джинни всегда воспринималась Гарри исключительно в качестве сестры лучшего друга, девчонки, которая отлично играла в квиддич, девчонки, которая встречалась с Майклом Корнером, Дином Томасом… Поблизости от нее вечно крутился какой-то парень, а в девушку, которая уже занята, Гарри никогда бы не влюбился — сказывалось воспитание дядюшки Вернона и тетки Петуньи, которые с раннего детства приучили его знать свое место и не зариться на чужое. К тому же, в то время Гарри еще не до конца отошел от неудачных отношений с Чжоу. Что же касается Гермионы… она влюбилась в Рона тогда же, когда и он в Джинни, хотя прежде ни разу не проявляла к нему интереса в подобном плане. Вплоть до шестого курса Гарри не замечал с ее стороны ни одного вздоха, ни единого странного взгляда; Гермиона тогда неоднократно упоминала о Краме, а к Рону относилась исключительно дружеским образом и даже с легкой снисходительностью. Она была слишком серьезна и целеустремленна, чтобы влюбиться в такого человека. Она бы никогда, никогда в него не влюбилась, с внезапной уверенностью понял Гарри. — Мерлин, — прошептал он, в шоке глядя на Гермиону. — Мерлин милостивый. — Вот именно, — подтвердила она, посмотрев на него с пониманием. — Вспомни. Я вела себя совершенно по-идиотски. Гарри вспоминал. На уроке зельеварения Гермиона посмеялась над тем, что бровь у Рона покрасилась в фиолетовый цвет, а когда он в отместку стал передразнивать ее манеру поднимать руку, Гермиона вдруг взвыла сиреной и вылетела из класса, бесцеремонно протиснувшись мимо Слизнорта. С высоты своих девятнадцати лет Гарри теперь понимал, что такое поведение характерно скорее для детского сада, чем для шестого курса, и уж точно оно не характерно для всегда серьезной, собранной Гермионы. В конце концов, им же на тот момент было семнадцать лет! Семнадцать! Не семь! И все же… В голове у Гарри до сих пор не складывалось полной картины ситуации. Если поведение Джинни можно было объяснить ее цепкостью и предприимчивостью, то Рон?.. Он не слишком сообразителен для подобного. Словно прочитав его мысли, Гермиона сказала: — Вряд ли Рон додумался до любовного зелья самостоятельно. Джинни подсказала ему, я уверена. Я неоднократно замечала, как они о чем-то шушукались. — Хорошо, — произнес Гарри, окончательно убедившись в правдивости ее слов. — И что нам теперь делать? Думаешь, стоит поговорить с ними? — А сам-то ты как считаешь? — фыркнула Гермиона. — Они будут все отрицать, Джинни устроит скандал, и мы испортим Перси свадьбу, а этого мне хотелось бы меньше всего. — И что ты предлагаешь? — Гарри развел руками. — Так ведь продолжаться не может. — Конечно, не может, — резонно заметила Гермиона. — Я считаю, нам нужно уехать отсюда. Исчезнуть на пару дней и подождать, пока из тебя выйдет все зелье, а потом уж вернуться и с ясной головой решать ситуацию. — Пожалуй, — согласился Гарри, находя логику в ее предложении. — Отправимся на Гриммо? — Нет, там нас будут искать прежде всего, — отмела вариант Гермиона. — А куда тогда? В «Три метлы» нельзя, в «Дырявый котел» тоже, нас же теперь все знают, налетят папарацци, и возникнут вопросы, что мы с тобой делаем в гостинице вдвоем, а я и без того уже сыт по горло статьями в «Пророке». — Как и я, — с готовностью подтвердила Гермиона. — Ко мне тоже идти нежелательно — родители, конечно, поняли и простили меня в случае с изменением памяти, но не хотелось бы лишний раз обременять их и тем более беспокоить Афродиту. В Австралии мистер и миссис Грейнджер завели еще одного ребенка. Для матери Гермионы могло стать сюрпризом, когда в больнице ей заявили бы, что она, оказывается, уже однажды рожала, о чем говорили явные следы на ее теле, но Гермиона предусмотрела и это, «вписав» в их биографию мертворожденного младенца. — Я знаю, куда мы отправимся, — неожиданно осенило Гарри. Когда он озвучил свой вариант, Гермиона сначала нахмурилась, но уже через минуту признала преимущество этой идеи над остальными. — Тогда чего мы ждем? — осведомилась она, протягивая ладонь. — Слушай, Гермиона, — позвал Гарри, неуверенно оглянувшись назад, туда, откуда долетали едва слышные отзвуки празднования. — Перси и Одри не обидятся, что мы ушли не попрощавшись? — Думаю, им сейчас не до нас. — Да, наверное, — согласился Гарри и шагнул к Гермионе, взявшись за ее руку. В следующее мгновение тишину болотной пустоши разорвал хлопок трансгрессии. * * * В трактир «Башка борова», располагавшийся на самых задворках Хогсмида, захаживал всяческий странный народец: обретались здесь и вампиры, мирно попивавшие кровь из пыльных стаканов, и торговцы запрещенными зельями, и сбытчики краденого, чьи вороватые глазки бегали из стороны в сторону, и даже пугающего вида высокие фигуры, с ног до головы замотанные бинтами, — поэтому никто и не думал обращать внимание на двух неприметных волшебников, чьи лица скрывались в глубине широких, низко натянутых капюшонов черных плащей. Со стороны их можно было принять за пару дементоров, заглянувших в трактир пропустить по чашечке чая. Тем не менее, это были, разумеется, не дементоры. Исчезнув со свадьбы Перси Уизли, Гарри и Гермиона лишь на несколько минут заглянули в дом на Гриммо, чтобы переодеться и прихватить с собой кое-какие вещи, после чего отправились прямиком в «Башку борова». Гарри знал, что старый Аберфорт отнесется к их визиту с пониманием и уж точно не станет задавать лишних вопросов, — так, собственно, и случилось. — Комната под номером семь в вашем распоряжении, — молвил хозяин трактира, как только они отозвали Аберфорта в сторонку и открылись ему. — Только уж извиняйте, — добавил он виновато, — придется вам одной кроватью довольствоваться, везде все занято — сами понимаете, сезон отпусков. — Не страшно, — сказала Гермиона, пожав плечами. — Мы что-нибудь придумаем. В «Башке борова» они пребывали уже третий день; на завтрак и обед спускались в общий зал, а ужин обычно заказывали в номер: слишком уж много сомнительных личностей собиралось в трактире к вечеру. Вопрос с кроватью решить оказалось достаточно просто — находчивая Гермиона подобрала с пола запылившуюся козлиную шкуру, служившую в номере ковром, слегка обтрясла ее в коридоре и, скатав в рулон, уложила между ними, разделив кровать на две половины, благо та была широкой, на двух персон, и совместные ночевки не приносили никаких неудобств. А Гарри постепенно начинал приходить в себя. По мере того, как зелье выводилось из его организма, чувства к Джинни слабели и привязанность таяла, как масло в каше, как кубик льда в чашке горячего кофе, уступая место отчуждению и недоверию. — Мне кажется, я никогда не знал ее по-настоящему, — говорил Гарри, когда они сидели на летней веранде, попивая травяной чай и наслаждаясь теплым августовским вечером. Веранда располагалась на втором этаже и выходила на задний двор, где бродили столь любимые Аберфортом козы. В такое время здесь почти никого не было, кроме пожилой супружеской пары, мирно чаевничавшей в углу, — прочих постояльцев куда больше привлекали увеселения, проходившие в общем зале. — Поверить не могу, что она лгала мне все это время, — Гарри со стуком поставил на блюдце пустую чашку с выщербленными краями. — Главное, что ты понял это не слишком поздно, — успокаивающе произнесла Гермиона, посмотрев на него со смесью жалости и понимания. О да, она слишком хорошо его понимала. — Если бы вы успели съехаться, пожениться или, что еще хуже, завести детей… — Мерлин упаси! — в ужасе воскликнул Гарри, поежившись от такой перспективы. — Мерлин упас тебя, — мягко заметила Гермиона. — Нас обоих. — Да… Гарри посмотрел на нее в задумчивости, отмечая невольно, насколько красива ее улыбка, — сейчас, когда на веранде не было практически никого, кроме пары старичков, которым явно перевалило за восемьдесят, они могли не прятаться под капюшонами и без опаски беседовать за чаем с ромашкой. — Ты ведь теперь в порядке, правда? — Гермиона