Пробивая жизнь.

После слов Тома я впал в оцепенение. Это конец, вся жизнь насмарку. Это крушение всех надежд, разбившиеся мечты. От такого приговора в душе стали разбиваться осколки надежды на будущее. Я даже не заметил, как застыл, глядя в одну точку, а потом из горла вырвался крик: - Нет!!! Я не хочу!!! - ко мне тут же подбежал Том и, схватив мою руку, прижал к себе, тем самым защищая и оберегая от всего мира. - Тихо. Тихо. Успокойся, мы со всем справимся, - попытался успокоить он меня. - Скажи, ну скажи, что вы ошиблись, что это не правда, - орал я, чувствуя, как сводит от боли голосовые связки, - что это не окончательный приговор. Но, глядя на поникшие головы и отца, и доктора, я понял, все... приговор окончательный и обжалованию не подлежит. - Мы сделаем все возможное, тем более, что чувствительность телу можно будет вернуть, - стал говорить Том, а я слушал и все еще продолжал надеяться неизвестно на что, - и поможет тебе в этом Густав - наш массажист и Георг - маг твоего отца, а вот с ногами... - Том замолчал, но, видя, что я что-то хочу сказать, продолжил, - я же тебе уже сказал, мы вместе со всем справимся. - Мы? - переспросил я. - Да, именно мы, - подтвердил Том, - я всегда буду рядом, помогать, оберегать, а еще я не дам тебе скатиться в депрессию, ты должен бороться. - Да, сын, доктор прав, ты же сильная личность, просто обязан бороться, - подошел ко мне ближе отец, - а мы все будем тебе помогать. Но я решил уточнить у Тома один момент, который не давал мне успокоиться: - Ты ведь из-за ребенка? Да? - Нет, глупый, не только из-за него, - отец, услышав о ребенке, подошел еще ближе, прислушиваясь, - но и из-за тебя, я хочу тебе помочь, хочу помочь нашему малышу. - Так значит, ты и есть отец ребенка? - улыбнувшись, спросил отец. - Да, так получилось, - улыбнулся в ответ доктор, а потом добавил, - но я рад, что вышло то, что вышло. - Я тоже, - похлопав врача по плечу, ответил отец, - я тоже. И тут в палату ворвалась Кристина и прямо с порога завопила, да так, что уши заложило у всех присутствующих: - Это что получается, что я теперь за немощным калекой должна ухаживать? - от ее слов слезы вновь потоком хлынули из глаз, так как я прекрасно понимал, что она права абсолютно во всем. Но тут я услышал голос отца, от которого даже у меня побежали мурашки: - У тебя есть возможность этого не делать, - слишком нежно и ласково произнес он, а потом, видя, как меняется ее лицо от понимания происходящего, добавил, - всего лишь надо подписать соответствующие бумаги на развод. - Н-н-нет, не надо, - начала лепетать она, - вы же знаете, я люблю Билла и конечно же буду за ним ухаживать. - Ну-ну, - покачал головой отец, - но тогда ты должна забыть обо всех развлечениях. - Н-н-но... - до Кристины дошел весь ужас ситуации, но поделать она ничего не могла, - конечно, я понимаю, - а потом просто вышла за дверь, не став больше ничего добавлять. А я лежал и думал, до чего может дойти человек, любящий деньги? Даже переступить через себя. От осознания этого у меня на душе стало гадко, противно и тоскливо. Создавалось ощущение, что в душу нагадили. В сердце вонзились тысячи осколков. А в голове билась только одна мысль: "я - обуза для всех, только обуза, так нельзя, я так не хочу, не могу, не буду". И я решился. Решился избавить всех от такой обузы. Вот только как это сделать, будучи прикованным к кровати и не имея возможности двинуться с места? И тут в голове возник план. Подрассчитав время, когда около меня никого не будет хотя бы час, я изловчился и, превозмогая боль, попытался пошевелить рукой, чтобы вырвать трубку капельницы из иглы. На это ушло около получаса времени и остатка последних сил, да и боль колючими иголками пронзала все тело, но... Я и сам не понял, как мне это удалось, но трубка выскочила из иглы, которая так и осталась торчать в вене и из нее потоком хлынула кровь. Ну да, именно на это я и рассчитывал. Умереть от потери крови, ведь ничего другого мне не оставалось, так как я не мог даже двинуться. И вот когда я уже чувствовал, что теряю сознание, последнее что я увидел, это открывающаяся дверь и Тома, с ужасом на лице смотрящего на залитый кровью пол. А еще его крик: - Нет!!! Билл, нет!!! Зачем?! И все. Темнота. И снова здравствуйте. Вы думаете мне дали спокойно умереть? Ага. Аж два раза. Я снова очнулся. Около кровати стояло два стула. На одном из них сидел отец и, свесив голову на грудь, дремал. На втором - Том. И тоже дремал, только закинув голову назад. А я лежал, рассматривал его и думал, какой же он все-таки красивый, особенно сейчас, когда во сне его лицо расслаблено, он такой беззащитный, такой милый. Перед глазами промелькнули картинки нашей единственной ночи и... снова слезы, снова тяжесть в душе и опять такая навязчивая мысль: "я - обуза. Зачем? Ну зачем они вернули меня? Я не хочу, чтобы меня жалели, не хочу." И тут Том открыл глаза, как будто почувствовав, что я на него смотрю. И, увидев слезы на моих