* * *
Ватсон мертва, и Шерлок не употребляет. Это его маленькая победа. Его вызов. Его мысли продолжают вращаться и вращаться, и он отвлекает себя всем, чем только может: книгами, и телевизионными роликами, и сериалами, и тем, что наблюдает, как Клайд мучительно медленно ест кусочек капусты; и он не думает о ней, а затем – вдруг, внезапно – все резко останавливается, и… падает тишина. Сокрушительная ужасающая тишина и осознание того, что она ушла навсегда. Этой тишины он боится больше всего, больше всего ее ненавидит, страшится ее, потому что она соблазняет его, подталкивает вколоть что-то жуткое и яркое, создающее помехи в мозгу, в вены, пустить забвение в кровь так, как он поступал раньше. Наркотики стали выходом, к которому он повернулся, когда «Ирен» «умерла». Он выкопал себя из этого Ада, но Ватсон была тем якорем, что удерживал его, давал волю продолжать жить. Сойти с этой тропы сейчас, после всего этого времени, будет предательством ее дружбы, всего хорошего, что она для него сделала. Она была его куратором трезвости. Он потерял своего куратора, но он не потеряет свою трезвость.* * *
Шерлок не употребляет, но все продолжают присматривать за ним, будто он может сорваться. Это понятно. Они не перестают проверять признаки, все до единого, веря, что совершенствуют свою наблюдательность, когда на самом деле их действия не могут быть еще более очевидными. Мисс Хадсон проводит в особняке уборку такую тщательную, что единственное объяснение ее стараний – завуалированная попытка порыскать во всех комодах, ящиках, осмотреть всю мебель и даже неплотно лежащие половицы. Капитан Грегсон во время их разговоров подается чуть ближе и внимательно изучает его глаза, убеждаясь, что они не покраснели от лопнувших капилляров. Детектив Белл приходит без приглашения, просто сидит на диване и не отводит от него взгляда, будто постоянное наблюдение – это единственное, что удержит его от рецидива. А еще, по крайней мере раз в неделю, Альфредо таскает его на собрания, где он сидит неподвижно и рассеянно слушает других людей и их проблемы, но сам не говорит ничего. У столь многих истории так похожи на его, они обратились к наркотикам, потому что это было способом сбежать, они сорвались, потеряв кого-то. Они говорят об этом, о своей боли, и о своей вине, и своем страхе перед будущим, и он не может произнести ни звука. Он не пытается ввести себя в заблуждение, веря, что то, что он не рассказывает о ее смерти, сделает ее чуть менее настоящей. Вместо этого он чувствует, что если он упомянет ее, если попытается облечь ее в слова, она… растворится. Та бессмертная ее часть, которую она дала ему, войдя в его жизнь, не является чем-то, что он осмелится разделить с неизвестными ему людьми… или с кем-то из своих знакомых. Сейчас он даже не может думать о них как о друзьях. Они были друзьями Ватсон, если уж на то пошло. Он представил ее многим из них, но это она отправлялась выпить с Беллом, она говорила с Грегсоном о его проблемах в браке, она обменивалась рецептами с мисс Хадсон. Почему-то Шерлоку кажется, что он был просто обузой. Ватсон была тем самым клеем, который держал всех вместе. А теперь все рассыпается.* * *
Все продолжают присматривать за ним, будто он может сорваться; все кроме Мориарти. Он навещает ее, всего через месяц после похорон, и, разумеется, она уже обо всем знает. Выражение ее лица не совсем улыбка, но и не сострадание. Огромный холст с их прошлого визита все еще там – Ватсон, больше чем в жизни, и все же холодная и бесчувственная. Другие, маленькие, присоединились к центральной картине, и Мориарти расставила их так, что они превратились в настоящую галерею, так что куда бы он ни повернулся, Ватсон смотрит на него в ответ. Но это не просто портреты. На одной из них Ватсон в традиционной китайской одежде, а на другой две женщины переплелись телами в исступленном наслаждении. Ему интересно, сколько из них Мориарти нарисовала только для себя, а сколько предназначались лишь для того, чтобы втереть соль в раны Шерлока. - Хочешь одну? – предлагает Мориарти и мягко пробегает пальцами по скуле Ватсон, вниз по ее шее и обнаженной груди. – Как воспоминание. - Мне не нужны твои непристойные фантазии, чтобы помнить о моей дорогой подруге, – говорит ей Шерлок, отводя глаза и опускаясь на диван. - А, у тебя есть свои, м? – досадливо отзывается Мориарти и тоже садится. – Но не воспоминания, нет. Никогда