коснулась его запястья, лежавшего на столе. — Как думаешь, нам пора возвращаться? Следовало ответить «да», потому что мистер и миссис Уизли наверняка волновались, потому что об их исчезновении непременно напишут в «Пророке», потому что неприятный момент объяснения с Роном и Джинни, сколько его ни откладывай, все равно рано или поздно наступит и они не смогут прятаться вечно, но… на летней веранде было так хорошо и спокойно, а прикосновение теплых пальцев Гермионы, ненавязчиво лежавших на его руке, до того было приятно, что Гарри сумел произнести одно только слово: — Нет. — Нет? — уточнила Гермиона, поглядев на него с прищуром. — Нет, — с уверенностью повторил Гарри. — Нам придется разорвать отношения с Роном и Джинни, тебе придется забрать из Норы свои вещи, но это не обязательно делать прямо сейчас. Я хотел бы задержаться здесь на пару дней и удостовериться, что зелье вышло окончательно и я больше не попаду под влияние Джинни, как только ее увижу. Если… — он с сомнением посмотрел на Гермиону. — Если ты, конечно, не против. — Я не против, — быстро сказала она и, кашлянув, отвела взгляд. — То есть, разумеется, ты прав. Никогда не помешает перестраховаться. — Да, — проговорил Гарри, ощутив внезапно необъяснимое умиротворение. — Не помешает. В этот вечер они отправились спать позже обычного, задержавшись за беседой на свежем воздухе, а наутро, проснувшись, Гарри почувствовал, что по-хозяйски обнимает скрученную в рулон козлиную шкуру, зарывшись лицом в ее мягкую шерсть. В комнате стояла духота, но Гарри было настолько тепло и уютно, что он не мог заставить себя разлепить глаза, сползти с постели и распахнуть окно. Вместо этого он продолжал блаженно нежиться под одеялом и вдыхать запах вишни и кипариса, исходивший от шкуры. Даже странно, что козлиная шерсть пахнет так вкусно. Должно быть, Аберфорт очень бережет все, что связано с козами. Но не успел Гарри додумать эту мысль, как шкура внезапно пошевелилась, словно устраиваясь поудобнее, и испустила протяжный вздох. Резко распахнув глаза, он с ужасом обнаружил, что обнимает вовсе не козлиную шкуру, а сладко посапывающую Гермиону, и пахнет отнюдь не шерсть, а ее затылок, в который Гарри совершенно немыслимым образом погрузил свой нос. — Мерлиновы панталоны! На его возглас повернулась всклокоченная голова. — А, Гарри, доброе утро… — Доброе… А где шкура? — спросил он с комически глупым видом. — Шкура? А, шкура… — Гермиона зевнула и перевернулась на спину. — Она завоняла ночью, — наверное, от жары, — и я вынесла ее в коридор. — Ясно, — смущенно промямлил Гарри, спуская на пол босые ступни. — Ну, я это… помоюсь пойду. — Я с тобой, сейчас встану, подожди. — Что?! — он так и подскочил на месте, в изумлении уставившись на Гермиону. — Таз с водой, говорю, еще не принесли, — повторила она, взглянув на него с подозрением. — У тебя все хорошо? — Что? А, да-да! — воскликнул Гарри, стараясь, чтобы голос прозвучал бодро. — Ладно, пойду пока воздухом подышу. Чаю выпью… или чего покрепче… Он схватил с вешалки плащ, наспех в него завернулся и выскочил в коридор, оставив Гермиону растерянно взирать на закрывшуюся дверь. В общий зал Гарри, тем не менее, спускаться не стал и ограничился тем, что вышел на пустующую веранду в надежде, что утренний воздух поможет проветрить голову. Огненно-рыжий солнечный диск медленно поднимался над линией горизонта, окропляя треугольные крыши домов, трактиров и магазинчиков оранжевым заревом. В деревне начинали петь петухи, с улицы доносился грохот первых повозок, а Аберфорт гремел кормушками в козьих ангарах, нестройно напевая себе под нос. Это могло случится и раньше, думал Гарри, понемногу собравшись с мыслями. Если бы не было тех неудачных отношений с Чжоу, происков Рона и Джинни и необходимости уничтожать Вольдеморта, что отнимало почти все силы, он влюбился бы в Гермиону еще тогда, во время странствия по лесам, когда Рон их покинул, оставив после себя массу неприятных