глазах, вскочил со стула и бросился ко мне: - Билл, Билл, ну зачем? Почему? - затараторил он, от чего и отец открыл глаза и посмотрел на меня. - Я не хочу быть обузой, - снова слезы, снова горечь в душе, - не хочу и не буду, - уверенно повторил я. - Не смей, слышишь, не смей! - прижав меня к себе, прошептал Том, - а о ребенке ты подумал? - Подумал. Зачем ему отец-калека и овощ, который даже не сможет взять его на руки, приласкать, пожалеть? Зачем? Скажи мне? - сорвался я на крик. - Билл, я же сказал, что МЫ вместе со всем справимся, не смей так больше поступать, - а потом, в упор глядя мне в глаза, добавил, - пообещай мне. - Я не могу этого обещать, - опустил я голову. - Ты должен, - вступил в разговор отец, - ты должен быть сильным хотя бы ради ребенка. - Я постараюсь, - наконец сдался я. * * * Прошло три месяца. После моего неудавшегося самоубийства ко мне каждый день приходили Густав и Георг. Один разминал руками мое тело, другой пытался магическими потоками восстановить чувствительность. Но... Прошла неделя, а никаких результатов не было. У меня в очередной раз началась истерика. Когда вошел Том и спросил: - Ну что, Билл, как самочувствие? - я не выдержал и сорвался. - Самочувствие? А ты сам не видишь? Никаких улучшений и изменений нет и уже никогда не будет. Все это бесполезно. Почему? Ну почему вы не дали мне тогда сдохнуть? Я бы сейчас не мучился от безысходности, не лежал бы неподвижным балластом, не был бы обузой для всех. Ведь не могу же я находиться здесь вечно, рано или поздно меня выпишут, и мне придется вернуться домой. А что там? Смотреть на презрительное выражение лица собственной жены? Видеть ненависть в ее глазах? Я не хочу, не хочу, не хочу! - закричал я. Том, как обычно, подскочил ко мне, снова обнял, прижал, начал гладить по голове, по волосам, пытаясь успокоить. - Но ведь прошла всего неделя, - начал шептать он, - потерпи, я уверен, скоро будет улучшение, я обещаю, - и снова я поверил, потому что очень хотел поверить. - Хорошо, я подожду еще немного, - пришлось согласиться мне, ведь все равно ничего другого не оставалось. А еще через две недели ко мне пришел отец, с очень озабоченным выражением на лице. - Что произошло? - поинтересовался я, так как очень редко видел такое выражение у отца. - Звонили из полиции, - стал объяснять отец, - там никаких зацепок. Самый оптимальный претендент на роль убийцы - это твоя жена, но у нее стопроцентное алиби. - Отец, - тут же поразился я, - тебе ли не знать, что сейчас уже никто не действует собственными руками, ведь для этого есть специально обученные люди, которые и занимаются грязной работой. - Все это так и я прекрасно это знаю, но... - отец замолчал, нагнетая обстановку, - понимаешь, все дело в том, что для твоего убийства не был нанят ни один из профессионалов, это я узнал по своим каналам. - А тот, у кого ты узнавал, не мог соврать? - на всякий случай решил уточнить я. - Нет, - выражение лица отца вдруг стало таким угрожающим, что страшно стало даже мне, - мне врать нельзя, - ответил он и я ему поверил, ведь вряд ли найдется такой самоубийца, который попытается соврать или, не дай бог, попытаться обойти моего отца. А у меня от его новости стало неспокойно на душе. Когда в палату вошел Том, я и ему рассказал то, что поведал мне отец. Его тоже это не обрадовало, он о чем-то задумался, но потом, чтобы не нагнетать обстановку, решил заняться обычной процедурой. Принеся теплую воду, он стал обмывать мое тело, а потом вытирать полотенцем. Первое время я еще смущался, а потом, подумав о том, что он там уже всё видел, немного успокоился. После водных процедур, Том каждый раз читал мне какую-нибудь книгу до прихода Густава и Георга. Так прошел месяц. И вот как-то утром, проснувшись, я с удивлением и радостью заметил... а скорее почувствовал, что могу шевелить руками. Радости не было предела. Была бы возможность, подскочил бы до потолка и станцевал танец победителя. Но... Увы... Пока такой возможности еще не было. Когда вошел Том, я решил продемонстрировать ему свои достижения. Подняв руку, я радостно ему замахал в приветственном жесте. А Том, глядя на это, пораженно застыл. На его лице стала появляться улыбка. Но во всей мере порадоваться моей первой победе не дала медсестра, вошедшая в палату с капельницей и обратившаяся к Тому: - Господин Трюмпер, вас срочно вызывают в ординаторскую, - направилась ко мне. Том, уже собравшись идти куда позвали, вдруг обернулся к медсестре и спросил: - А что там случилось? - после того, как медсестра пожала плечами, что не имеет ни малейшего понятия о случившемся, он, как-то странно глянув на нее, задал еще один вопрос, - а вы что, новенькая? Я вас здесь раньше не видел. - Да, только сегодня устроилась, - мило улыбнулась медсестра и Том вышел Подходя ко мне, улыбка с лица медсестры исчезла и ее оскал напугал меня. А когда она произнесла: - Вот и все, сейчас мы закончим начатое три месяца назад, - меня охватил ужас и я заметался в панике.