так и не добрались до этой части. Мне рассказывали, что она спала с твоим братом. А я-то думала, что у нее был хороший вкус. - Ты не будешь оскорблять ее, – предупреждает Шерлок. – Ни сейчас и никогда. - Я ею восхищалась… из-за чувства стиля, – небрежно признается Мориарти. – Мне вот интересно, сколько же ты продержишься. Ты снова начнешь колоться? Станешь предсказуемым? Потому что это будет еще большим разочарованием, чем когда ты сделал это после того, как я убила Ирен. - Я хочу, – говорит он, его ладонь парит в воздухе перед ее лицом, будто это барьер, который отгораживает его от ее жестоких слов, – я хочу, чтобы ты действительно умерла тогда, а Ватсон вернулась к жизни. Несколько секунд Мориарти просто смотрит на него. Затем маленькая неискренняя улыбка расплывается по ее тонким губам. - Желания бессмысленны, – спокойно заявляет она ему, и он резко кивает. – Я знаю это. Я знаю, и все же… я бессильна. Что еще мне остается, как не надеяться? Но на самом деле надежда есть худшее из зол, ибо удлиняет мучение человека, – продолжает Мориарти, и он поднимает на нее испепеляющий взгляд. - Серьезно? Цитируешь Ницше? Как старомодно с твоей стороны, – отчитывает он ее. Между его бровей образовывается морщинка. - Ты всегда была такой… такой мелкой? Такой незначительной? – спрашивает он, наклоняя голову, будто он изучает одну из ее почти идеальных картин, только чтобы понять, что перед ним лишь подделка. – Я смотрел на тебя часами и был так поражен всем, что срывалось с твоих губ, - словами, и влагой, и дыханием. И это все, что ты есть сейчас. Это… это я изменился или ты? Она пожимает узкими плечами и неопределенно обводит рукой комнату, галерею, ее личную тюрьму. - Пребывание в заключении бетонных стен двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю вымывает все загадки из человека. И кроме того ты тогда был в меня влюблен. Ты мог бы изучать то, что вываливалось из меня в туалете, и быть очарованным этим. - Верно, – соглашается он, – хотя и несколько вульгарно. - А потом появилась Джоан, которая заворожила тебя, – замечает она, – но ее больше нет. Так что ты будешь делать? Лежать в ее кровати и пытаться вдохнуть последние следы ее запаха на подушках, пока они не растворятся и не обратятся в ничто? Наденешь ее любимую футболку? Станешь пользоваться ее зубной щеткой? Она смеется – щекочущий нервы пустой звук, соловей в клетке, – закидывает ногу на ногу и опускает ладони на колено. Шерлок смотрит на нее и думает, как он вообще мог представлять свое будущее с этой женщиной. Он хотел, чтобы она была в его жизни, так сильно, так отчаянно, что когда она пропала, это разрушило все до основания. Ватсон… Ватсон появилась на его пороге против его воли, по приказу его отца, и он возмущался ее присутствию всеми фибрами своей души, он хотел, чтобы она исчезла, исчезла, исчезла, чтобы пропало это постоянное напоминание о его изъянах, его поражениях… Он хотел, чтобы Ирен не была мертва, и так и случилось. Он хотел, чтобы Ватсон исчезла, и это тоже сбылось. Его желания становились реальностью, но всегда немного поздно, всегда немного не вовремя.* * *
За исключением Мориарти он не ищет чьей-либо компании. Не то чтобы он нуждался в этом раньше. Он позволяет мисс Хадсон убирать дом, позволяет Беллу войти в дверь, когда он снова появляется без приглашения. Он покорно отвечает на звонки Альфредо и приезжает, когда он нужен Грегсону в расследованиях. Он придерживается социальных норм в общении с офицерами в участке, он достаточно вежлив во время допросов свидетелей, он даже предпринимает попытки завести пресные разговоры ни о чем с кассирами, когда бы он ни ходил в магазин. Он проводит долгие часы, читая и перечитывая свои любимые книги. Он обнаружил, что по-новому понимает «Над пропастью во ржи». Его либидо иссохло и умерло. Одна из его обычных интимных партнерш однажды связывается с ним, спустя месяцы после его последней встречи с ней. Он слушает ее томный голос, представляет ее медные волосы, и от мысли о ней в его постели его почти выворачивает наизнанку. Он придумывает отговорку, обещает перезвонить позже и никогда этого не делает. Письма от его разных друзей и интересовавших его людей становятся все реже и реже. Между ним и миром – стеклянная стена, и ему это нравится. Он может смотреть и слушать, если ему есть до этого дело, но никто и ничто не может его коснуться. Никто не может приблизиться к нему.* * *