воспоминаний. Но им было не до того. Теперь, когда обман Рона и Джинни раскрылся и препятствий уже не осталось, произошло то, что непременно должно было произойти при естественном ходе вещей — а может, оно началось гораздо раньше, но Гарри не придавал этому особенного значения, предпочитая идти по простому, не заковыристому пути. Тем не менее, все встало на свои места, только Гарри не представлял, что с этим делать. А если Гермиона не желает того же? Если она не захочет его видеть после того, как он ей откроется? Впрочем, Гарри и так слишком долго не замечал очевидных вещей — будь же теперь что будет. С этой уверенностью он вернулся в пустующий номер и, обмывшись из таза с теплой водой, спустился к завтраку, где Гермиона уже поглощала тосты с апельсиновым джемом. — Освежился? — поинтересовалась она, на мгновение приподняв капюшон. Гарри с удовольствием отметил написанное на ее лице беспокойство. — Ага, — отозвался он, с аппетитом принимаясь за яичницу с беконом, которую Гермиона предусмотрительно для него заказала. — Мы можем поговорить? Она усмехнулась. — Несколько дней назад я задала тебе тот же вопрос. — Заметив, что Гарри отвлекся от поглощения пищи и смотрит на нее выжидающе, Гермиона снисходительно вздохнула: — Конечно, мы можем поговорить. Как же иначе? После ее слов настроение Гарри ощутимо улучшилось, и он съел все до последней крошки, после чего, дождавшись, пока Гермиона закончит с чаем, увлек ее наверх, прямиком на летнюю веранду, которая в этот ранний час оказалась совершенно пуста, и только тогда позволил себе снять капюшон. Гермиона проделала то же самое. — Я тебя слушаю, — она ободряюще улыбнулась. А Гарри с досадой осознавал, что весь его решительный настрой куда-то улетучивался; у него вспотели ладони, а к щекам прихлынула кровь — подобного волнения он никогда не ощущал рядом с Джинни, что в очередной раз подтверждало всю фальшивость, липовость их отношений; теперь же Гарри чувствовал себя прыщавым четверокурсником, пытавшимся пригласить Чжоу Чанг на Святочный бал. — Ты это… — начал он, поняв вдруг, что голос куда-то пропал. Откашлявшись, Гарри попытался снова: — Ну, ты это самое… В том смысле, что, короче, того… Потрясающе. Хуже и придумать нельзя. Теперь Гермиона, чего доброго, еще решит, что он соответствует интеллектом Крэббу и Гойлу, и уйдет, так и не дождавшись ничего хоть сколько-нибудь внятного и осмысленного. Но Гермиона не уходила. Она стояла, склонив голову набок, и терпеливо ждала, пока он соберется с мыслями. — Ладно. Попробуем еще раз, — Гарри тщетно силился сосредоточиться. — Черт, я просто не знаю, с чего начать! — Попробуй с начала, — подсказала Гермиона. — Я не знаю, где начало, — пробормотал Гарри, ощущая себя идиотом. — Может, с середины?.. — милостиво предложила Гермиона. — Это еще хуже! — в отчаянии возопил Гарри. — Тогда перейдем сразу к главному, — подытожила она спокойно. И шагнула к нему. Гарри растерялся, когда Гермиона обхватила ладонями его голову и прижалась губами к губам, но лишь на мгновение — а в следующее уже отвечал на ее поцелуй с пылкостью, которой сам от себя не ожидал. Губы Гермионы еще хранили вкус сладкого джема, от волос пахло свежестью и фруктовым шампунем, его пальцы путались в этой копне, и Гарри казалось, что до сего момента он не знал настоящей жизни. Когда она отстранилась, в лицо устремился резкий поток прохладного утреннего воздуха, и Гарри несколько раз моргнул, со смехом отмечая, что шевелюра Гермионы стала похожа на гнездо гиппогрифа. — Хочешь прогуляться по Хогсмиду? — весело предложил он, протягивая пятерню, чтобы пригладить это гнездо хотя бы на макушке. — Лавочки, должно быть, уже открываются. — Давай, — с энтузиазмом согласилась Гермиона, явно обрадованная возможности выбраться из добровольного заточения в четырех стенах. — Про капюшон не забудь, — напомнила она, потянувшись к собственному. Гарри удержал ее руку: — А зачем? Нам больше не нужно прятаться.