We've Been Making Shades of Purple Out of Red and Blue

Чунмён любит искусство. Он любит неровные штрихи, исчерчивающие грубую бумагу, любит беспорядочными движениями руки выведенные слова на страницах старых блокнотов, любит незавершенные разноцветные мазки на полотнах, забытые книги, мелодии, грани. Чунмён любит искусство. А Чондэ… Чондэ и есть искусство. От родинок, которые украшают его нежную кожу, подобно созвездиям ночного неба, до розового на его губах в форме бантика. Его темные пряди, танцующие на ветру, его глаза, становящиеся полумесяцами, когда губы изгибаются в улыбке, его красиво высеченные черты, блеск, которым отсвечивают шоколадного цвета глаза и его голос, настолько густой и сладкий, что никакой мед не сравнится с ним. Чондэ – это живое, дышащее и красивое, красивое произведение искусства, и Чунмён всегда был тем, кто готов оценивать и склоняться пред ним. ｡ﾟ✧☆ﾟ.*･｡ﾟ☽ﾟ✧☆ﾟ.*･｡ﾟ Тихое, летнее послеполуденное время; солнце выглядывает на мгновение, чтобы заструить светом сквозь стекло их больших окон, и поиграть лучами на коже Чондэ. Он лежит на животе, вытянувшись на мягкой, густой поверхности персидского ковра, Кашан, одной из бесценных вещей Чунмёна, постеленного около окна. Его пальцы листают страницы одной старой книги, хранящей в себе маленькие тайны, известные человечеству о вселенной. Чондэ любит искусство, но немного не то искусство, что Чунмён. Если последний восхищается узелками на коврах ручной работы, Чондэ думает о нечеткостях в оттенках лавандового, бирюзового и пурпурного. Если Чунмён выражается в записях, то Чондэ отвечает в созвездиях. Если поцелуи Чунмёна складываются в рифмы, то прикосновения Чондэ похожи на разряды тока. Чунмён тихий, словно приливы океана, а Чондэ взрывной, как электрические искры, они полные противоположности, как полюса на разных концах света, а еще притягиваются они с такой силой, почти до боли, до выхода из строя, до порождения бури и грозы. - Ты знаешь, что можно почувствовать, как тебя пожирают взглядом, а? – говорит Чондэ, не выпуская книги из рук. Чунмён испускает легкий смешок, его щеки покрываются легким румянцем. Чондэ всегда умеет заглянуть в душу. - Что? Я уже не могу полюбоваться на искусство в моем доме? - Ты такой негодник, хён. Напомни мне, почему я до сих пор торчу здесь, - беззлобно говорит младший, изучая глазами последние строчки на странице, чтобы затем захлопнуть и осторожно отложить книгу в сторону. - Ммм.. Не знаю, может потому, что я слишком хорош собой? – спрашивает Чунмён, сделав вид, что думает, что бы такое сказать. Чондэ поднимается с пола и идет к Чунмёну, сидящему на их темно-красном диване. - Возможно, - отвечает он, толкая Чунмёна на спину, прежде чем залезть на его колени. - Даже очень, очень хорош собой, - продолжает Чондэ, обхватывая его губу своими. Чондэ оставляет поцелуи по всему периметру, пока не добирается до уголка его губ, шепча: - А может потому, что я люблю тебя, - совсем невесомо, так что Чунмён едва, едва улавливает этот шепот. Чондэ не дает ему времени на ответ, снова накрывая его губы и выдыхая, когда старший обвивает его талию и углубляет поцелуй. Чондэ всегда такой сладкий, слишком сладкий и вязкий, почти приторный. Его вкус подавляет, сносит крышу, но Чунмён всегда хочет ещё. Чондэ сладок, как мёд, корица и яблоки. Его вкус доносится словно из снов и желаний, воплощающихся в жизнь. Чондэ словно дом, и никакая наркотическая зависимость не сравнится с тем, как Чунмён голодает по его вкусу, предназначенном ему одному. Поцелуй углубляется, прикосновения становятся отчаянными и слоев одежды между ними вдруг становится слишком много, но Чунмён терпеливый, спокойный, сдержанный, что чувствуется от ласк его языка во рту Чондэ до покусывания губ. А реакция Чондэ всегда потрясающая, он отвечает не только своим телом, но и голосом. Он хнычет в его губы, задыхается и вжимается сильнее, толкает и трется чаще, прося о большем. В комнате жарче, чем обычно, мешающая одежда слишком душная и, Господи, Чондэ правда очень-очень хочет посрывать шмотки одну за другой, чтобы почувствовать больше обнаженной кожи, касающейся его собственной. Он пытается тянуть за полы своей майки, не разрывая поцелуя. Он алчен рядом с Чунмёном, хочет всего и сразу, в один момент. Но Чунмён останавливает его движения, сжимая пальцами запястья: - Нет, еще рано, - И Чондэ отчаянно стонет, но все его следующие попытки проваливаются. Чунмён мягко обхватывает его бедра, чтобы отсадить его в сторону, встать и взять его руку: - Попробуем что-нибудь новенькое? Это звучит не как предложение, а больше как приказ, но Чондэ слишком нетерпелив, более, чем готов предаться блаженству, без поддразниваний, без игры, просто подчиняясь удовольствию, поглощающему его, подчиняясь Чунмёну. Это случается нечасто, поэтому Чондэ не может понять, почему Чунмён настолько опьянен своей идеей. Не понимает, почему бы Чунмёну не взять его прямо здесь, на этом диване, пока Чондэ не забудет обо всем, кроме имени старшего. В Чунмёне, на самом деле, слишком много вещей, которые не укладываются в голове Чондэ, но сейчас не время думать об этом. Не тогда, когда Чунмён смотрит на него с таким желанием в глазах, с такой потребностью и похотью, что Чондэ даже забывает как дышать. И Чондэ встает, беря его руку, прикасаясь к ней так тепло, так интимно, волнующе. Прикасаться к Чунмёну все равно, что к огню, Чондэ чувствует, как тает, только изнутри. Прикасаться к Чунмёну все равно, что танцевать под открытым небом в эпицентре бушующего шторма. Прикасаться к Чунмёну все равно, что целоваться в первый раз, чувствовать первую любовь, чувствовать разряды по телу. Они в их спальне, и Чондэ механически двигается к их кровати, чтобы продолжить начатое. Но Чунмён останавливает его легким сжатием его запястья и придвигает его ближе к себе; Чондэ смотрит напряженно и смущенно. - Я думал… на кровати? Продолжим на кровати? – голос Чондэ тише обычного, сквозит неуверенностью, но Чунмён просто улыбается ему, притягивая еще ближе, оставляя между их лицами пару миллиметров, дыша одним воздухом. - Ты доверяешь мне? – спрашивает он. - Разве я не всегда это делаю? – вопросом на вопрос отвечает Чондэ. - Тогда не думай, просто почувствуй. И Чондэ подчиняется. С довольным вздохом Чондэ прикрывает глаза, голос Чунмёна сходит на шепот перед тем, как он снова прикоснулся к его губам своими. Поцелуй не торопливый и не отчаянный, не хаотичный и не поспешный и совершенно не такой, как те безумные поцелуи, которыми они делились в гостиной. Их поцелуй терпеливый и очень тихий, прошибающий Чондэ сквозь тело зарядами, заставляющий кончики пальцев подрагивать в нетерпении. Это поцелуй как сам Чунмён, и Чондэ впускает в себя каждую частичку. Вскоре Чондэ чувствует, как сдвигается с места, ведомый неуклонной хваткой рук Чунмёна, держащих его бедра, маленькими шажками, пока они не останавливаются, и он перестает чувствовать тепло чужих губ на своих. Он открывает глаза и первое, что он видит – свое отражение в напольном зеркале. Он видит взлохмаченные волосы на своей голове, покрасневшие губы, расцветший слабым красным оттенком засос на шее. Чунмён стоит прямо сзади него, устроившись подбородком на его плече и отглаживая ладонями его пояс. - Мы еще ничего не делали, а ты уже такой растрепанный, посмотри, - шепчет Чунмён ему на ухо низко, ниже чем обычно, и Чондэ вмиг покрывается мурашками. - Если бы меня кто спросил, я бы сказал, что на тебе слишком много слоев одежды, - продолжает Чунмён, поднимая и опуская майку Чондэ, который глазами отслеживает все эти движения, - давай исправим это. Не похоже, чтобы Чунмён хотел забрать свои слова обратно, но это и хорошо, потому что он не ждет ответа. Вместо этого, он медленно тянет футболку наверх, с осторожностью снимая ее с младшего и отбрасывая на пол. Теперь отражение Чондэ приветствует его обнаженным торсом, и румянец медленно покрывает его щеки. Внезапно Чунмён целует его в плечо, цепочкой поцелуев подбираясь к шее, чтобы лизнуть и втянуть