Он не ищет чьей-либо компании, и жизнь продолжается. Все еще существуют убийства и предательства. Он раскрывает дела так же умело, как и всегда. Раньше у него было два периода в жизни: До Ирен и После Ирен. Теперь это изменилось: есть До Ватсон, С Ватсон и После Ватсон. Три акта. Прошла кульминация, и теперь он ждет, когда опустится занавес. Появится ли кто-то еще, кто проникнет под его кожу, как прежде это сделали Ирен и Ватсон? Позволит ли он этому случиться, просто чтобы снова пасть жертвой боли? Он не может себе этого представить. Прежде он каждый день напоминал себе, что Ватсон рано или поздно уйдет. Что ее срок как куратора трезвости истечет, что она влюбится и выйдет замуж, что она в конце концов устанет от него и просто уйдет – и все же тогда все это казалось таким неправдоподобным. Таким невероятным. Вместо этого он видит себя вместе с ней, в этом доме, раскрывающими дела, пьющими чай, наблюдающими за пчелами на крыше. Все это он мог делать и сам, но больше это его не прельщает. Все преступления безвкусны и просты как грязь. Все пчелы ему кажутся одинаковыми. Он назвал этих пчел в ее честь. Тогда он думал, что это было широким жестом. Теперь он знает, что этого никогда не было достаточно.* * *
Жизнь продолжается, и внезапно минует год. Снова весна, и все, кроме него, просыпается. Нью-Йорк никогда еще не был таким серым. Годовщина ее смерти проходит, ничем не отмеченная. На следующий день он навещает ее могилу, впервые за двенадцать месяцев. Там цветы, уже начавшие слегка увядать, оставленные теми, кто исполнил свой долг и вспомнил вчера о своем горе. Шерлок не приносит цветов. Его горе постоянно. Даже вся флора этого мира не станет точным отображением того, что она значила для него. Он стоит там, засунув руки в карманы, – воздух все еще неприятным морозцем оседает на его щеках – и просто начинает говорить. Впервые он не знает, что ему сказать, но тишина в его голове невыносима, и он пытается заполнить ее бесполезной болтовней. Когда он в прошлый раз стоял на этом же кладбище перед другой могилой, ему показалось, что Алистер появился рядом с ним, чтобы поддержать его. Чтобы успокоить его. Чтобы сказать ему, что потерянная жизнь не является концом другой, не заставляет мир рухнуть. Он говорит и говорит, но Ватсон не появляется. Ее могильный камень остается холодным и безмолвным. Может, потому что ее тела здесь никогда не было, потому что она лежит, забытая, в безжалостных немилосердных глубинах моря. И только когда его щеки начинают гореть, он понимает, что плакал с того самого момента, как его глаза опустились на высеченное в камне ее имя.* * *
Проходит год, и возвращается Майкрофт. Он загадочным образом пропадал на большую часть утекшего времени, наверное, зализывал свои раны. Его увлеченность Ватсон была странной и отвратительной, но кроме того Шерлок винил своего брата в ее смерти, за то, что он втянул их в то чертово дело, которое Шерлок так и не раскрыл, но из-за которого Ватсон оказалась на том проклятом самолете над тем проклятым океаном. Это он должен был быть на том борту, но его перехватили по пути, а Ватсон предложили прикрыть его, и потом уже было слишком поздно. Когда он добрался туда, самолет уже взорвался, Майкрофт ждал его с выражением полного спокойствия на своей уродливой роже. И Шерлок сделал ее еще более уродливой, избив кулаками своего ублюдочного брата, который даже не оборонялся, а просто стоял там и принимал это, потому что они оба знали, что это была его вина. И Шерлок ненавидел себя за то, что принимал наркотики, ненавидел Мориарти за то, что она забрала у него Ирен, ненавидел своего отца за то, что он нанял эту женщину присматривать за ним, женщину, которая заслуживала настолько большего, чем умереть вместо него. А сейчас Майкрофт сидит в кресле в гостиной, его нос все еще кривой от того, что Шерлок тогда сломал его, и он сомкнул пальцы перед своим лицом, губы прижаты к их кончикам, и он смотрит на Шерлока, смотрит сквозь него и выглядит очень задумчивым. - Есть кое-что, чего ты не знаешь, – произносит он и начинает говорить.* * *
Майкрофт вернулся, и, по-видимому, на протяжении всего своего отсутствия он играл в Джеймса Бонда. Хотя Шерлок верил, что его предыдущий выбор карьеры был экзотичным, он теперь сталкивается с реальностью, в которой Майкрофт все это время работал шпионом. Он рассказывает длинную запутанную историю о том, как он впервые оказался в это вовлечен, и как он ушел, впервые заболев, прежде чем создал «Клуб Диоген», как в итоге его бывшие работодатели связались с ним снова, и их люди превратили «Диоген» в удобное для встреч разных криминальных главарей место. Как после того первого провала эти люди хотели увидеть, как Джоан истечет кровью. - То есть, ты говоришь мне, – решительно подводит черту Шерлок, – что если смерть Ватсон не была твоей виной раньше, то она точно является ею теперь, потому что ты знал, во что ты ее впутывал, и ты все равно сделал это. Ты утверждал, что хотел начать новую жизнь с ней, а затем из-за тебя ее убили, потому что у тебя был комплекс героя и небрежность, засевшая в костях. Так? - Не совсем, – уклоняется от прямого ответа Майкрофт. – Есть еще кое-что.* * *
Он играл в Джеймса Бонда все это время, но оказывается, что не это было самым большим сюрпризом. - Тебе стоит обернуться, – осторожно произносит Майкрофот, неуверенно суча пальцами. – И постарайся не упасть в обморок. Недовольно щурясь, Шерлок оборачивается. И почти теряет сознание. Потому что там, в дверном проеме, стоит Ватсон. Он может с точностью заявить, что это не двойник, потому что он ее знает, он знает то, как она стоит, когда ждет нападения, то, как скрещиваются в волнении ее руки, то, как ее губы поджимаются, когда она не находит слов. Ее волосы длиннее, ее скулы острее, но это она, и она бледна, но не потому что мертва, а потому что взволнована. И она дышит, и она жива, и она в порядке. - Привет, – говорит она, и ее голос слегка дрожит. – Я… Шерлок, прости. И я могу все объяснить, но я знаю, что это не оправдание, и я причинила тебе боль, я никогда не смогу восполнить это, но я должна была это сделать, я должна была… И ее губы больше не сжаты, слова срываются с них как водопад, как лавина, и Шерлок сокращает расстояние между ними в три длинных шага и сминает ее в своих объятиях. Под его ладонями, под его кожей она настоящая: плоть, и кости, и трясущиеся руки, когда они сжимаются вокруг его плеч, и он прячет лицо в ее волосах, целуя ее в макушку, пока она всхлипывает, уткнувшись в его грудь. - Все думают, что я мертва, – плачет она. – Моя мама, и мои братья, и сестры, все. Но я только хотела позвонить тебе. Я хотела позвонить тебе и рассказать, и мне так… так жаль, пожалуйста, прости меня… - Нечего прощать, – отвечает он, и он тоже плачет. – Ты жива, ты вернулась. Это единственное, что имеет значение. Он никогда раньше не видел, чтобы она плакала, не видел ее рыданий, и он не хочет знать, через что ей пришлось пройти за все эти месяцы, что ей пришлось увидеть, что заставили ее сделать замыслы Майкрофта. - Ты можешь объяснить мне столько, сколько захочешь, – успокаивающе добавляет он, пропуская ее волосы сквозь пальцы. – И… как насчет чашки чая? У меня есть твой любимый.* * *
Но оказывается, что есть и еще больший сюрприз, и в этот раз о нем не знает даже Майкрофт. - Я люблю тебя, – говорит Ватсон, и ее глаза покрасневшие, и ее голос злой, будто это вина Шерлока. – Я люблю тебя, и у меня ушло так много времени, и я не могла тебе сказать, а ты заслуживал знать, и… - Я тоже тебя люблю, – перебивает ее Шерлок, и это, наверное, первый раз после его семнадцатого дня рождения, когда он произносит эти слова, обращаясь к живому существу. – Конечно, когда я был влюблен в прошлый раз, все закончилось просто ужасно, потому что объект моих чувств имел вторую жизнь и исчез из моей, – он поправляет себя. – Но, учитывая то, что ты уже это сделала, я надеюсь, теперь мы можем обратиться к более приятной части наших романтических отношений. - Да, – соглашается она и толкает его в кресло, где минуту назад еще сидел Майкрофт, но сейчас уже таинственно исчез. – Я думала, кого из нас все это ранило сильнее, – бормочет Ватсон в его шею, ее лицо все еще влажное и горячее, – того, кому понадобилось потерять кого-то, чтобы осознать свои чувства, или того, кому пришлось уйти в подполье на суперсекретную шпионскую миссию. - Все хорошо, что хорошо кончается, – туманно заявляет Шерлок вместо ответа на ее вопрос. – Этого пока достаточно. - Не совсем, – не соглашается Ватсон. – Могу я теперь попросить тебя о той чашке чая? И он мягко выпутывается из ее объятий и перемещается на кухню, чтобы поставить чайник. Он ждет, пока закипит вода, и его взгляд падает на календарь на стене. Сегодня пятница, и Ватсон жива.