маленький участок кожи в рот, сильно посасывая. Тихий стон выскальзывает из губ Чондэ; микс из ощущений, которые дарит ему Чунмён и его отражения в зеркале постепенно становится самым потрясающим. - Ты такой красивый, Чондэ. - Ты всегда так говоришь, хён. - Значит, я сказал это еще недостаточное количество раз, - говорит Чунмён между поцелуями, и их отражения в зеркале повторяют каждое движение. Быть с Чунмёном значит всегда узнавать о себе что-то новое, и Чондэ может поклясться, Чунмён знает его тело так же хорошо, как знает самого себя, если не лучше. Чондэ не может оторвать взгляда от зеркала, рассматривая новые оттенки сиреневатого на своем теле по мере того, как губы Чунмёна прижимаются к его коже. Он так же следит за тем, как руки Чунмёна обступают его грудь, а затем потирают соски. И Чондэ молча задается вопросом, то ли это самое, что он хотел бы увидеть на видео. Но руки Чунмёна на этом не останавливаются, пока они оба не остаются раздетыми, стоящими напротив зеркала. Спина Чондэ прижата к груди Чунмёна, на коже его груди все еще заметны покраснения, но теперь вся его шея покрыта метками фиолетовых и розовых оттенков, создающих особый шедевр, ведь Чондэ – это холст, на котором Чунмён творит с помощью своей любви. Глядя на себя, ведомого чужими руками, руками Чунмёна, и наблюдая за их общим отражением приводит к беспомощным стонам, к ощущению сюрреальности. Чондэ ловит взглядом то, как руки Чунмёна накрывают его член, а затем исчезают в его теле, осторожно его раскрывая, и он стонет от того, как сильно возбужден. Чунмён не упускает возможности сказать: - Кто-то уже готов к чему-то более грязному, - с усмешкой, касаясь пальцами простаты Чондэ, и тот стонет, откидывая голову Чунмёну на плечо. Ощущения льются через край, ноги едва ли держат его, грозя подкоситься и сдать своего обладателя. Чондэ уже давно не подросток, но Чунмён раз за разом заставляет его чувствовать себя им. - Х-хён… - голос Чондэ дрожит, но ему плевать. Ему нужно больше, нужен Чунмён и нужен сейчас. Он нажимает на пальцы Чунмёна, проталкивая их обратно внутрь своего тела, потирается задом о возбуждение старшего, делая хоть что-то. Тот, кажется, понимает, но недостаточно для того, чтобы все это так быстро закончить, перестать дразнить Чондэ, пока он не растеряет все крупицы здравого смысла. - Что такое, Чондэ? – тон его голоса такой игривый, поддразнивающий, и Чондэ знает, что Чунмён знает, чего он хочет, и это так раздражает, что он такой сломленный, а Чунмён такой спокойный и почти равнодушный. Чондэ возьмет на себя возможность разбить эту композицию тишины и невозмутимости, чтобы довести Чунмёна до того же состояния, что и он, но позже. Сейчас ему правда, правда очень хочется, чтобы Чунмён позаботился о нем, дал ему то, в чем он нуждается. - Пожалуйста, дай мне… Прошу, позволь мне кончить, хён, - Чондэ задыхается, не заботясь о том, как отчаянно звучит его голос даже в его собственных ушах, потому что он также знает, как Чунмён этим наслаждается. - Тогда посмотри наверх, смотри в зеркало, - приказывает Чунмён, и Чондэ слушается, отчасти из-за своего болезненно-возбужденного состояния, и отчасти из любопытства. Его глазам мгновенно попадаются руки Чунмёна на его теле, раскрывающие и ласкающие его с мучительно медленной скоростью. Но что доставляет ему еще больше – отражение взгляда Чунмёна, которым он изучает его, скользит по его телу, прямо через его взгляд. Чондэ кусает нижнюю губу, сильно. Одной вытянутой рукой он упирается в стену, держа себя, другой – обхватывает Чунмёна, поглаживая заднюю часть его бедра. Есть что-то в его откровенном взгляде, полном похоти, что разжигает внутри Чондэ огонь, который, сжигая, заставляет его чувствовать себя живым, как бы иронично это ни звучало. - Я хочу услышать тебя. Спой для меня, Чондэ, - просит снова Чунмён, приказывает, и Чондэ никогда не смел отказывать ему в его желаниях, приоткрывая губы и позволяя литься этим вкусным звукам. - Чунмён-…хён, мне так хорошо с тобой. Всегда просто пиздец как хорошо, - выстанывает Чондэ, борясь с желанием закрыть глаза от прикосновений рук Чунмёна на его теле, маленькими шажками приближающих его к тому, чего он очень хочет. Всего-то требуется пара штрихов, пара широких мазков пальцами, заменяющими Чунмёну кисти и его низкого шепота младшему на ухо, чтобы Чондэ застонал и излился ему в руку, попадая маленькими каплями на зеркало. - Боже, посмотри, как ты все запачкал, - говорит Чунмён у него над ухом, водя рукой, чтобы выжать все из дрожащего и сверхчувствительного тела. Чунмён вычищает свою руку языком, не отводя глаз от глаз Чондэ в зеркале. Горло Чондэ пересохло и саднит, будучи сорванным чересчур сильным надрывом его голоса. Чондэ не хочет признавать, что такой эффект на него оказывает именно эти дразнящие посягательства Чунмёна. Возвратившись с небес на землю, какая-то часть Чондэ хочет растянуться на полу, так как дрожащие ноги больше не в силах выдерживать вес его тела. Что он и делает, только сейчас, упав на колени, он сидит лицом к нижним частям тела Чунмёна, перед тем как обхватить пальцами его член, наслаждаясь содрогающимся от его прикосновений Чунмёна. Большим пальцем он кружит вокруг головки, затем мягко нажимает на дырочку, размазывая смазку по всей длине члена, не желая пропустить ни секунды того, как Чунмён дрожит. - Я… я верну должок прямо сейчас. Я сделаю тебе очень хорошо, хён, - обещает Чондэ, проводя по члену один, второй, третий раз, перед тем, как его хорошенькие, прелестные губки обхватывают головку, а затем лижет языком игриво, как котенок. И теперь черед Чунмёна стонать, видя Чондэ на коленях для него, получая от него слишком много. Его пальцы опускаются, чтобы растрепать волосы младшего, а сам он кидает быстрый взгляд на зеркало, выхватывая их двоих в этой позе. Потрясающее чувство, когда Чондэ немного слишком сильно обласкивает его плоть, но Чунмён возвращает взгляд на него, берущего в рот глубже и глубже, втягивающего щеки, как только может для лучшего результата, руками поглаживающего везде, где пока не дотягиваются губы. Он облизывает и плотно нажимает на дырочку, подталкивая Чунмёна еще ближе к концу, прежде чем заглотить еще больше. Чунмён чувствует знакомое покалывание, собирающееся в низу его живота и постепенно разливающееся по всему телу. И прямо за секунду до того, как он готов кончить со стонами и всхлипами, сгорая на кончике языка Чондэ, тот отрывает губы от его плоти и продолжает надрачивать ему рукой. - Кончи мне на лицо, хён. Раскрась меня, как одну из своих картин, сделай меня своим холстом, - слова, срывающиеся с губ Чондэ не должны быть такими грязными, но это так, и это действует на Чунмёна как заклятие, которому от поддается и оказывается за гранью. Новый стон имени Чондэ вырывается из губ старшего, которому приходится бороться со всем своим существом, чтобы не закрыть глаза и не пропустить ни одной секунды Чондэ под ним, запачканного его спермой. Чунмёну даже немного хочется посмеяться над тем, как идеально Чондэ выглядит, заляпанный белесой жидкостью, что стекает с щек на подбородок и капает на пол. Несколько капелек есть и на его потрясающе красивых ресницах, а также на губах, которые отпустили член Чунмёна, когда старший содрогнулся последний раз прежде чем обмякнуть в его руках. И теперь Чондэ пальцами стирает попавшее на глаза, чтобы в следующий момент поймать горящий взгляд Чунмёна. Он подхватывает пальцем стекающую полосу со своей щеки, поднося палец к губам и очищая его языком, заодно мазнув по своей верхней губе. Он дразнящим голосом стонет, почувствовав вкус, и жмурится, слыша, как сбивается дыхание Чунмёна. - Ммм... как же здорово, - говорит он, постанывая, и Чунмён рычит, прежде чем помочь ему подняться. - Ты разве не знаешь, что не стоит говорить с полным ртом? - спрашивает старший, заставляя Чондэ усмехнуться с неким булькающим звуком. - Ну, так давай, научи меня, хён? - дразнит Чондэ, бросая Чунмёну вызов, и старший снова рычит, затыкая его поцелуем. Чондэ не жалуется.